– Не волнуйтесь, Антон Петрович, – проигнорировал вопросы Пахомов и протянул новую фотографию. – Ничего страшного пока не случилось. Скажите, вы знаете эту гражданку?
На снимке была запечатлена стройная молодая женщина в пестром сарафане, небрежно опирающаяся на парапет набережной. В ее облике было что-то неуловимо знакомое, однако Антон мог бы поклясться, что не знает ее.
– Я не знаком с этой женщиной, – сказал он хрипло. – Никогда ее раньше не видел. Прошу вас, ответьте на мой вопрос. Это же Олин браслет. Откуда он у вас?
– Да, браслет ее, – подтвердил следователь. – Ваша теща его уже опознала. Откуда он у меня, я расскажу вам несколько позже. А вот насчет женщины вы не совсем правы – вы ее видели. Это Тамара Олеговна Пегова, жительница Омска, исчезнувшая и объявленная в розыск около трех лет тому назад.
– Клянусь, не знаю никакой Пеговой, – Самарин с силой саданул воздух ребром ладони.
– Не горячитесь, Антон Петрович, – Пахомов поморщился. – Вы не знаете Пегову, и я вам верю. Но вы тем не менее ее видели. Три дня назад ее труп обнаружили в подвале вашего дома. А браслет – на нем, кстати, сломана застежка… Та самая, с обезьяной. Так вот браслет вашей жены оказался при ней.
– О Господи, – опешил Антон. – Постойте, но я видел старую опустившуюся бомжиху лет, по крайней мере, шестидесяти. Возможно, даже старше. Мертвую. Я видел ее секунду или две, потом…
– Я знаю, что случилось потом, – прервал Пахомов. – Это не суть важно. Вот что получается, Антон Петрович. По результатам вскрытия Пегова умерла в тот самый день, когда исчезла ваша жена Ольга Самарина. Ольга покинула квартиру без четверти десять вечера, и больше ее никто не видел. А Пегову как раз видели. По крайней мере, трое свидетелей, в десятом часу, то есть незадолго до исчезновения вашей жены, и в непосредственной близости от вашего дома. Вас это не наводит на размышления, Антон Петрович?
– Вы на что намекаете? – Кровь бросилась Антону в лицо. – Вы что же, хотите сказать, Оля убила эту старуху? Вы… вы… – Самарин привстал со стула и, опершись руками о край стола, навис над следователем.
– Успокойтесь, – Пахомов резким движением поднялся на ноги. – Сядьте немедленно!
Антон опустился на стул, он уже мало что соображал и лишь оторопело глядел снизу вверх следователю в лицо.
– Так-то лучше, – хмыкнул Пахомов. – Никто ни вас, ни вашу жену ни в чем не обвиняет. К тому же Пегову не убивали. Она, к вашему сведению, умерла естественной смертью.
– Естественной смертью? Тогда при чем тут Ольга? Ах да, – Антон понурился, растерянно протер глаза тыльной стороной кисти руки. – У Пеговой был Ольгин браслет. Извините, я мало что понимаю. Отчего она умерла?
– По заключению врачей – от острой сердечно-сосудистой недостаточности. На момент смерти Тамаре Пеговой было двадцать девять лет. Но состояние организма – как у семидесятилетней старухи. Скажите, вы не замечали за вашей женой каких-либо странностей перед ее исчезновением? Может быть, она волновалась? Звонила кому-нибудь незнакомому или звонили ей?
– Вы сотню раз задавали этот вопрос, – ответил Самарин устало. – Еще раз повторяю: нет, нет и нет.
– Хорошо, Антон Петрович. Спасибо, вы можете идти. Я буду держать вас в курсе.
Следователь вызывал Самарина еще несколько раз, снова затевал разговор о браслете, о покойной Пеговой, о поведении Ольги. А потом и вызывать перестал. До того самого утра, когда позвонил и сообщил, что выслал машину. Со дня исчезновения Ольги прошло уже больше двух лет…
За эти два года Антон Самарин, сильный, спортивный, уверенный в себе мужик, любящий муж и отец, превратился в угрюмого и неопрятного нелюдима, алкоголика без определенных занятий и планов на будущее.
Он искренне считал себя однолюбом и счастливым человеком. Через восемь лет после свадьбы он любил жену ничуть не меньше, чем в медовый месяц. Они с Ольгой, казалось, были созданы друг для друга. Антону никогда и в голову не приходило закрутить роман на стороне, хотя возможностей хватало с избытком. Исчезновение жены не просто подкосило его, а полностью вышибло из-под ног опору.
Какое-то время Самарин заставлял себя ходить на службу в банк, где был на хорошем счету и где ему прочили в скором будущем должность начальника инвестиционного отдела. Но работа валилась из рук, он стал делать ошибки, и все чаще и чаще приходилось под сочувственные взгляды сослуживцев получать выволочки от начальства. Около года такое положение вещей терпели. Наконец, Антона вызвали к кадровику, и тот, пряча глаза, предложил написать заявление по собственному желанию.
Работы не стало, а вместе с ней не стало причины следить за собой и держать себя в руках. Антон Самарин сломался. Опустился и пошел ко дну. Сейчас, после того, как смерть Ольги подтвердилась официально, он, сидя на скамейке в больничном парке и жадно втягивая до фильтра третью подряд сигарету, осознавал это вполне отчетливо.
– Поплачь, парень, поплачь, – услышал вдруг Антон скрипучий старческий голос. – Небось жена была, а?
– Тебе какое дело, – ответил Самарин грубо. – Не стой здесь, отец, ступай своей дорогой.
– Да я что, я ничего, – забормотал старик и суетливо выудил из внутреннего кармана картонный прямоугольник. – На вот, возьми, тебе это.
Прямоугольник оказался визитной карточкой с золотыми виньетками по краям.
В центре стояло имя – Николай Иванович Муравьев, а над ним красовалась надпись, показавшаяся Антону воистину дурацкой, если не издевательской.
– Его сиятельство граф Николай Иванович Муравьев, – прочитал Самарин надпись вместе с именем. – «Сиятельство», надо же, хорошо, не «величество». Что за бред, отец? Зачем это мне? Да и сам ты откуда взялся?
– Работаю я здесь, – старик переступил с ноги на ногу. – Сторож я при морге, пятый год уже как. Николай Иваныч велел позвонить. Зачем – сам тебе обскажет. Ты, парень, ему не перечь, позвони. А мне, извини, идти надо.
Вернувшись домой, Антон привычно двинулся на кухню, извлек из холодильника початую поллитровку и под обрез набухал стакан. Ссутулившись, опустился на стул, выдохнул и зажмурился, готовясь проглотить водку залпом. В последний момент сдержал руку – пить внезапно расхотелось. Отставил стакан и, навалившись локтями на стол, кулаками подпер подбородок.
«Пора подводить итоги, – пришла не слишком оригинальная мысль. – Итак, Оли больше нет…»
Антон давно смирился с тем, что Оли больше нет, однако лишь теперь он осознал, что до сегодняшнего дня надежда на чудо все еще теплилась. Сейчас не осталось даже надежды, и Самарин вдруг понял, что ему стало легче. Он подумал, что, опознав тело Ольги, тем самым отпустил ее, – или, быть может, это Ольга его отпустила. О том, что самая горькая правда все же лучше неопределенности, он неоднократно слышал и читал. Теперь предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Впервые за последние два года Антон попытался не глушить разум алкоголем, а проанализировать ситуацию. Мысли путались: привыкший к ежедневным выпивкам организм требовал спиртного и категорически отказывался думать. Усилием воли Антон встал из-за стола, побрел в спальню. Теща иногда прибирала на кухне и в ванной, вытирала пыль в гостиной, но сюда не заглядывала. Самарин с отвращением оглядел запущенную комнату, покрытые слоем пыли книжные полки, воцарившийся повсеместно беспорядок. Он шагнул к окну, отвернул шпингалет и распахнул фрамугу. Промозглый ноябрьский ветер мгновенно ворвался в комнату, хлестнул порывом в лицо. Антон глубоко вдохнул и закрыл глаза. Он простоял так, на ветру, минут пять, пока не почувствовал, что стало слишком холодно. Тогда он захлопнул окно, вновь огляделся и решил приняться за уборку. Швабру, тряпки и веник пришлось разыскивать, пылесос найти и вовсе не удалось. Два часа без перерыва Самарин яростно драил полы, протирал от пыли мебель и выгребал из всех углов мусор.
В конце концов он порядком вымотался, отставил в сторону швабру с намотанной на нее мокрой тряпкой, опустился на аккуратно застеленную кровать, придвинул журнальный столик с пепельницей, закурил и стал подводить итоги.
Они оказались неутешительными. Он нигде не работал уже больше года, и на еду с выпивкой за этот срок ушло порядочно. Денег оставалось крайне мало. Антон вспомнил, что за все время ни копейки не потратил на детей. Раньше он гнал от себя эту мысль, и совесть услужливо подносила оправдание: ему не до детей, а Олины родители люди не бедные. Сейчас стало мучительно стыдно. Антон почувствовал себя сволочью, и осознание того, насколько опустился, это ощущение порядком усугубило.
«Так, надо все менять, – решил он. – Мне тридцать два года, и жизнь еще не закончилась. Надо собраться и жить дальше».
«Закончилась твоя жизнь, – возразил Антон вчерашний. – Дальше жить не для чего, не для кого да и незачем. Дети от тебя отвыкли, да и что ты можешь им дать? Работы нет, перспектив нет, и появятся ли они – неизвестно. Посмотри на себя, кто даст тебе хотя бы полшанса? Ты – слабак и уже фактически сломался. Оказался элементарно не способен выдержать то, что с тобой случилось».