Тетка Галина небось орала в первых рядах: «Враг народа», «Стрелять как бешеных собак».
Остался бы Бухарин жив, Алла узнала бы его адрес, поехала к нему домой и извинилась за тетку. Но Бухарина нет, и тетки нет. Есть только Алла, которая пишет фальшивые учебники.
До перестройки было далеко. Время покаяния еще не пришло. Да и потом не покаялись. Просто признали факт: Бухарин невиновен. И все.
Где-то трезвонил Марек каждые десять минут. Откуда он звонил?
Из номера гостиницы? Из автомата?
Вошел завотделом. Стал придираться, размахивать руками – старый, высокий, костистый и вдобавок – дурак.
Старый – не значит умный. Есть умные молодые и старые дураки. Жизненный опыт ни при чем.
Алла – вся на нерве. Ей много не надо было. Она не пожелала терпеть замечания в свой адрес. Выскочила из-за стола и возопила как иерихонская труба. Несчастный старик оторопел. Он не знал, что все дело в Мареке. Откуда ему знать? Он решил, что все дело в неуважении, неподчинении, нарушении субординации. Алла – паршивая овца, которая может перепортить все стадо. Вон! Вон из коллектива! Сию же секунду! С волчьим билетом. Никуда! Никогда!
Завотделом стал багровый как свекла. И вдруг рухнул прямо на Аллу – она стояла напротив. Сбил ее с ног.
Сбежались сотрудники, увидели странное зрелище. Заведующий дергается в любовной агонии, а сотрудница под ним вопит и стонет.
Приехала «скорая помощь», но опоздала. Завотделом умер как раз на Алле. Увезли уже не заведующего, а его тело.
Алла села за свой рабочий стол и стала плакать. Она оплакивала этого несчастного дурака заведующего, хотя жил он хорошо и умер приятно. На женщине. Как Петрарка. Алла оплакивала свою упущенную любовь и всю дальнейшую жизнь без Марека. Сын женится через пять лет на Светке Макаровой, она его дожмет. Славочка уйдет и забудет сказать «спасибо». А ей, Алле, только и останется ненавидеть Светку и путаться под ногами чужой молодой жизни.
Вечером Алла вернулась с работы домой.
Мать сообщила, что звонил какой-то мужик с акцентом и оставил телефон. Она записала на бумажке.
Мать отправилась искать бумажку, но не нашла. Забыла, куда положила.
Она последнее время все забывала, в том числе – как ее зовут.
Алла кинулась искать вместе с матерью, вывернула помойное ведро прямо среди кухни. Искомая бумажка не находилась. Алла села на пол, стала исследовать каждую картофельную очистку.
– Может ты не записала? – спросила она.
Мать смотрела растерянно. Может, и не записала. Глубокий склероз. Человек стареет. Портится.
Алла сидела среди мусора, рыбьих внутренностей. Вот она, ее жизнь: помойка, разруха, убожество…
Марек позвонил через неделю. Из Варшавы.
– Ты обиделся? – спросила Алла.
– Нет. Просто я понял, что ты трусливая. И всегда была трусливая.
– Это плохо?
– Это твой характер.
Алла не стала оправдываться. Ей было легче принять роль жертвы. А жертва в результате всегда остается в дураках. Начинает ненавидеть и упрекать. Становится злой, и пространство вокруг нее постепенно пустеет. Как говорил маленький Славочка: пустовеет.
Алла заплакала.
– Мне жаль, что я сейчас далеко, – произнес Марек. – Я хочу тебя обнять, защитить от тебя самой…
Это был последний разговор с Мареком.
Алла часто думала: что было бы, если бы… Но, как говорится, у истории не бывает сослагательных наклонений. Все было как было. Точка.
Славочка рос легко. У него не было склонности к вредным привычкам, если не считать гитару. Он буквально сросся с ней. И со Светкой Макаровой.
Алла смирилась с постоянным присутствием Светки. В стране, и даже во всем мире, эпидемия СПИДа. Наркомания. Пусть лучше Светка. Пусть ранний брак. У мальчика будет постоянный сексуальный партнер.
Все шло неплохо. И даже хорошо.
Однажды Алла возвращалась с работы домой, на метро, как обычно. Вагон мерно покачивался. Алла покачивалась вместе с вагоном, незаметно задремала.
…Медленно проплыл гроб, обтянутый красным. В гробу – Славочка. Волосы зачесаны на косой пробор. Он так никогда не носил. Славочка по грудь засыпан цветами: красные и белые розы, лиловые хризантемы. Буквально холм из цветов.
Алла вздрогнула и очнулась. Гроб пропал. Обыкновенный вагон метро. Вокруг люди с задумчивыми лицами, углубленные в себя.
«Давно не отдыхала», – подумала Алла.
Она пришла домой. Нажала на звонок. Звонила долго.
Дверь открыл заспанный Славочка. Стоял перед ней – живой и теплый, расслабленный сном.
Алла обняла его, крепко прижала, как будто проверяла на прочность.
– Я спал, – сказал Славочка.
Алла немножко удивилась: мальчик спит среди дна, как старик. И тут же себя успокоила – растет. Что нужно растущему организму: еда, спорт, любовь. Любви у него сколько угодно: хоть ложкой ешь.
В отдел пришел новый заведующий, на освободившееся место. Очень качественный еврей, и фамилия красивая: Франк. Звучит, как имя. Тетка Галина в гробу бы перевернулась.
Франк был профессор, доктор исторических наук. Знал все про все и даже больше. Не сотворял себе кумиров. Относился к революционным лидерам как к соседям по лестничной клетке.
Франк был разведен, позиционировался как возможный жених, что очень располагало к нему одиноких женщин, и не одиноких тоже. Он был престижный профессор, не старый – сорока четырех лет, почетный член всяких организаций. Правда, немножко мятый. Даже пиджак у него был мятый, будто жеваный. Не говоря о рубашке. Рубашку он застегивал под горло. Кончики воротника задирались. Понятное дело: отсутствие женской руки.
Аллу он приметил сразу. Она была в его вкусе: блондинка с голубыми глазами. Славянский тип. Франк не любил семитскую красоту: черные волосы, черные глаза, завышенные требования. Ему нравились русские женщины, которые ничего не требовали, а, наоборот, норовили все отдать: душу, тело, продукты питания.
Франк настроился прокрутить с Аллой легкий служебный роман, но Алла оказалась какая-то тугая, как ржавый замок. Франк привык, что женщины впивались в него, как энцефалитный клещ, а тут постоянные сложности и невозможности: то день рождения у племянника Оси, то плохое самочувствие у мамаши.
Франк предложил Алле поехать на юг, в Ялту. Поступок для него беспрецедентный. Франк не привык тратить на женщину время и деньги, но иначе не получалось. Его тянуло к этой высокой холодноватой блондинке, а Москва отвлекала. Оттягивала.
Алла согласилась поехать в Ялту, но не вдвоем с Франком, а широкой компанией, включая подругу Гузельку. Компания сколотилась быстро: шесть человек. Весело. Можно вечерами играть в преферанс, купаться нагишом, пить молодое дешевое вино, совершать прогулки. Платит каждый за себя. Никто никому ничего не должен.
А в дальнейшем – как получится. Хочется себе позволить – позволь.
Не хочется – дело твое.
Существуют органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание. В случае с Франком: смотреть особенно не на что. Нюхать его не хотелось. Осязать тем более. Но вот слушать… Когда Франк начинал что-то рассказывать, расцветали сады Семирамиды. Говорить он умел и любил, при этом глубоко знал предмет, о котором говорил. Просвечивал острый ум, юмор, анализ. ИНТЕРЕСНО – вот главное слово возле Франка. Хотелось слушать и слушать, и постепенно он становился красивым, несмотря на залысины, мятость и перхоть, как будто кочевал на мельнице, спал на мешках с мукой.
* * *Михайло был поставлен в известность.
– Я уезжаю в Ялту на две недели, – сообщила Алла.
– Ты вернешься? – спросил Михайло.
– Куда же я денусь? В Турцию уплыву?
– Отберут…
Михайло всю жизнь опасался за свое счастье, но ревновал тихо, не устраивал сцен и дознаний. Не пытался бежать впереди паровоза. Уповал на судьбу, на Божью милость и на тяжелый якорь Славочку.
Бархатный сезон был на исходе. Много купались: перед завтраком и перед обедом, а потом весело усаживались в гостиничном ресторанчике с мокрыми волосами. Ходили почти голые, как в раю. Алле нравилось свое стройное загорелое тело, и другим оно тоже нравилось.
По вечерам отправлялись смотреть закат. Небо становилось воспаленно-розовым с лиловыми штрихами. Солнце неуклонно устремлялось к морю, касалось его и медленно проваливалось. Горизонт сразу менялся. Впечатления каждый раз были величественны и неповторимы. Вспоминались чеховская дама с собачкой и Гуров, которые тоже смотрели на закат, и, может быть, на этом же месте.
Франк любил работать по ночам. Дурная привычка: работать ночью, а потом спать до часу дня. Теряются лучшие утренние часы. Но Алла так устала от безделья Михайлы, от его оскорбительной праздности, что любая деятельность, а тем более умственная, приводила ее в тихий восторг.
Франк сидел, как правило, за маленьким гостиничным столиком, поддерживал рукой голову. Голова тяжелая, килограммов пять весит. Мозгов много.