Долгий путь на Бимини - Карина Шаинян

Карина Шаинян Долгий путь на Бимини

Пролог

Мышь тревожно мечется по маленькой клетке, стоящей в углу лаборатории. Из-за решетки ей видны полки, сколоченные из толстых досок; светильники бросают маслянистые отблески на реторты, ступки, стальные ящики с тонким и страшным инструментом. Шкафы полны флаконами с загадочными жидкостями и картонками с порошками. Стены, сложенные из грубого надежного камня, теряются в полумраке. Через зарешеченное окно полуподвала виден кусочек мощенного булыжником двора, освещенного факелами, и подножие крепкой стены. Над ужасающе белым, без единого пятнышка, мраморным столом жадно нависает огромная лампа.

Посреди лаборатории стоит Страшный Человек. От него едко пахнет химикалиями, сталью, кровью. Мышь дрожит, нервно подергивая носом. Она знает, что когда-нибудь Страшный Человек откроет клетку, ухватит ее поперек туловища и потащит на белоснежный стол, под беспощадный свет. Однажды он уже сделал это, – и рано или поздно боль и ужас, пережитые мышью, повторятся. Но сейчас Страшный Человек занят. В его руках – большая банка, наполненная слабо фосфорицирующей жидкостью. Жесткие темные пальцы обхватывают стекло почти нежно. Глаза у Страшного Человека покраснели и слезятся от усталости. На заросшем щетиной твердом лице – напряжение и надежда.

В банке вяло шевелит плавниками большая толстая рыба. Ее белесая кожа, лишенная чешуи и никогда не знавшая солнечного света, лоснится; безглазая губастая морда полна тупого отвращения. Иногда рыба заваливается на бок, и тогда становится виден длинный багровый шов на раздутом брюхе.

– Где? – вопрос Страшного Человека звучит, как удар хлыста.

Рыба вздрагивает и медленно поворачивается вокруг оси. Описав три четверти круга, она останавливается и замирает, едва поводя жабрами.

Лицо Страшного Человека раскалывает хищная улыбка. Он крутит банку – и рыба послушно вращается, снова указывая прежнее направление.

От этого занятия Страшного Человека отвлекает резкий звон тюремного колокола. Человек вскидывает глаза к двери, прислушивается, склонив голову набок. Досадливо дергает плечом и возвращается к банке.

– Где?

Торопливые шаги в коридоре, стук. Страшный Человек кривит рот, не отрывая взгляда от рыбы.

– Доктор Анхельо! Доктор!

В дверь барабанят кулаками. Страшный Человек, чертыхнувшись, ставит банку на стол, – с крышки с глухим стуком падает какой-то увесистый предмет, но человек не обращает на это внимания.

– Что такое? – раздраженно спрашивает он, распахивая дверь.

– Побег!

– Я тюремный врач, а не охранник, – ядовито отвечает Страшный Человек. Пришедший, низенький толстяк в шинели, из-под которой торчат голые ноги, шепчет, опасливо поглядывая через плечо. Страшный Человек секунду пристально смотрит на толстяка; потом они вместе выходят из лаборатории. Какое-то время еще слышен резкий голос – доктор спрашивает что-то; ему отвечают виноватым фальцетом. Потом голоса затихают.

Вскоре дверь приоткрывается, и мышь чувствует на себе внимательный взгляд. В комнату просовывается тонкопалая, с черной каймой под обкусанными ногтями, рука, хватает банку с рыбой и исчезает. Слышен удаляющийся топот бегущих ног.

За оконной решеткой мечутся по булыжнику огненные пятна.

Три минуты спустя кто-то бросает факел в подвал, где хранится порох, и здание тюрьмы взлетает на воздух.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Солнце пробивалось сквозь частый переплет окна – большая часть стекол в нем была белая, и лишь одна ячейка светилась чистым оранжевым цветом. На широком подоконнике в террариуме, щедро украшенном корягами и тропической зеленью, застыла древесная игуана, яркая и причудливая, как китайская игрушка. Иногда с мокрой листвы на ящерицу стекали теплые капли, и тогда она обиженно моргала; ее широкий рот был растянут в надменной улыбке отлученной от трона королевы. Солнечные лучи, полные золотой пыли, падали на книжные шкафы из темного дерева, скользили по столу, заваленному гроссбухами, лупами и истрепанными рукописями. В запертых сундуках таились мхи и травы, слишком сильнодействующие, чтобы оставлять их без присмотра внизу, в лавке. На спинку тяжелого кресла небрежно набросили белый халат.

Клаус Нуссер, фармацевт, оптик и исследователь, стоял посреди кабинета, глубоко засунув руки в карманы твидового пиджака, и мрачно рассматривал лежащую на столе монету. Аптекарь сосредоточенно хмурил красное лицо, шевелил пышными седыми усами, посвистывал, и, наконец, решительно сгреб монету в кулак. Завел глаза, шевеля губами, набрал в грудь побольше воздуха.

– Всегда ли… – начал он завывающим голосом, но тут дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула темноволосая девушка с упрямой гримаской на живом скуластом лице.

– Пап, я собираюсь…

– Подожди, Элли, не мешай, – сердито отмахнулся Клаус, и девушка с притворным смирением закатила глаза. – Всегда ли яблоко, оторвавшись от ветки, падает на землю? – торжественно проговорил аптекарь, глядя в пространство. – Орел – да, решка – нет.

Клаус зажмурился и бросил монету. Медный кружок прокатился по столу, завертелся волчком и с дробным бряканьем улегся на дощатом полу. Фармацевт грузно присел, хрустнув коленями, поправил очки и тяжело вздохнул. Решка. Он встал и тоскливо уставился в опустевший кошелек.

– Опять? – с нежной насмешкой спросила девушка.

– Представляешь, все монеты бракованные! – Клаус возмущенно махнул рукой на кучку мелочи, лежащую на столе.

– Яблоко не всегда падает на землю, – улыбнулась Элли. – Оно может застрять в ветках или упасть на крышу дома.

Клаус склонил голову набок, насвистел пару тактов из «Болеро» и расплылся в улыбке.

– И правда! Я бы без тебя пропал, – он умиленно взглянул на дочь и уставился в стену, вытянув губы трубочкой.

– Ты же все равно веришь всему, что говорят монеты, – пожала плечами Элли.

– Не просто монеты, а калиброванные! – возмутился Клаус. – Я не собираюсь доверять первому попавшемуся медяку. Монета может рассказать обо всем, – Клаус наставительно поднял палец. – Главное – уметь ее выбрать… и задавать правильные вопросы, конечно, – он сжал монету в кулаке и снова задумался.

– Спроси, всегда ли яблоки падают вниз, – посоветовала Элли.

– Отлично, отлично! – пробормотал Клаус. – Именно это я и собирался сделать.

Монета глухо звякнула об стол. Орел.

– Вот видишь, – ободрила его Элли, – все в порядке.

– Погоди… нужно еще провести контрольное испытание. Всегда ли ты говоришь правду? – строго обратился Клаус к монете.

Орел.

– Вот теперь можно браться за дело, – Клаус потер лоб и выжидающе взглянул на Элли. Девушка перестала улыбаться и слегка прикусила губу; ее лицо снова стало упрямым.

– Говори быстрее! – подогнал Клаус, слегка раздражаясь. – Видишь же, я занят!

– Мы с Гербертом собираемся сходить в кино, – Элли смотрела на отца с вызовом.

– Мы с Гербертом! – желчно повторил Клаус.

– Я просто зашла предупредить, – с хмурой решительностью объяснила Элли.

– У тебя куча дел, а ты идешь в кино с каким-то…

– Ты же знаешь, что дел у меня сегодня никаких. Аптека закрыта. Если кому-то срочно понадобится лекарство – ты и сам справишься…

Начинающий багроветь Клаус набрал в легкие воздуха.

– Твоя мама тоже… – зарокотал он, но Элли предупреждающе вскинула руку.

– Я – не моя мама. И я все равно пойду. Что бы ты ни говорил.

Вскинув голову и выпячивая челюсть, она вышла из кабинета.

Клаус покачал головой. С утра его мучило беспокойство, зудящее под ложечкой предчувствие необычных и важных событий. Вряд ли добрых: неожиданности редко бывают приятными. И вот пожалуйста: дочь отправляется в кино с молодым человеком. Ничего особенного, в конце концов, ей уже девятнадцать… ох, нет! двадцать лет. Но лучше бы она сидела дома: мало ли что может случиться на улице, особенно с такой девушкой, как Элли.

Это все индейская кровь, в который раз подумал Клаус. Будапештская родня еще год после свадьбы заваливала его возмущенными письмами, грозя всякими ужасами. Что же, в каком-то смысле они оказались правы. Его жена пропала без вести через три года после переезда в Клоксвилль и рождения Элли: просто вышла однажды из дома прогуляться – и не вернулась. А дочка… Нет, с дочкой все в порядке: симпатичная, умная девочка с приветливым характером, разве что слишком упрямая. Да, с его принцессой все в порядке. Но Клаусу все время казалось, что Элли уходит от него. Уходит все дальше, сама не зная куда, и однажды просто бесследно растает в воздухе, как когда-то – ее мать. Аптекарь никогда не понимал, что творится в голове его дочери. Одно Клаус знал точно: исчезновения Элли он не переживет и сделает все, чтобы она осталась рядом. Да, пойдет на все, – Клаус стукнул кулаком по столу так, что задребезжала горсть мелочи, и покосился на краешек обгорелой рукописи, торчащей из-под конторской книги.