Тут еще вот что… — Он перегнулся к нам и перешел на зловещий шепот:
— Козлов падал и даже словечка не проронил. Шмяк, и все. Где это видано? Васька Хрякин с дерева летел, так орал, не приведи господи, уж приземлился давно, а все орал. Хотя выпил немало, перед тем как на дерево за своим котом полез. Козлову столько не выпить, он парень жидкий. И высота у нас не скажу чтоб большая, первый-то этаж в землю врос, и чтоб шею сломать, надо нырять головой вниз, и то, бывает, повезет, и ничегошеньки. А тут вякнуть не успел и сразу каюк. Я чего думаю, может, шею-то ему сначала сломали, а уж потом с балкона?
— Чего ж вы своими догадками с милицией не поделились?
— А чего с ними делиться, они сотню не дадут.
Или две. А лучше три. Я б не такое еще рассказал.
— За три сотни и я чего хочешь навыдумываю, — съязвила я.
Дядька хмыкнул:
— А мне и выдумывать не надо. А насчет ментов.., им ведь все равно. Приехали, взглянули, поспрашивали, что да как. Козлов одинокий, хлопотать и горевать о нем некому, упал с балкона — и всех делов. Козлову все равно, а им зачем лишняя морока? Я со своими догадками приду и вряд ли их обрадую. Скорее наоборот, а злить мне их совершенно не хочется. Придраться при желании к любому можно, особенно если выпивающий…
Лерка выложила на стол две сотни.
— Значит, вы намекаете, что Козлов не сам свалился, а кто-то ему помог? — вмешалась я, видя, как стремительно исчезли деньги в кармане пятнистых штанов.
— Намекаю, — кивнул он.
— И кому, по-вашему, могло прийти в голову такое?
— Дружку. Дружок у него появился, вроде неплохой парень, но… У меня глаз наметанный, я человека насквозь вижу, и этого увидел: непрост. Очень непрост. Козлов-то вроде дурачка, доверчивый, а этот нет, хотя по виду вроде Козлова, из интеллигентов.
И чего-то они замыслили. Уж очень Славка таинственный был и все задумывался. Замрет и думает, думает. А еще пугаться начал. Позвонит кто, он к двери шмыг и прислушивается. А раньше подойдет и сразу открывает.
— Давно он стал задумчивым? — спросила Лерка.
— Недели три.
— А испуганным?
— С неделю.
— А свалился когда?
— Третьего дня.
— Ясно, — вздохнула Лерка.
— Что за человек он вообще был? Чем занимался?
— Так это вам лучше знать. Вы его друзья.
Лерка вздохнула и достала еще сотню.
— Ничем путным он не занимался. Как есть бездельник. Говорил, что музыкант. Какой музыкант?
На барабане играл, точно заяц. Или дятел — стук да стук. Но деньги зарабатывал. В прошлом году машину купил. И квартиру покупать собирался-. Но потом у него что-то разладилось, про квартиру помалкивал и вроде как нигде не работал, потому что никуда не ходил, все больше дома на диване лежал и охал.
Потом дружок этот появился.
— Как дружка звали?
— Арсений. Заходил пару раз. Приметный с виду парень. Но с двойным дном. Уверен, этот Арсений и втравил его в историю. — Дядька сложил руки на животе и благостно улыбнулся. Лерка вздохнула и, кивнув мне, потопала к двери. Дядька отправился проводить нас, у дверей спросил с хитрецой:
— А у Славки много близких друзей?
— Что, уже кто-нибудь интересовался? — насторожилась Лерка.
— А то. Вы третьи. Сначала явился какой-то хмырь в бабьих волосах.
— В парике, что ли?
— Ага. И в очках. Таился. И выспрашивал. Дал две сотни.
— Как выглядел?
— Обычно. Если волос этих не считать. Невысокий, вот как вы, к примеру. Брюхо наел, хотя годов ему не больше тридцати. А потом явились втроем.
Денег не дали ни копейки и напугали до смерти.
— Один из них белобрысый? — скривилась Лерка.
— Точно. Ваш знакомый?
— Ага. Что вы ему рассказали?
— А что ему рассказывать, если денег не дал?
— А тому, что в парике, рассказали о Славке?
— Нет, он мне не понравился.
— Белобрысый про Арсения спрашивал?
— Спрашивал про друзей. Я сказал — заходили, но я с ними не знакомился. — Тут дядька распахнул дверь и увидел Сашка, который стоял с той стороны и радостно улыбался.
— Это тоже знакомый, — успокоила его Лерка, заметив, что дядька переменился в лице.
Мы простились и покинули дом. Пока мы шли к машине, Лерка кратко передала Сашку наш разговор с дядькой, теперь я это лишним не считала, раз выяснилось, что он не совсем идиот. Говорить, по крайней мере, умеет, может, и соображать тоже.
— Два убийства, — заведя мотор, подвела итог Лерка. — Белобрысый с компанией и приятель Арсения, который тоже чуть не стал покойником.
— Был еще один приятель, они в кафе вчетвером сидели.
— Вот-вот. Ребятишки что-то замышляли, скорее всего замыслы свои осуществили, после чего один сиганул со второго этажа и, похоже, не без чьей-то помощи, а второго убили в собственной квартире. Третий вряд ли об этом знал, иначе бы не заявился так некстати. Остается четвертый. При этом надо помнить — в квартире что-то искали.
— И ты это что-то тоже хочешь найти, — съязвила я.
— Почему бы и нет? — резонно ответила Лерка.
— У тебя же денег полно, сама говорила.
— Так, может, там не деньги.
— А что?
— Не знаю.
Я вздохнула, разговаривать с Леркой не было никакой возможности. Мы въехали в гараж ее дома, и я побрела к своей машине.
— Ты куда? — насторожилась Лерка.
— Домой. Время позднее, у меня завтра работы по горло.
— Ты что? — подскочила она ко мне. — Какой дом? Какая работа? Ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь. Мне работать надо, работать. У меня нет миллионов, ясно?
— О деньгах не беспокойся…
— Да пошла ты… — посуровела я, устраиваясь в машине. — И не вздумай мне помешать, — предупредила я, заметив, что спешно приближается Сашок.
— Вот что, — затараторила Лерка, — ни в коем случае не говори ментам, что мы входили в квартиру.
О белобрысом тоже забудь. И о стрельбе. Приехали, позвонили в дверь и уехали. Обещай мне, слышишь?
— Слышу, — ответила я и поторопилась убраться восвояси.
* * *К родному дому я подходила с опаской, знать не зная, чего следует ждать от судьбы. Судьба послала светло-коричневый конверт, именно его я обнаружила в своем почтовом ящике, в который заглянула по привычке, хотя никакой корреспонденции не ждала.
Конверт был плотный, большой, с моим адресом и именем, обратный адрес отсутствовал. Отправили его два дня назад из двадцать шестого почтового отделения. Поглазев на конверт, я вошла в квартиру, пробежалась по всем трем комнатам, дабы убедиться, что нахожусь одна, рухнула в кресло и закрыла глаза, но тут же вскочила и схватила конверт, разорвала и обнаружила в нем конверт поменьше и листок бумаги, развернула его и с дрожью душевной прочитала: «Дорогая Аня. Пожалуйста, сохрани это для меня. Арсений».
Я заревела, да так жалобно, что самой себе удивилась. Уж, кажется, надо свыкнуться с мыслью, что Арсения больше нет, но теперь, когда я держала в руках его записку, горе обрушилось на меня с неимоверной силой.
От избытка чувств я кинулась к телефону, чтобы позвонить Лерке, но вовремя опомнилась. Лерка непременно захочет узнать, что в конверте, а Арсений просил сохранить конверт для него… В самом деле, что там может быть? Сама не знаю как, я разорвала конверт. В салфетку был завернут ключ с биркой, на бирке номер 328. Я повертела его в руках, ключ небольшой, вряд ли от двери. Тогда от чего? На всякий случай я тщательно изучила салфетку, в которую был завернут ключ. Никакой записки. Ключ, и все.
С просьбой сохранить его для Арсения. Он надеялся им воспользоваться. Я опять заревела, потом вытерла слезы и продолжила размышления.
Почему он прислал его мне? Арсений мне доверял. Конечно. Я вызываю у людей доверие, это нормально. Возможно, не только доверие, возможно, он испытывал ко мне чувства… А еще он хотел, чтобы об этом ключе никто не знал, и отправить его мне показалось ему наиболее надежным. Мы были едва знакомы, следовательно, никто из тех, кого он опасался, обо мне не знает. Отыскать меня будет сложно, это он так думал, и если бы я не поперлась к нему на квартиру, оказался бы прав. Но я, поддавшись на Леркины уговоры, туда отправилась, и в результате… в результате белобрысый легко может меня найти.
Я схватила оба конверта, записку и даже салфетку, скомкала и подожгла в большой пепельнице на кухне. Конверт горел плохо, поджигать его пришлось раза три, в конце концов и он превратился в груду пепла, а я вздохнула с облегчением.
Ключ я положила в шкатулку, где хранила всякие мелочи. Раз Арсения нет, хранить ключ у себя довольно глупо, но я его все же оставила. Еще раз прошлась по квартире и отправилась спать. Сон не шел, я то начинала реветь, то вспоминала о ключе и гадала: что намеревались открыть этим ключом, а главное, что находится под замком, который этот ключ открывает. Арсений погиб, и я об этом уже никогда не узнаю. Я вновь заревела, подозреваю, что на сей раз от неудовлетворенного любопытства.
Утром я едва не опоздала на работу, так что о ключе даже не вспомнила. Ближе к обеду мысль о нем мелькнула у меня на мгновение, но срочные дела вновь не позволили поразмышлять на эту тему.