Они тогда знали мало. Очень мало. Были спутниковые фотографии. Были непонятные, сумбурные видеосъемки. Были телерепортажи от уцелевших съемочных групп и даже телестудий – пока катастрофа их не уничтожила. Были принесенные беженцами записи на телефонах, ставившие в тупик опытных ученых. Были переданные прямо из Новой Зоны разведгруппами прямые эфиры, иногда завершающиеся матом, проклятиями, отчаянными воплями вперемешку с автоматной трескотней и рылом неведомой жуткой твари, тычущейся в объектив.
А действительность оказалась во сто крат хуже.
Артемьев в этом убедился, когда попал в Новую Зону.
Вообще работы у биолого-генетического отдела и отдела специальной морфологии неспецифических животно-растительных форм (так официально назывались мутанты на языке науки) было выше головы.
Все дело в том, что Москва была насыщена разнообразной фауной – одних кошек насчитывалось с полмиллиона, а крыс – в полтора раза больше, чем людей. К тому же имелось весьма много разных экзотических созданий – от реликтовых выхухолей до тропических ящерок и от лемуров до львов. Государственные и частные зоопарки, цирки, сонм зоомагазинчиков больших и малых, зообазы киностудий и еще бог весть что.
Ежедневно им привозили труп очередного невероятного, но, как правило, хищного и кусачего создания. Популяции новых мутантов возникали и исчезали буквально за считаные дни. Что творилось, например, с обыкновенными землеройками под влиянием слабых «грави», так вообще не вдруг скажешь! И неудивительно, что настал день, когда Антона явочным порядком воткнули в очередную экспедицию в Зону. Пронаблюдать ситуацию на месте и руководить отловом мутантов – на этот раз основное задание для разведгруппы было именно таким.
На въезде за Периметр им повстречалась колонна беженцев – МЧС все еще продолжало выводить людей из бывшей столицы. Мимо Антона проходила вереница изможденных горожан.
Бизнесмены в когда-то щегольских смокингах, ныне похожих на половые тряпки, работяги и менеджеры, пожилые и молодые, таджики и киргизы в неизменных спецовках, девушки-азиатки в рваной испачканной униформе известных московских торговых сетей, дамы со следами дорогого макияжа, на грязных почерневших пальцах которых блестели дорогие украшения, дети с лицами маленьких старичков…
Девочка в ситцевом платьишке, шедшая рядом с крепким еще седым дядькой, может, дедом, а может, просто соседом, несла кошку, крепко прижимая ее к себе. Небольшая беспородная молодая кошка – серая с белыми лапками, почти котенок.
Стоявший на воротах омоновец загородил малышке дорогу и требовательно протянул к кошечке затянутую в перчатку ручищу. Антон сообразил, в чем дело: страшась распространения мутантов и эпидемий, власти распорядились, чтобы никакая фауна не покидала территорию Новой Зоны иначе, как в умерщвленном виде и в спецконтейнере.
Девочка заплакала, полицейский что-то грозно пробурчал, старик было вступился, но отступил, повинуясь грозному взгляду стража порядка.
Арсеньев хотел было вмешаться и попросить пропустить кошку, может быть, последнюю отраду в жизни несчастной малышки, ведь было видно, что это обычная мурка, а не мутант.
– Ой! – внезапно схватился за живот младший научный сотрудник, а попросту завхоз Турчинский. Надо сказать, тот еще тип. Скользкий, неприятный и жутко жадный.
Члены разведгруппы удивились, когда он стал настойчиво проситься вместе со всеми в Зону. Никогда особой храбростью и трудолюбием завхоз не отличался. Что ему понадобилось в Москве? Не иначе, решил поживиться, разжившись парочкой-другой артефактов.
Тем не менее до последнего момента Турчинский держался. Но последний шаг, видимо, совершить ему было не по силам.
– Что там у вас? – поморщился подполковник Шельменко.
– Живо-от, – страдальчески прохрипел завхоз. – Не иначе, аппендицит.
– Вот же ж, – сплюнул подпол. – Навязался на нашу голову. Значит, так, времени возиться с вами у нас нет. Остаетесь на месте, дожидаясь нашего возвращения. Если в назначенный день и час мы не вернемся, возвращаетесь в Центр и докладываете начальству.
На жирной физиономии Турчинского появилась торжествующая ухмылка, но тут же исчезла. Он снова застонал, заохал, закряхтел, показывая всем своим видом, как ему плохо.
Но Шельменко, уже не обращая на завхоза внимания, отдал команду, и вся специальная разведгруппа двинулась вперед – за ворота КПП.
* * *Дальнейшие дни помнились, как какой-то тягучий кошмарный сон.
Развалины и внешне целые дома, от которых несло гниющей мертвечиной. Раздутые трупы на улицах. Мухи, облаками вьющиеся над ними. Копошащиеся в мертвом мясе личинки.
Семьи и целые группы по двадцать – тридцать человек, погибшие от пуль, огня или еще чего-то неведомого, о чем мог сообщить лишь страх, и после смерти уродующий лица.
Жуткие твари, вроде бескрылых голокожих грифов, раздиравшие мертвые тела на куски, при этом довольно попискивая – так могла бы попискивать мышь размером с сенбернара.
Школьный класс с двумя учительницами возле автобуса, который их так никуда и не увез.
Свадьба, вероятно застигнутая первым ударом нарождающейся Зоны, – жених и невеста так и не разжали сплетенных пальцев рук, с которых крысы обглодали плоть….
В те дни и часы он окончательно понял: Москва умерла, хотя в ней оставалось еще много живых.
Неся потери в перестрелках с бандитами или просто горожанами и в ходе выполнения основной миссии по отлову… хм… «Детей Зоны»… отряд двигался извилистым маршрутом, обходя совсем уж гиблые места, и пока все шло более-менее удачно. Дважды прилетали вертолеты, забирая раненых и контейнеры со зверьем и привозя еду. Один раз даже доставили пополнение – двух аспирантов, и не откуда-нибудь, а со съевшего (во всех смыслах) собаку на мутантах биофака Киевского национального университета.
* * *Но настал день, когда удача им изменила.
Это было на двенадцатые сутки после того, как они вошли в Зону.
Тогда отряд сделал привал в здании кинотеатра. Еще недавно здесь показывали кино в «три дэ» и «четыре дэ» форматах, со звуком «долби-стерео», ели попкорн и мороженое, назначали свидания парочки и ходили на фильмы для семейного просмотра московские обыватели. В перерывах между сеансами люди могли попить кофе в буфете или опрокинуть бокал-другой пива за стойкой бара.
По стенам фойе были развешаны афиши премьер, среди которых выделялся большой постер фильма «Коготь химеры» – его съемки проходили в Припяти почти на глазах у Антона. На нем, впрочем, был изображен по традиции рекламного бизнеса вовсе не одноименный мутант, а совсем даже наоборот – полуголая девица в камуфляжных штанах, чей бюст четвертого размера вываливался из разорванной и кое-как связанной узлом на пузе тельняшки (восходящая голливудская звезда Регина Шарки в роли русской сталкерши с типично русским именем – Лаура Профт).
Сейчас же тут висел запах смерти – тяжелая, дерущая горло вонь, которой, казалось, пропитались стены и мрамор пола. На полу валялись россыпи гильз, виднелись бурые засохшие лужи.
Шельменко приказал проверить здание, и биолог, держа на весу ДБС («датчик биоформ специальный»), двинулся вместе с бойцами. Датчик помогал мало – согласно его показаниям, мутанты были повсюду, но это и так было понятно.
Они остановились у входа в зрительный зал, и начальник их силового прикрытия, старший лейтенант Дымов, вдруг посмотрел на Антона и покачал головой.
– Что-то неуютно мне! – пробормотал он.
И Арсеньев вдруг понял, что командир «группы физической защиты» просто боится идти дальше, боится того, что может ждать его в темном зале, за чуть приоткрытыми двустворчатыми дверями. Супермен, машина для убийства, пять горячих точек… А вот поди ж ты!
И не сговариваясь, они вышли на улицу.
– Смотри, – толкнул его Палочкин, и Антон, повернувшись, увидел то, что потом долго приходило во сне.
В открывшемся на месте рухнувших зданий проеме в серой дымке – башни Кремля, на которых плясали фиолетовые огни.
Выслушав доклады членов группы, подполковник приказал остановиться и переждать, а сам по многу часов проводил в попытках связаться с Центром. Он просил разрешения вернуться, матерился, чуть ли не плакал, связывался с Лазненко, со штабом командующего силами Периметра Хмельковского и уже в полном отчаянии – с канцелярией Минобороны.
Затем набрал чей-то номер на специальном телефоне, который возил с собой в переносном сейфе, и долго о чем-то говорил в палатке. Выйдя из нее, Шельменко первым делом растоптал телефон, причем не в ярости или с матерной бранью, как можно было ожидать, а хладнокровно и сосредоточенно. И приказал поворачивать назад, наплевав на приказы. На возражение Рунова он молча достал «Стечкин» и ткнул в морду подчиненного.
Но, увы, было уже поздно.
Стоило им собраться, как из дверей кинотеатра вырвалась плотная волна живой плоти.