Я задумалась: хм, получается, что идеальный вариант для меня – это добродушный толстячок, который хотел бы осчастливить весь мир, но слишком ленив, чтобы проснуться ради этого на полчаса раньше. Нет, увольте, такие мужчины мне совсем не интересны. Я предпочитаю энергичных мужчин спортивного типа, ставящих перед собой практичные цели и уверенно к ним идущих, – короче, моих полных противоположностей. Кстати, теперь понятно, почему они меня совсем не замечают: наверное, тоже ищут себе ровню.
– Ладно, не будем отвлекаться, – вернула меня к действительности Мария Николаевна, – в нашем распоряжении есть сорок минут. О чем ты хотела со мной поговорить?
Я включила диктофон. Хорошо, что я подготовилась к интервью и заранее написала вопросы в блокноте. Я задавала свои вопросы, слушала ответы и кивала, сохраняя на лице заинтересованное выражение, однако мысли мои были далеко. Из головы никак не выходила картина: толстые ноги инспекторши Махнач, безжизненно раскинутые на грязном полу.
Я размышляла: неужели и правда Ленка Алябьева убила чиновницу соцзащиты? Зачем она это сделала? Даже сумасшедший сообразил бы, что этим поступком подписывает себе смертный приговор. Теперь Ленка уже никогда не увидит своего ребенка. Сколько дают за убийство? Лет пятнадцать. Когда она выйдет из тюрьмы, Костику исполнится двадцать. Это будет потерянный, глубоко несчастный человек. Известно, как ломает детей детский дом. Захочет ли он вообще встретиться с матерью? И доживет ли Ленка до этой встречи? Смертность среди заключенных в России – самая высокая в мире…
– Люся, я вижу, ты меня совсем не слушаешь, – с мягким укором сказала Мария Николаевна.
– Простите, задумалась.
– О чем, если не секрет? Наверное, мальчики в голове?
Я улыбнулась:
– Мария Николаевна, вы забываете, что я давно уже не школьница. Если мне за тридцать, то моим «мальчикам» скоро на пенсию выходить. Нет, я думаю о Лене Алябьевой, помните ее? Вчера мы случайно встретились, и…
Я не хотела рассказывать правду. Какой смысл? Помочь старушка ничем не сможет, только разволнуется до инфаркта.
– В общем, Ленка выглядела какой-то пропащей, что ли. И еще мне показалось, что она пьет…
– Пила, – подтвердила Мария Николаевна, – и довольно сильно.
Я так и подскочила на стуле:
– Да что вы говорите?!
– Увы. Через три года после того, как Лена окончила школу, погибли ее родители. На железнодорожном переезде автобус столкнулся с товарняком, позже выяснилось, что машинист потерял сознание и поезд мчался без управления. Это была ужасная трагедия, двадцать восемь жертв, в городе даже был объявлен траур. Ты помнишь этот случай?
Я покачала головой:
– Нет, я тогда в Москве жила.
– Вот в этом самом автобусе и ехали родители Леночки Алябьевой. Она в одночасье стала круглой сиротой, пришлось самой о себе заботиться. Лена тогда училась в институте, стипендии на жизнь катастрофически не хватало. Когда ты молода, хочется и одеться красиво, и вкусно покушать. Она решила обменять квартиру, оставшуюся от родителей, на комнату с доплатой. Дело было в лихие девяностые годы, а она – двадцатилетняя неопытная девчонка. Конечно, ее обманули, вместо денег подсунули фальшивые купюры. А комната, которую она якобы купила, по документам принадлежала не продавцу, а совсем другому человеку. Короче, она осталась без жилья, без денег, да еще с кучей долгов, которые успела к тому времени набрать. Написала на мошенников заявление в милицию, но ей намекнули, чтобы не рыпалась, иначе окажется на кладбище рядом с родителями. Время такое было, и за меньшее людей убивали, а тут – квартира…
Мария Николаевна вздохнула, на ее лицо набежала тень.
– А дальше что было?
– Ну, что дальше. Бросила институт, пошла работать на машиностроительный завод, жила в общежитии. А там известно какой контингент – каждый вечер пьянки-гулянки. От безысходности Лена стала попивать и втянулась. Женщинам ведь много не надо, два стакана вина в день – и через месяц ты уже хроническая алкоголичка. В общем, допилась она до попытки самоубийства. Раньше с этим было строго, каждого самоубийцу, если он выживал, конечно, принудительно клали в психушку на лечение. Вот и Алябьева попала в психбольницу. Представь мое изумление, когда я увидела ее там собственными глазами!
– Вы-то что делали в психбольнице? – удивилась я.
– Навещала соседку по квартире, у нее был маниакально-депрессивный психоз. Диагноз звучит угрожающе, но она была абсолютно безобидная, только всегда очень унылая, похожа на грустную овцу. Пришла я, значит, к соседке, а в палате для самоубийц встретила свою бывшую ученицу! Чувства, которые я тогда испытала, не передать словами. Прежде всего ощутила огромную, просто неподъемную вину. Меня не покидала мысль: может, это мы, педагоги, что-то проглядели?
Сразу видно, что Мария Николаевна – человек старой, еще советской закваски. При социализме люди сначала спрашивали с себя: «Что я могу дать обществу?» – а потом уже: «Что общество может дать мне?» Причем в большинстве случаев второй вопрос даже не возникал. А сегодня учителя считают, что они никому ничего не должны. Если ученик не усваивает материал, это его проблемы. Если он попал в дурную компанию, это вина родителей. А педагог ни за что не отвечает, потому что у него мизерная зарплата и расшатанная нервная система!
– К счастью, Люся, медицина творит чудеса. Не всегда, конечно, но порой результат бывает поразительным. Лена Алябьева полностью избавилась от алкогольной зависимости, полностью! Думаю, прежде всего это заслуга ее лечащего врача. С тех пор она больше не пьет! Ни капли!
Я вспомнила, каким привычным жестом Ленка вчера опрокидывала коньяк, и с сомнением спросила:
– Вы уверены?
– Абсолютно! Через год она зашла ко мне в школу и выглядела чудесно! Сказала, что завязала с выпивкой, восстановилась в институте и перевелась на заочное отделение. С завода она ушла, устроилась менеджером и совершенно довольна жизнью!
Еще одна черта советских педагогов: думать о людях лучше, чем они есть на самом деле. Ох, боюсь, Ленка была не до конца искренна с бывшей учительницей!
Теперь у меня в голове все встало на свои места. Картинка сложилась. Очевидно, что ребенка у Ленки изъяли не просто так. У государства были причины беспокоиться о его судьбе. Алябьева не работает и, скорей всего, продолжает выпивать. Пребывание в семье, несомненно, представляет для мальчика опасность. И тот факт, что мамаша убила инспектора соцзащиты, это убедительно доказывает.
Наверное, бывших алкоголиков не бывает. Усилием воли человеку удается на время приглушить пагубную страсть, но малейший стресс, любая неприятная мелочь способны свести на нет все усилия. Человек срывается, потому что его уволили с работы, потому что он поссорился с женой или потому что погода сегодня такая омерзительная, что если он сию же секунду не выпьет, то повесится.
– Она повесилась, – сказала вдруг Мария Николаевна.
– Кто?
– Люся, ты опять меня не слушаешь. Я говорю про мою соседку, ту самую, с маниакально-депрессивным психозом. Вот в отношении нее медицина оказалась бессильна, она повесилась на общей кухне.
Оглушительным взрывом прогремел звонок на перемену. Школа загудела детскими голосами и стала похожа на гигантский улей.
– До урока осталось десять минут, – напомнила Мария Николаевна. – Я пойду в класс, ты со мной?
– Да я уже, собственно, закончила, – отозвалась я, вставая со стула.
Мы вышли в коридор, и у меня зарябило в глазах. Можете считать меня старомодной, но я не одобряю, когда школьники одеты кто в лес, кто по дрова. Я целиком и полностью за школьную форму, которую сама носила в детстве. В начальной школе она была коричневая, в старших классах – синяя. Все-таки школьная форма как-то объединяет и дисциплинирует учеников.
Неожиданно я вспомнила про Алку Безруких с ее дурацким поручением.
– Мария Николаевна, последний вопрос. Скажите, пожалуйста, как бы вы хотели отметить свое восьмидесятилетие? Можете не отвечать, если не готовы, – поспешно добавила я, чувствуя себя глупейшим образом.
Собеседница улыбнулась:
– Ну почему же, отвечу с удовольствием. Только перейдем в более спокойное место.
Кабинет физики, как и пятнадцать лет назад, был разделен на две части: собственно класс, где стоят парты, и небольшой закуток, где хранятся всякие наглядные пособия. Вот в этом закутке мы и обосновались. Было слышно, как за тонкой перегородкой галдят ученики.
– Ты удивишься, – сказала Мария Николаевна, – но буквально вчера я обдумывала свое будущее, составляла план, правда, не на десять лет, а на пять. И решила, что свои семьдесят пять лет встречу на борту лайнера, совершающего кругосветное путешествие, в компании богатых американских пенсионерок. Мы будем пить шампанское, каждый день менять прически и без зазрения совести пялиться на молодых стюардов. Про восемьдесят лет я еще не загадывала, но, думаю, что хотела бы отметить их точно так же.