Булычев Кир Поход на стадион
К.Булычев
Поход на стадион
Я решил отыскать истину на Олимпийском стадионе.
Для этого в одно из последних воскресений ушедшего года, утром, я вышел из станции метро "Проспект Мира" и, влившись в ручеек людей с пустыми рюкзаками, тележками и сумками, двинулся подземным переходом мимо киосков с кроссовками и пивом к громаде крытого Олимпийского стадиона, под трибунами которого по субботам и воскресеньям проходит самый большой и представительный в Москве базар и где, в частности, приобретают книги лотошники, оттого-то и привозят туда книги зачастую машинами, а уносят в мешках. Да и стоят книги процентов на тридцать, а то и более дешевле, чем у станции метро или на вокзале.
Именно там, как мне показалось, лучше всего приглядеться к тенденциям в нашем книгоиздательстве, в частности, к тенденциям в издании переводной фантастической литературы.
Такое стремление возникло у меня оттого, что, проводя разборку старых бумаг, чтобы выкинуть их и освободить место для бумаг новых, я натолкнулся на текст какой-то забытой статьи, где ее автор (то есть я сам) стенал по поводу невозможности для нашего читателя познакомиться с истинным состоянием дел на американском книжном рынке, выражал надежду на то, что когда-нибудь цензурные рогатки исчезнут, и мы все - фантасты всего мира, объединяйтесь! - стройными рядами создадим массу шедевров и будем при том дружить домами.
До чего же я (и мои коллеги) был наивен! Вот уберите преграды - и все тогда станет замечательно! И в литературе, и в кино.
Мне (нам) казалось, что в будущей, свободной России читатели осилят десятки значительных, умных, талантливых романов Филипа Дика, Урсулы Ле Гуин, Силверберга, Старджона, Болларда, а наши собственные Платоны, скинув бремя идеологических оков, разразятся томами, которые оставят далеко позади не только Стивена Кинга, но и Курта Воннегута сотоварищи.
Свобода наступила и оказалась совсем иной.
Первой рухнула кинематография. В новых условиях фантастика оказалась продюсерам не по карману. Если не ошибаюсь, то в последний раз мы увидели космический корабль и чужую планету глазами Юрия Мороза в "Подземелье ведьм".
Но ведь космический корабль или антиутопичный город стоят не дороже, чем мир победившего социализма, если оба напечатаны на той же машинке. Но никакой буйной поросли не возникло, и в литературе никаких крупных талантов не появилось на свет. Я могу назвать лишь одного писателя высокого класса Пелевина. Правда, некоторые хорошие реалисты обратились к фантастическому осмыслению мира и в том преуспели - Горенштейн, Петрушевская, Рязанов... Но явления под названием "свободная фантастика" не возникло.
А что возникло? В кино все ясно - произошло то, что происходило в любой слаборазвитой стране: американское кино, в первую очередь, массовое, примитивное, профессионально и энергично сделанное, сродни поп-музыке, четко настроенное на музыкальный, нервный, физиологический ритм нынешнего подростка, в мгновение ока вышвырнуло с экранов наши отечественные потуги откликнуться не спеша на события в нашем обществе. Экологические ниши, оставшиеся для родных режиссеров, оказались довольно мрачными: чернуха с порнухой. Так что в кино процесс пожирания нас был скоротечен, но это не означает, что наше отступление бесконечно.
Характерный пример для меня - заказ, с которым обратились англичане к нашему "Союзмультфильму", на создание серии фильмов по пьесам Шекспира. Заказ был выполнен и англичан удовлетворил. Казалось бы - странно: наши телевизионные программы буквально набиты американскими и схожими мультфильмами. Дети сидят - не оторвешь, взрослый включил - не оторвешь.
Но в мире профессионалов знают, что все равно уровень наших мастеров (не потока, а индивидуальностей) выше, чем в любой иной стране.
За последние месяцы мне пришлось увидеть несколько наших новых фильмов (случайно - в прокате-то их не увидишь), и я убежден, что они куда индивидуальное американской продукции. Они пока не могут с ней соперничать. Но они могут выкроить себе солидное место не только на экранах нашей страны, но и всего мира. Потому что есть аудитория для ансамбля "Рики-тики" и для Бостонского симфонического оркестра. Они разные.
А у нас получилось так, что из-за слишком долгого нахождения маятника в крайне правой точке дуги он так резко сместился влево, что середину миновал, не задерживаясь. Только относиться ко всему этому следует без истерики, в поступи истории не усматривать интриг злодеев и инородцев.
Разочарование, постигшее меня, когда обнаружилось, что в Свободной России не возникло десяти Стругацких и дюжины Азимовых, имеет объяснение, схожее с тем феноменом, что случился в кино.
Что кушал (интеллектуально) мой младший современник в области фантастики? Оскопленного Беляева, ископаемого Жюля Верна, верноподданного Казанцева, глубокомысленного Ефремова, некий приложимый к ним набор безликих молодогвардейцев и, если уж повезет достать, книжку Стругацких, которые требовали от читателя не столько соучастия в приключении, как размышления. В целом набор продуктов вовсе не давал желаемого наслаждения и соответствовал набору продуктов в любой области нашей жизни, включая продовольственные магазины - ты можешь прийти и купить один сорт дурной "Любительской" колбасы, один сорт сыра с громким названием "Российский" и постоять в очереди за настоящим мясом второго сорта.
Ты имел все, что нужно рабу, и еще пол-литра, а рабовладелец имел к тому же списки, по которым раз в месяц выписывал себе роман Пикуля или Голсуорси. Начальство полагало, что это и есть почти идеал, а полный идеал наступит, когда Пикуля хватит на всех, к чему надо стремиться, но не поспешая, чтобы народ не распускался и чтобы не исчезла разница между владельцем коммунистической фазенды и рядовыми неграми.
Что произойдет на самом деле, когда рухнет коммунистическая империя, не подозревал никто, даже самые умные, даже в самой узкой сфере, где, казалось бы, были доками. Свобода представлялась увеличением наличности с прибавлением запрещенного. То есть одним - много Пикуля, другим достаточно Стругацких.
А вот что случилось: как только оказалось, что можно (и выгодно) печатать переводные книги, рынок начал стремительно насыщаться Анжеликой в различных постелях, "Унесенные ветром" обогнали по тиражам сочинения Ленина и Пушкина, а в фантастике возникли совершенно иные, нежели можно было предполагать, имена: Гарри Гаррисон и Эдгар Берроуз (как в детективах: Чейни, Чейз и Спиллейн) - то есть пища прежних лет была отвергнута публикой.
Публика захотела простого, как мычание. Оказались не нужны нам намеки и аналогии, размышления и трезвый взгляд в будущее. Читатель потребовал сказку, воплощенную в железном кулаке Терминатора. Умение вышибить пяткой зубы у косоглазого врага в стиле борьбы "у-ку-шу" вызывало восторг у будущих рэкетиров, наемников, борцов за свободы чужих народов и так далее.
Только не думайте, что я хочу обидеть великую армию отечественных читателей. Определялась эта волна более поставщиками, чем потребителем. Наиболее истосковавшийся по чтиву, которое соответствовало бы рок-концерту и "Ниндзя-душителю", потребитель получил Чейза и Берроуза.
Читатель, отрезанный ранее от "крутого" чтения, от эротической мелодрамы - и потому любознательный к запретным яблокам, также не без удовольствия сменил Пикуля на Анжелику, Юлиана Семенова на Жапризо и Рекса Стаута, не чураясь Яна Флеминга и, уж конечно, того же Гаррисона.
Качание маятника показалось ревнителям старины страшной угрозой существованию России - послышались консервативные голоса, требовавшие запрета всего - от аэробики до конкурсов красоты, от сомнительных календарей до слова "эротика". Еще недавно мы громко жалели Америку, которая погибает и никак не погибнет (помните?) от разгула насилия, порнографии и линчевания негров. Теперь мы охладели к неграм, а по разгулу насилия, оказывается, давно обогнали весь мир, только раньше делали вид, что насилия у нас нет, а дети рождаются в капусте.
Эти объяснения моему походу на Олимпийский стадион понадобились мне для того, чтобы написать умеренно оптимистический опус о том, что маятникам свойственно качаться, пока они не придут в состояние равновесия.
Присматриваясь к положению дел на книжных лотках в городе Москве, а также в Питере, где я был недавно, я подумал: а не достиг ли маятник крайнего положения? Не накушались ли мы принцессами Марса? Основания для таких надежд давали мне и объявления в последних номерах "Книжного обозрения". Все меньше обещают нам Чейза и Берроуза. Зато объявляется подписка на 200 томов лучших книг мировой литературы.
Я видел на днях, как энергично очередь раскупала на улице томик Пушкина, а вчера позвонил мне один господин и спросил, не пожелаю ли я участвовать в составлении библиотеки "Лучшие произведения XX века" в сорока томах и собрать для нее лучшие фантастические повести. Это же интересно!