Вика пять лет подряд ездила по Сокольнической ветке, дважды в день совершая переход с «Библиотеки имени Ленина» на «Боровицкую» и обратно. Она не выпустила бы сумку из рук, даже если б на другом конце болталась собака Баскервилей.
А до страшного чудовища грабителю было далеко. Мелкий тщедушный шкет, злобно оскалившись, тянул на себя Викин баул. В трех шагах от выставочного центра, среди шумной толпы, не боясь ни туристов, ни полицейских.
Если Вика и опешила в первую секунду, то во вторую злость вытеснила в ней растерянность.
А в третью в дело вступили навыки выживания, приобретенные в российском мегаполисе.
Она подалась навстречу грабителю, а когда тот потерял равновесие, от души лягнула поганца. Удар пришелся в голень. Грабитель взвыл, и тогда Вика изо всех сил дернула сумку на себя.
Парень выпустил несостоявшийся трофей и чуть не повалился на спину. Извернувшись, как кошка, он едва коснулся брусчатки ладонью, вскочил и бросился бежать, заметно прихрамывая на правую ногу.
Вика проводила его воинственным взглядом. В ней даже зародилась мысль, не броситься ли следом. «А что? Догнать, избить сумкой…»
«Отобрать деньги, часы и проездной на вапоретто», – закончил внутренний голос, возвращая трезвый взгляд на вещи.
Вика усмехнулась. Хороша она была бы, рванув за местным воришкой в лабиринт венецианских улиц.
Она отошла в сторону, переводя дух. Кажется, никто вокруг даже не обратил внимания на эту молниеносную стычку. Так, теперь проверить, все ли на месте…
Вжикнув молнией, Вика склонилась над богатым сумкиным содержимым. Паспорт, расческа, кошелек, билет на выставку (надо бы выкинуть!), русско-итальянский словарь, телефон, блеск для губ…
И перстень дожа Паскуале Чиконья.
Несколько секунд Вика оторопело смотрела на него, а затем в глазах у нее внезапно потемнело. Она зажмурилась.
«Этого не может быть».
Но когда она разомкнула веки, перстень никуда не исчез. Он лежал на дне ее сумки между блеском и телефоном, огромный, зеленый, тускло сияющий золотым, и жемчужины больше не походили на бусины из детской заколки.
У Вики перехватило дыхание. Она очень медленно и осторожно просунула ладонь в сумку и пощупала перстень. У нее оставалась слабая надежда, что пальцы пройдут сквозь хризолит, что это всего лишь иллюзия, солнечный удар, наваждение…
Перстень был тверд и холоден, как речной камень.
Он был настоящий.
Все мысли и чувства Вики куда-то испарились, вытесненные столкновением двух взаимоисключающих фактов. Перстень не мог оказаться в ее сумке. Перстень был в ней.
2И тут завыла сирена.
Пронзительный звук воткнулся в беззаботную туристическую разноголосицу, точно сверло. Виу, виу! – надрывалась сирена. Кое-кто на площади в ужасе поднял голову к небу, словно ожидая атаки бомбардировщиков.
Толпе, еще миг назад неторопливой и расслабленной, будто сделали инъекцию страха. Люди побежали во все стороны сразу, сталкиваясь, как молекулы в броуновском движении. Больше всего это походило на ускоренную перемотку.
Хлопнула дверь, раздался топот, крики, заплакал ребенок, и вдруг совсем рядом оглушительно залаяла собака.
Оцепеневшую Вику этот лай привел в себя.
Площадь, люди, крики, сирена – все обрушилось на нее с разных сторон. Ступор сменился отчаянным страхом. Ее схватят, и она никогда не докажет, что не имеет отношения к краже.
«Полтора миллиона евро! Я буду сидеть в тюрьме до конца своих дней!»
На дальнем конце площади замелькала синяя форма. Карабинеры! Двое! Еще двое выскочили из дверей, рядом с которыми стояла Вика, их крики вплелись в какофонию улицы.
Панический страх ошпарил ее. Страх заставил сорваться с места, сжимая в руке сумку. Страх гнал ее прочь от места преступления, заглушал голос здравого смысла. «Беги, беги! прячься от них! затаись! они тебе не поверят! ты должна спрятаться! только это тебя спасет!»
Вика мчалась со всех ног. Пробегая по мосту над каналом, она на несколько секунд задержалась. Сумка с перстнем жгла ладони. Сбросить ее? Но владелицу отыщут по содержимому! «Паспорт! Господи, зачем я потащила с собой паспорт?!»
Замерев на мосту, она в полной мере ощутила себя преступницей. «Избавься от перстня! – надрывался внутренний голос. – Брось его в воду, скорее!»
Но сзади оглушительно засвистели, и Вика снова бросилась бежать.
Не соображая, что делает, она влетела в какой-то магазинчик и чуть не закричала от ужаса. Со всех стен на нее таращились слепыми прорезями разноцветные лица. Она не сразу поняла, что это венецианские маски. Изумленный продавец, собственное бледное отражение в зеркале, пышные фиолетовые перья – все это бросилось ей в глаза прежде, чем она успела выскочить обратно. Но в голове застрял единственный образ: черная жуткая маска средневекового лекаря с длинным клювом.
Она металась среди улиц, как крыса в лабиринте. «Выкинуть, выкинуть улику!» – билось в голове. На кольце останутся ее отпечатки. «Платок! Стереть следы!»
Но стоило Вике остановиться, как из-за угла донесся громкий топот. Вздрогнув, она метнулась в сторону, ударилась плечом об угол дома и чуть не выронила сумку.
Топот приближался. Теперь не оставалось сомнений, что карабинеры совсем рядом.
Переулок был совершенно безлюден. Вика затравленно огляделась, пытаясь найти хотя бы подобие укрытия. Пусть зазор между домами, пусть мусорный бак! Она втиснется в щель, как ящерица, закопается в объедках, как крыса! Все, что угодно, лишь бы спастись!
Но дома мрачно смыкали ряды, и даже ставни были наглухо закрыты.
Шаги прозвучали близко, словно невидимые карабинеры уже вынырнули из-за угла. Вика, дрожа, вжалась в стену – и вдруг напротив себя увидела приоткрытую дверь. Выкрашенная в один цвет со стеной, затененная высоким соседним домом, она до последнего не бросалась в глаза.
Врата рая не показались бы такими заманчивыми грешнику, отбывшему в аду пару-тройку веков. В следующий миг Вика уже тянула на себя железное кольцо.
Изнутри дохнуло холодом и тишиной. Скользнув в помещение, она с бьющимся сердцем закрыла дверь, молясь, чтобы полицейские ничего не заметили.
Скрип, негромкое бряцанье засова – и беглянка оказалась отсечена от мира.
Обернувшись, Вика поняла, что в каком-то смысле так оно и есть. Потому что ее временный приют был не чем иным, как церковью.
На первый взгляд помещение выглядело совершенно безлюдным. Вика с содроганием ждала, не появится ли священник, но безмолвия не нарушало ничего, кроме ее собственного учащенного дыхания. Сквозь узкие витражи падал солнечный свет, расплываясь на каменном полу золотыми и розовыми кляксами. Картина на стене изображала вознесение Марии.
Вика перевела дух и, беззвучно ступая, двинулась к длинным пустым рядам сидений.
Она не села, а упала на жесткую скамейку и сразу же заглянула в сумку. В полумраке перстня не было видно, и надежда всколыхнулась в Вике с отчаянной силой. Неужели это была игра воображения? Может быть, она простудилась, и под воздействием высокой температуры пригрезилось бог знает…
Пальцы наткнулись на твердый холодный предмет. Вика чуть не взвыла от разочарования. Никаких болезней и галлюцинаций. Перстень дожа по-прежнему лежал в сумке, зеленый, как яблоко, сорванное Евой.
«О том, как он попал ко мне, я подумаю потом. А сейчас нужно от него избавиться!»
Вика осторожно вытащила украшение. Да, это перстень дожа, без всяких сомнений – вон и клеймо на внутренней стороне: фигурка крылатого льва и рядом какие-то плохо читаемые значки. Господи, как дрожат руки! Она торопливо принялась обтирать перстень со всех сторон подолом юбки и чуть не выронила его, когда ей почудилось, что дверь скрипнула.
Покончив с уничтожением отпечатков, Вика достала из кармана носовой платок, завернула в него перстень и встала, оглядываясь. Узелок так тянул руку, словно там было не кольцо, а по меньшей мере кирпич.
С распятий на каменных стенах укоризненно смотрел Христос. Даже у Девы Марии на картине было такое выражение лица, словно Вика стащила у нее фамильную ценность.
Женщина медленно двинулась вдоль стены, ища взглядом подходящий тайник. Картина, распятие, еще одно распятие… Стоп!
Она замерла перед огромным, от пола до потолка мраморным барельефом. Это было «Положение во гроб», копирующее картину Караваджо. Однако неизвестный скульптор добавил кое-что от себя. В правом нижнем углу барельефа возлежал вылепленный в мельчайших деталях венецианский крылатый лев и смотрел на скорбящих с тем интересом, который кошки проявляют ко всякого рода суете. Мощной лапой лев прижимал опрокинутую чашу.
Без сомнения, чаша что-то символизировала. Но для Вики было куда важнее, что скульптор, верный натуре, изваял в ней настоящее углубление.
Заметила она это случайно, когда свет из окна на минуту сделал тени четче. Волнуясь, женщина подошла вплотную и ощупала деталь барельефа. В чаше легко помещался ее кулак. Не раздумывая, Вика протолкнула внутрь свой платок с завернутым в него перстнем и быстро отошла назад. Если бы кто-нибудь и появился в церкви, то увидел бы обычную туристку, любующуюся достопримечательностями.