Пейзаж: золотистый песок, нагретый лучами жаркого солнца, разленившийся океан, чьи волны неспешно набегают на берег… Пейзаж, глядя на который отдыхаешь.
«Увижу ли я это после смерти?»
Рисунок был нарисован углем, и наступила очередь краски.
— Слишком много синего.
Девушка вздрогнула, услышав за своей спиной мужской бархатный голос. Рука, державшая кисть, чей кончик вот-вот должен был коснуться мольберта, замерла… Моника повернула голову и с изумлением воззрилась на ангела.
Тот стоял за ее спиной, абсолютно спокойный и, скрестив руки на груди, наблюдал за работой художницы. Моника уже успела привыкнуть к столь пристальному вниманию.
— Учту, — тихо ответила она.
Девушка не часто смотрела в глаза крылатого — от одного взгляда веяло таким холодом, что мурашки ползли по спине, однако она пересилила неприятное ощущение. Сначала глаза Проводника казались ей абсолютно черными, но сейчас, внимательно приглядевшись, она поняла, что они скорее темно-карие.
Ангел снова потерял к ней интерес, повернувшись к окну — снаружи заморосил мелкий дождь.
— Меня Моника зовут, — ей показалось, что надо что-то сказать.
— Знаю.
— А ваше имя?
Крылатый снова посмотрел на художницу.
— Марк.
— Приятно познакомится, Марк, — ответила и снова вернулась к прерванной работе.
За спиной раздался смешок, губы крылатого тронула легкая усмешка, а через пару секунд он произнес:
— Мне тоже.
Тот день стал днем их знакомства — двадцать пятое октября две тысячи пятого года. Днем, когда посланник Смерти сам того еще не понимая переступил невидимую грань между прошлым и настоящим.
* * *— А что там? Ну, на той стороне?
Начало декабря.
Шел снег — крупные хлопья кружились на ветру. Первые числа месяца, а земля уже покрыта тоненьким белым ковром. Зима пожаловала рано. И синоптики как всегда ошиблись, предсказывая её мягкой и бесснежной.
Они гуляли по опустевшему парку: припорошенная снегом дорожка, голые деревья, дрожащие под порывами ветра, покрытый тонкой корочкой льда пруд. Все замерло в ожидании весны.
— Сложно объяснить.
— А ты попробуй, — настаивала Моника, дыша на замершие в перчатках ладони.
За месяц она и ее проводник сильно сблизились, теперь разговоры с Марком не ограничивались его замечаниями по поводу картин. Они говорили обо всем на свете: начиная от кулинарии и заканчивая такими темами, как жизнь и смерть. Последняя интересовала Монику больше всего, и Марк это прекрасно понимал. Поэтому все его ответы на сыплющиеся один за другим вопросы девушки были уклончивы и расплывчаты.
Вот, и сейчас ангелу приходилось выкручиваться. Запрет есть запрет.
— Это совсем другой мир.
— Он чем-то похож на наш?
— Отдаленно… Там нет времени суток, там нет материи — это сплошной поток энергии, первозданной энергии, где все и всё растворяется.
— Звучит как-то не очень уютно, — пробормотала Моника. — Почему же ты здесь?
— Я выполняю свои обязанности.
— Проводника?
— Верно, — кивнул ангел.
— И все могут видеть своих Проводников?
— Нет, ты первая такая оказалась в моей практике, — усмехнулся Марк, чем вызвал ответную улыбку у девушки. Та снова подышала на ладони, пытаясь отогреть закоченевшие пальцы.
Они гуляли долго, и художница, в отличие от своего спутника, успела порядком замерзнуть. Вот, только желание возвращаться домой не появлялось, и прогулка продолжалась.
— Почему так?
— Понятия не имею, — пожал плечами Марк, — может, все дело в том, что ты умеешь видеть, что не замечают другие люди.
— Вроде, они смотрят, но не видят? — шутливо поинтересовалась та.
— Да. Вроде того.
Моника в задумчивости подняла голову, разглядывая свинцовое небо, потемневшее в преддверии наступающих сумерек. Снегопад стал сильнее. По щекам же стекали капельки влаги — растаявшие снежинки.
— Почему ты одна живешь? — внезапно последовал вопрос от ангела.
Он редко их задавал, обычно эту роль на себя брала Моника. Все-таки любопытство было ее неотъемлемой чертой. Такой же, как и вспыльчивость.
— У меня был любимый человек, но он ушел к другой.
— Он знает о твоей болезни?
— Да, — говоря, она подставила руки, ловя падающие хлопья, — он бросил меня, узнав о ней. Каково это быть посланником Смерти?
— Тяжело…
— ?
— Тебе отведено только место зрителя. Ты видишь все в человеческой жизни: ошибки, обманы, иллюзии и мечты, которым не суждено сбыться. Знаешь, это своего рода мое наказание: без возможности жить заново, я могу лишь наблюдать, получая от этого крохотные частички жизни… Я краду их у доверенных мне людей, живя с ними, делая тоже самое, что и они. Играю в жизнь.
Он замолчал.
Они прошли в молчании до конца парка, покинули его через арку и вышли на широкую улицу Армейскую, миновав которую ангел и девушка должны были попасть во дворы многоэтажек. А там и до дома недалеко.
— Ты замечательно рисуешь, — сказал Марк, когда они перебегали пустую дорогу.
— Спасибо.
— Нарисуй меня, — и заметив вопрос во взгляде девушки, пояснил. — Я хочу увидеть себя.
— В квартире есть зеркала… — начала было Моника, но ангел ее перебил.
— Я не могу видеть свое отражение… — спустя секунду Марк продолжил, — за прошедшие столетия и я забыл, как выгляжу… забыл, кем был.
— Для тебя это важно, и я нарисую твой портрет, — и без объяснений Моника понимала, как это значимо для Проводника.
— Спасибо, — и он улыбнулся.
Искренней и теплой улыбкой. Живой улыбкой, а не кривой язвительной усмешкой Темной Госпожи.
* * *Марк расположился на диване: расслабленная поза, нога закинутая на ногу, одна рука на подлокотнике, другая лежит на колене. Моника же сидела напротив него, на стуле и пристально вглядывалась в его лицо.
Тонкие аристократические черты лица, слегка раскосые глаза, изящный нос и губы правильной формы, аккуратный подбородок — невероятно красив той возвышенной, непостижимой красотой, вызывающей желание любоваться ею издалека. Иначе можно обжечься холодом.
Марк сидел неподвижно, и иногда Монике, водившей пастелью по бумаге, казалось, что ангел на самом деле прекрасное изваяние, неведомым образом оказавшееся в квартире. Только когда Марк поворачивал голову и смотрел на нее, девушка с облегчением прогоняла прочь из головы это сравнение — вот, он, живой. И он здесь — рядом.
Стемнело быстро — зимой это обычное дело. Когда время приблизилось к восьми часам, Моника закончила работу.
Увидев, что она отложила в сторону кусочек мела и вытирает измазанные пальцы припасенной салфеткой, Марк поднялся. Подошел…
Она с замиранием сердца наблюдала за его реакцией, но вместо похвалы или критики в свой адрес, девушка не услышала ровным счетом ничего… Только взглянув на ангела, художница поняла, в каком шоке он находился — расширенные от изумления глаза жадно пожирали изображение, будто видели его впервые.
Молчание затягивалось, а напряжение внутри постепенно нарастало. Ей очень хотелось, чтобы работа понравилась Марку, но он не издал ни звука — просто стоял и рассматривал картину, изредка проводя в воздухе, в паре миллиметров от бумаги, пальцами, будто обводя черты лица.
— Тебе не нравится? — тихо спросила она.
Он наконец-то оторвался от портрета и взглянул на Монику. Проговорил приглушенным голосом:
— Нам говорили, что мы красивы. Я одновременно вижу здесь себя и чужака… Неужели во мне так много холода? — пальцы в воздухе повторили нарисованные линии.
Моника понимала, что сейчас лучше ничего не говорить. Плотину равнодушия ангела прорвало, и он открылся… первый раз за месяцы знакомства.
— Я помню голубые глаза, — продолжал он, снова глядя на портрет, — ясные, как чистое небо. А сейчас они полны темноты, той самой, которой так боятся люди после смерти.
— Я лишь передала то, что видела. Прости.
— Не надо извиняться. Мы посланники Смерти и не должны быть полны жизни. Я благодарен тебе за эту картину. Очень.
— Пусть тебе это будет моим подарком.
— Спасибо…
Моника взяла его за руку — ей это показалось необходимым в такой момент. И шестое чувство не обмануло — пальцы мужчины сжали узкую ладонь в ответ.
Белая, как снег, кожа была холодна, однако Моника чувствовала, как она постепенно согревается — её тепло передавалось ангелу.
— Тебе, наверное, неприятно, — он попытался убрать руку, но девушка только крепче стиснула пальцы.
— Прекрати. Ты не лед, как сам себя величаешь.
Он хмыкнул.
— Куда мне до вас, живых…
— Верно. Жаль, что только в конце понимаешь, как бесцельно свою жизнь потратила.
— Нет, — он мотнул головой и кивнул в сторону нарисованного портрета, — ты нашла себя в этом мире. А ведь многие люди теряются. И им очень сложно обрести себя вновь, потому что спохватились поздно.