Капитан госбезопасности. Ленинград-39 - Александр Логачев

Александр Логачев Капитан госбезопасности. Ленинград-39

© Логачев А., 2016

© ИК «Крылов», 2016

Капитан госбезопасности: Ленинград-39

Глава первая Кот маршала Маннергейма

Улыбка действовала безотказно. Казалось, что ее хозяин преисполнен к вам обожания, готов вам служить и от вас у него не может быть никаких тайн.

Такому человеку хотелось протянуть руку. Что Маннергейм и сделал, поднявшись из-за массивного стола (вся мебель в кабинете маршала гармонировала с его высоким ростом и званием) и выйдя навстречу. Полковник Меландер, начальник финской разведки, пожал ее и сел в кресло, на которое приглашающим жестом указала рука главнокомандующего. Барон вернулся за стол, откашлялся.

– Было бы глупо начинать в разговоре с вами с оборота «а знаете ли вы». Разумеется, знаете.

Маршал расстегнул ворот. Разошлись в стороны, как воротные створки, золотые петлицы в серебряной окантовке с тремя генеральскими коронованными львами поверх серебряных изогнутых дубовых листьев, перед которыми скрещивались маршальские жезлы, вышитые золотом поперек петлиц.

– Знаете, что правительство не изменит своего решения. Знаете, что Сталин не пугает, он пойдет до конца. Значит, войны нам не избежать. Все словно ослепли! – Взметнулись серые рукава куртки, крупные ладони сжались в кулаки и опустились на зеленое сукно стола. Подпрыгнули карандаши и перья в выемке мраморной подставки и стопка полевых карт, соскочила крышка граненой чернильницы синего стекла. Осталась незыблемой лишь бронзовая конная статуэтка Николая Второго. – Сдается, только я и Паасикиви[1] сохранили глаза. Только мы двое! Чтобы мы не говорили им – наши слова отскакивают, как пули от гранита. Мы устали кричать и убеждать.

Маршал вырвал себя из-за стола, оттолкнувшись кулаками от столешницы. Стал мерить шагами кабинет. Звякали шпоры. Маннергейм не снимал их – старый кавалерист[2], он любил озвучивать шаги мелодией металла, она отгоняла от головы вредные гражданские глупости.

За главнокомандующим финской армией бароном Карлом Густавом Эмилем Маннергеймом, со сложенными за спиной руками пересекающим широким шагом кабинет в своей ставке, расположенной под городом Миккели, следили четыре глаза: два человеческих – полковника Меландера, два – кошачьих.

Кот маршала Маннергейма был толстым, мохнатым финским котом с черной шерстью бурого отлива при белой груди и носил имя Филька, которым его одарила русская жена барона. Филька (привыкший откликаться и на Фиилиа) любил куриные головы, свежие сливки и мятные пастилки «Калевала» и не переносил этого двуногого, что занимал сейчас второе, гостевое, кресло. Того, который всегда приносил с собой запахи слащавой воды для обрызгивания лица, свиных колбасок и пороха. Кот готов был, если этот бесхвостый поднимется и подойдет поближе, зашипеть, потом изловчиться и цапнуть его. Но – кот чувствовал это – двуногий не подставится так глупо, он хитрый и осторожный, как та пакостная мышь, что живет за шкафом с пузатыми ножками, которую Филька не может изловить вот уже год.

Маршал остановился возле окна, оперся кулаками о подоконник.

– Боюсь, теперь уже в любом случае поздно. Даже если наши политиканы одумаются и согласятся пойти на уступки, Сталин и Молотов примут от нас только самый жесткий вариант и никакого другого. А наши политиканы опять встанут на дыбы и упрутся, как ослы.

За окном покачивались в такт ноябрьскому ветру зеленые конусы могучих вековых сосен, хвоя сыпалась с них на мшистые валуны, на холодную северную землю. Вдали оловянно блестел край лесного озера. Издалека чувствовался осенний холод его воды.

– Эх! – Маннергейм повернулся и рубанул ладонью воздух, как саблей махнул. – Но почему не взять было за основу первоначальное предложение Сталина! Ну, отодвинули бы мы границу на сорок миль на Карельском перешейке, Советы же отдавали нам взамен территорию в два – в два! – раза большую. А в остальном ведь можно было торговаться. Вместо полуострова Ханко отдали бы им в аренду несколько прибрежных островов. Нам бы удалось добиться от Сталина разрешения построить укрепления на Аландских островах. От претензий на Сурсари[3] коммунисты бы в конечном счете отказались. Эх, теперь из-за тупости наших политиканов и их ослиного упрямства польется рекой финская кровь.

У большого хозяина изменился голос, и кот испугался, что хозяин в таком состоянии может начисто позабыть о нем и, уходя, закрыть в кабинете, как уже бывало. Надо не опоздать и прошмыгнуть в дверь первым.

Кот и начальник финской разведки проследили, как маршал прошел от окна к противоположной стене, на которой в резной, портретной раме из карельской березы висела огромнейшая карта Финляндии.

– Я не спал эту ночь, полковник, – произнес барон, стоя к Меландеру спиной. – Эти мерины из правительства могут спать спокойно, того не понимая, что их расстреляют у одной стены вместе со мной. Вот!

Широкая ладонь маршала накрыла участок между Ладожским озером и Финским заливом перед Виипури[4]. Где штрих-пунктиром, кружками и воткнутыми булавками с флажками была отмечена полоса обороны, получившая в Финляндии название Линия Маннергейма.

– Я смогу продержаться две недели. Только на этом участке. Не более двух недель! Когда русские прорвут мою оборону, их лавина галопом покатится по Суоми, никем не сдерживаемая, сметая и вырезая все на своем пути. И они дойдут до Хельсинки за несколько дней.

Маршал убрал руку с карты, повернулся и пристально взглянул в глаза начальника разведки.

– Вы согласны со мной, полковник?

Меландер вскочил с кресла и вытянулся по стойке смирно.

– Совершенно согласен, господин маршал.

Маннергейм жестом показал «садитесь, ни к чему эти игры». Полковник сел.

– Я хочу знать ваше мнение. Что вы думаете, каково будет политическое развитие ситуации в случаи войны? – В ожидании ответа, барон оглаживал драгунские усы. Долго ждать не пришлось. Полковник Меландер заговорил быстро и уверенно, как и должен говорить человек, давно просчитавший наперед ход событий.

– Лига Наций непременно и незамедлительно осудит агрессию и, скорее всего, исключит СССР из своего состава. Сталин давно готов к разрыву с Лигой, эта мера не окажет на него никакого воздействия. Члены Лиги Наций призовут оказать Финляндии поддержку. Можно рассчитывать на серьезную помощь от Швеции, Норвегии, Англии, Франции и США. Но тут в ситуацию вмешается германский фактор.

Голос этого двуногого раздражал кота маршала Маннергейма своей ровнотекучестью, будто лилась из крана вода, а воду Филька ненавидел.

– Гитлер сейчас играет в горячую дружбу со Сталиным и официально поддержит красных. Германия не даст провозить через свою территорию военные грузы. Разумеется, и сама не продаст нам ни патрона. Более того и хуже того – отрабатывая недавний пакт о ненападении[5], в секретной части которого, как известно, Финляндия отнесена к советской сфере влияния, Гитлер надавит на Швецию и Норвегию, и те будут вынуждены считаться с этим давлением. Есть основания полагать, что соседи под немецким прессом откажут англичанам и другим странам в провозе через свою территорию войск и оружия…

Меландер говорил, а Маннергейм вновь пересек кабинет под внимательным взглядом кота (Филька любил смотреть за игрой при ходьбе двойных генеральских лампасов на синих кавалерийских рейтузах). Теперь маршал стоял у ковра, на котором висела черкесская сабля в посеребренных ножнах, казацкая пика и пистолет-пулемет «Суоми». Барон провел пальцем по серебряным завиткам на ножнах, коснулся эфеса. Маннергейм слушал Меландера и вспоминал прошлогодний теплый вечер на Вуокси под Кякисальми[6]…

После удачной рыбалки они сидели у костра с прежним начальником разведки полковником Свенсоном. Невдалеке, у другого костра, переговаривались солдаты взвода охраны. На фоне вечерней зари чернели силуэты стреноженных коней, щиплющих траву меж валунов каменистого берега. Лошади мерно переступали, фыркали и били хвостами по туловищу. С реки доносились всплески – охотилась друг на друга рыба. Маршал пригласил полковника на Вуокси для того, чтобы сообщить – он хочет назначить на его место нового начальника разведки, полковника Меландера. Барон Маннергейм не любил в отношениях со старыми боевыми товарищами интриги и обходные маневры.

Свенсон выслушал новость спокойно. Ни о чем не стал спрашивать. А сказал:

– Наверное, так и надо.

Полковник сидел на камне, подложив под себя шинель, и чистил выловленную рыбу. Его пуукко[7] вспорол брюхо подлещика, полетели на землю потроха, отсеченные голова и хвост, лезвие заходило по рыбьему боку, соскабливая чешую. Маннергейм подбросил в огонь валежник, он молчал, ожидая – скажет ли полковник что-нибудь еще. Вычищенный подлещик упал в походный армейский котелок, поверх толстобокого язя. Свенсон вытянул руку, разжал ладонь, показывая свой нож с рукоятью из оленьего рога.