Азимов Айзек Совершенный робот (Сборник рассказов)
I. Кое-что о негуманоидных роботах
Лучший друг
- Где Джимми, дорогая? - спросил мистер Андерсон.
- На кратере, - ответила миссис Андерсон. - Ничего не может случиться, с ним вместе Робачонка. А… эту уже доставили?
- Да. Она еще в космопорте, проходит обследование. Честно говоря, мне самому не терпится ее увидеть. Ведь с тех пор, как, пятнадцать лет назад улетел с Земли, я не видел ни одной. Кино не в счет.
- Джимми не видел ни одной вообще, - сказала миссис Андерсон.
- Потому что он родился на Луне и бывать на Земле не может. Почему я ее сюда и выписал. Мне кажется, она будет первая на Луне.
- Уж очень она дорого стоила, - заметила миссис Андерсон с легким вздохом.
- Робачонка тоже обходится нам недешево, - сказал мистер Андерсон.
Джимми и в самом деле сейчас был на кратере. По земным меркам, для десятилетнего он был слишком худым и высоким. Руки и ноги у него были длинные и гибкие, но в скафандре он выглядел шире и коренастей. Так или иначе, к лунной гравитации он был адаптирован много больше любого человека, родившегося на Земле. Когда, сгибая и распрямляя ноги, Джимми начинал прыгать, как кенгуру, отец и мечтать не мог о том, чтобы его догнать.
Наружный склон кратера был здесь обращен на юг, и Земля, стоявшая низко в южном небе (так бывает всегда, если посмотреть из Лунного Города), была сейчас почти полной и ярко освещала эту сторону кратера.
Склон был пологий, и хотя весил скафандр немало, Джимми, прыгая по склону вверх, казалось, парил над поверхностью, как если бы гравитации на Луне не было вообще.
- Робачонка, пошли! - крикнул он.
Робачонка, слышавшая Джимми по радио, пискнула и запрыгала за ним следом.
Хотя Джимми передвигался быстрее отца, до Робачонки ему в этом смысле было далеко; правда, ей не нужен был скафандр, ног у нее было четыре, а сухожилия были из стали. Она проплыла, кувыркаясь, у Джимми над головой и опустилась ему под ноги.
- Не хвастайся, Робачонка, - сказал Джимми, - и не убегай далеко.
Робачонка пискнула снова, тем особенным писком, который означал "да".
- Ты обманщица, я тебе не верю! - крикнул Джимми.
И он взлетел еще в одном, последнем прыжке, который перенес его через закругленный верхний край кратера на внутренний склон.
Земля скрылась за краем, и вокруг стало совсем темно. В этой теплой, какой-то дружелюбной темноте исчезло всякое различие между поверхностью Луны и небом, если не считать мерцания звезд.
Вообще-то Джимми не полагалось играть на внутренней, темной стороне стены кратера. Взрослые говорили, что это опасно, но они говорили так потому, что никогда сами там не бывали. Грунт здесь был гладкий и похрустывал под ногами, и Джимми точно знал, где лежат немногочисленные валуны.
К тому же, какая может быть опасность в том, чтобы бегать в темноте, если все время около тебя Робачонка, если она все время прыгает, пищит и светится? Да она и без света всегда знает, где Джимми, у нее есть радар. С ним ничего не может стрястись, пока рядом Робачонка, пока она бросается, когда Джимми оказывается слишком близко к какому-нибудь валуну, ему под ноги, когда она прыгает на Джимми, чтобы показать, как его любит, или бегает по кругу и пищит тихо и испуганно, когда Джимми спрячется за валуном, хотя на самом деле Робачонка прекрасно знает где он. Как-то раз Джимми лег на грунт, как будто ему стало плохо, и тогда Робачонка включила сигнал тревоги и из Лунного Города моментально прибыли люди. Отец в тот раз сказал Джимми, что он думает о таких шутках, и больше Джимми не делал этого никогда.
Он как раз вспоминал об этом, когда услышал на своей радиочастоте голос отца:
- Джимми, возвращайся. Я хочу кое-что тебе сказать.
Джимми снял скафандр и помылся. Всегда приходится мыться после того, как побываешь снаружи. Даже Робачонку опрыскивают, но она это любит. Стоит на своих четырех лапах, небольшое, всего в фут длиной тело, вздрагивает и слабо светится, голова маленькая, рта нет, два больших глаза за стеклами, и на голове шишка - в ней мозг. Попискивает, пока мистер Андерсон не скажет: "Замолчи, Робачонка".
Сейчас мистер Андерсон улыбался.
- Джимми, у нас для тебя кое-что есть. Пока еще в космопорте, но завтра, когда там закончат обследования, это доставят к нам. Я решил сказать тебе прямо сегодня.
- С Земли, пап?
- Собака с Земли, сынок. Живая. Щенок скотч-терьера. Первый пес на Луне. Робачонка тебе больше не нужна. Держать их обоих мы не можем, а Робачонка перейдет теперь к какому-нибудь другому мальчику или девочке.
Он замолчал, ожидая, похоже, что Джимми что-нибудь скажет, но, не дождавшись, заговорил снова:
- Ты ведь знаешь, Джимми, что такое собака, настоящая. Робачонка - это металлическая имитация живой собаки, собачонка-робот. Потому она так и называется.
Джимми насупился.
- Робачонка вовсе никакая не имитация, пап. Она - моя собака.
- Не живая, Джимми. Робачонка всего лишь игрушка из стали и проводов, в которую вставлен простой позитронный мозг. Она не настоящая.
- Она делает все, что я захочу, пап. Она все понимает. Значит, она настоящая.
- Нет, сынок. Робачонка всего-навсего машина. Просто она запрограммирована вести себя так, как она себя ведет. А вот собака, она по-настоящему живая. Когда у тебя будет собака, Робачонка больше не понадобится.
- Но ведь для собаки нужен будет скафандр, правда?
- Да, конечно. Но все равно собака лучше, а к скафандру она привыкнет. В Городе ей скафандр не нужен. Когда собака будет здесь, ты увидишь разницу сам.
Джимми посмотрел на Робачонку, та пищала опять, очень тихо и протяжно. Джимми протянул к ней руки, и Робачонка прыг - и оказалась у него на руках.
- Ну и какая же между ними разница? - спросил Джимми.
- Это трудно объяснить, - ответил мистер Андерсон, - ты сам увидишь. Собака будет любить тебя по-настоящему. А Робачонка просто сделана так, чтобы показывать тебе, будто она тебя любит.
- Но, пап, мы же не знаем, какие настоящие чувства у собаки. Может, она только притворяется.
Мистер Андерсон нахмурился.
- Джимми, ты сам увидишь разницу, когда испытаешь любовь живого существа.
Джимми крепко прижимал Робачонку к груди. Лицо его выражало отчаянье.
- Разве важно только то, что чувствуют они? - сказал он. - А что я чувствую, разве не важно? Я люблю Робачонку, и это самое главное.
И маленький робот, которого еще никогда не обнимали так крепко, запищал счастливым громким прерывистым писком.
Салли
Салли спускалась по дороге к озеру, и я помахал ей и окликнул по имени. Мне всегда было приятно видеть Салли. Остальные тоже мне, конечно, нравились, но Салли бесспорно была самой прелестной из всей компании. Когда я помахал ей, она стала двигаться быстрее. Ничего вульгарного в ее движениях не было. Этого за ней никогда не водилось. Она просто достаточно увеличила скорость, чтобы показать, что ей тоже приятно меня видеть. Я повернулся к человеку, стоявшему рядом со мной.
– Это Салли, – сказал я.
Он улыбнулся мне и кивнул. Привела его миссис Хестер.
– Джейк, это мистер Гелхорн, – сказала она. – Вы помните, он прислал вам письмо, прося о встрече?
На самом деле миссис Хестер прекрасно знала, что никакого письма я не читал. На ферме у меня миллион дел, и почта – одна из тех вещей, на которые я не могу тратить время. Вот почему я нанял миссис Хестер. Она живет поблизости и хорошо разделывается со всякими глупостями, приходящими по почте, а самое главное, ей нравится Салли и все остальные. Есть люди, которым они не нравятся.
– Рад встретиться с вами, мистер Гелхорн, – сказал я.
– Раймонд Дж. Гелхорн, – уточнил он и подал мне руку.
Он был крупным парнем, на полголовы выше меня, и шире в плечах, и, пожалуй, вдвое моложе – где-то под тридцать. Волосы у него были черные, гладко причесанные, с пробором посередине, усы тонкие, аккуратно подстриженные, а челюсти такие выступающие, что казалось, будто у него легкая форма свинки. В кино он бы, конечно, играл злодея, из чего я заключил, что он славный человек. На кино всегда можно положиться, если знать, как к этому подойти.
– Меня зовут Джейкоб Фолкерс, – сказал я, – Что я могу для вас сделать?
Он ухмыльнулся. Это была широкая, белозубая улыбка.
– Не расскажете ли вы мне немного о вашей ферме, если можно.
Я услышал за спиной приближающуюся Салли и протянул руку. Салли прильнула к ней, и ощущение твердой, гладкой поверхности ее крыла согрело мне ладонь.