Имя упало, как камень. Теперь Охотнику стало интересно по-настоящему. Он понял, зачем Ипполит Шарлахов ему позвонил.
На самом деле это был комплимент его способностям. Тем не менее он сказал:
– Это все детские сказки. Я слышал эту легенду.
– Это не легенда! Что ты мне рассказываешь… Как будто ты новости не видел! Будь ты на моем месте…
Еще этого не хватало. Он улыбнулся.
– Нет такого человека, это почти стопудово кличка, которую присваивает себе то один, то другой… специалист.
– Это он! Его манера, его почерк! Ты про охранников забыл? У моего сына была самая лучшая охрана! И все равно Ангел смог их обойти! Положил их, как кроликов! Как зайцев!
Судя по интонации, Шарлахов совершенно не владел собой. Инстинктивно Охотник слегка отодвинулся от трубки, словно брызги слюны от кричащего собеседника могли долететь до него.
– Он всегда устраивает свои дела так, чтобы не было ни одного свидетеля, – негромко промолвил Охотник. – И это еще не все. В Монако на каждом углу камеры наблюдения, но и там он сумел проскочить незамеченным и застрелить того олигарха, помните?
– Возле казино, – угрюмо подтвердил Шарлахов. – Да, помню.
– Всю полицию Лазурного Берега подняли на ноги, в газетах творилось что-то невообразимое, но стрелка так и не нашли. Просмотрели все камеры – абсолютно ничего, за что можно зацепиться.
– К чему ты клонишь?
– Вам должна быть известна моя репутация, раз вы позвонили именно мне. Ну так вот, я говорю вам откровенно: это будет очень долгое и муторное дело. И результат может быть нулевой, раз у нас ничего нет, кроме клички этого стрелка, который не оставляет ни следов, ни свидетелей.
– Мне известно, что ты можешь достать из-под земли любого, Охотник.
Скорее уж зарыть в нее, мысленно ответил человек, чьей профессией была охота за людьми.
– Но насчет того, что у нас ничего нет, ты заблуждаешься. Есть свидетель, точнее свидетельница.
– В самом деле? – изумился Охотник. – Это меняет дело. Что она сказала?
– Вот тут есть маленькая закавыка. – Он словно воочию увидел, как Шарлахов усмехнулся. – Мы совершенно точно знаем, что свидетельница была, но найти ее не можем. Она сбежала. Никита предлагает объявить большую награду за любые сведения об убийстве моего сына и таким образом ее выманить, но…
– Вы правы, – кивнул Охотник. – Набежит толпа людей, которые на самом деле ничего не видели, и будут выдумывать всякую чепуху. Кроме того, такое объявление насторожит киллера, и вы почти наверняка потеряете своего свидетеля.
– Именно поэтому нам нужен ты, – веско промолвил Шарлахов. – Чтобы найти эту бабу, во-первых, и чтобы найти Ангела Смерти, во-вторых.
Он глубоко вздохнул. Рай все еще маячил где-то рядом, но Охотник уже сознавал, что его обустройство придется отложить до лучших времен.
Еще раз. Последний.
Что может быть лучше, чем завершить свою карьеру поимкой суперубийцы, при одном имени которого вздрагивают даже самые матерые волки?
Поймать Ангела Смерти и отправить его к ангелам. Нелегкое задание, и неизвестно, удастся ли ему, Охотнику, с ним справиться. (А было бы легкое, стало бы совсем неинтересно.)
Миг – и рай обратился в дымчатый полупрозрачный мираж и растаял вдали. Ничего, Охотник еще отстроит его. Потом. После того как разберется с этим самоуверенным мерзавцем.
– Хорошо, – сказал он в трубку. – Я согласен.
Часть I
Глава 1 Судьба стучится в дверь
Ветровое окно брызнуло мелкими осколками. Вновь грянул выстрел, стекло всхлипнуло, вокруг дырки, оставленной пулей, побежали мелкие трещинки, переплетением своим напоминавшие паутину. И еще раз полыхнуло белым пламенем оружие в руке убийцы, и изнутри на стекло шлепнулся какой-то красный сгусток. Человек, сидевший рядом с водителем, с запозданием пытался достать пистолет, но стрелявший тотчас уловил его движение.
Бах. Бах. Бах.
Те, что находились в машине, больше не двигались. Голова шофера была откинута на спинку сиденья, нижняя челюсть отвисла. Сидящий возле него сполз набок, рука его бессильно упала. Красные сгустки на стекле – теперь их было уже несколько – медленно стекали вниз, оставляя размытый алый след. Шесть стальных пауков закончили плести свою паутину, и часть стекла осыпалась с тихим звоном, похожим на шелест.
Еще несколько человек, убитых и раненных, лежало на ступенях подъезда. Кто-то невнятно стонал, кто-то пытался отползти в сторону. Убийца бегло огляделся, на долю мгновения повернувшись ко мне лицом, вставил новую обойму, подошел и расстрелял в упор тех, кто еще подавал признаки жизни.
…А потом он увидел меня. Это было очень легко, потому что я вдруг оказалась не за деревом, за которым пряталась, а на открытом пространстве, стены домов сами собой отодвинулись, оставив меня одну, совершенно беззащитную. В руках у меня была тяжелая книга, и я уронила ее в лужу.
Убийца нахмурился и сделал шаг ко мне, но в следующее мгновение его ноги приросли к асфальту. Он пытался вырваться, однако асфальт держал его крепко, не давая пошевелиться. Он поднял руку с пистолетом, но тот неожиданно превратился в черную жижу и растекся в его пальцах.
Вдали густой вой полицейской сирены сверлил воздух, стремительно приближаясь. Через мгновение к ней присоединилась еще одна, и их нестройные голоса слились в заунывном, наводящем оторопь созвучии.
Лицо убийцы исказилось яростью, он отшатнулся и стал отступать, на глазах становясь все меньше и меньше. Мне стало ясно, что отныне я могу его не бояться, однако липкий страх все еще бродил где-то рядом, мешая дышать полной грудью.
Листы раскрытой книги, лежавшей в луже, намокли и свернулись. Мне хотелось увидеть, какая картинка была на покрытой водой странице, но в это мгновение я проснулась.
Солнце заливало мою постель. Квартира окнами выходила на восток, а лишнее тепло промозглой осенью всегда приятно. Я потянулась, зевнула и повернулась на бок. Солнечный луч лег на щеку, приятно лаская кожу.
Встать или подремать еще?
Ну да, чтобы приснился еще один кошмар, мелькнуло в голове.
А вставать тоже не хочется…
А может быть, кошмар больше не приснится? Кто-нибудь когда-нибудь обязательно должен был сказать, что один кошмар никогда не является дважды. Хотя я тут же вспомнила, что этот кошмар навещал меня уже не во второй и даже не в третий раз.
Впрочем, мне уже не хотелось спать. И потом, меня ждала работа.
Вздохнув, я выбралась из кровати и первым делом задела стопку газет, которая лежала на стуле. Почему на стуле, спросите вы? Потому что на столе она лежать никак не могла. На столе громоздятся обрывки тканей, подушечки с иглами и булавками, распечатки страниц модных журналов столетней давности с фотографиями платьев неземной красоты, наброски выкроек и, самое главное, куклы. На сегодня кукол было семнадцать, и я как раз собиралась купить восемнадцатую, чтобы сшить для нее наряд – копию платья Жана Пату[1] 1936 года, целиком состоящего из тончайших полосок шелковой бахромы. Даже в кукольном формате это была вовсе не легкая задача, несмотря на обманчиво простой фасон.
А еще я хотела попробовать сшить медведя и с мыслью – Жан Пату или медведь? – принялась собирать газеты. В основном это были издания, которые принято называть желтыми, развлекательные листки, спекулирующие на злобе дня, муссирующие скандалы, слухи и чрезвычайные происшествия. В глаза били аршинные заголовки: «Пенсионерка вырастила кота-мутанта», «Зарезан сотрудник охранного предприятия», «Гибель Алексея Шарлахова: сведение счетов?».
Надо будет все это выбросить, подумала я и, распрямившись, стукнулась коленом о подлокотник кресла. В этой комнате определенно было слишком мало пространства и слишком много мебели. Напротив кровати притулился на тумбочке телевизор не первой молодости в корпусе из черной пластмассы. Слева и справа от него вдоль стен убегали книжные полки с собраниями сочинений, которые лет тридцать-сорок назад все покупали для престижа, но которые никто никогда не читал. У другой стены, надменно повернувшись к полкам сверкающим полированным боком, стояло пианино, тоже родом из советских времен и тоже наверняка сохранившее музыкальную невинность, так как родственница, пустившая меня пожить в этой однокомнатной табакерке в хрущобном доме, была по образованию биологом и не могла отличить до от фа. Вся обстановка принадлежала ей, равно как и горшки с растениями, двумя рядами стоящие на подоконнике. Здесь были фиалки, герань и какие-то необыкновенно толстые мясистые кактусы, топорщившиеся колючками во все стороны и норовившие клюнуть меня всякий раз, как я их поливала. Тут я заметила, что на одном из кактусов расцвел аквамариново-зеленый цветок, и на несколько минут выпала из реальности в область ничем не замутненного восторга. Я мало что понимала в кактусах, но от этого цветка веяло чем-то инопланетным, и его красота являла поразительный контраст с породившим его приземистым, на редкость уродливым растением. Решив, что я непременно должна запечатлеть этот цветок – если не для вечности, то хотя бы лично для себя, – я стала искать фотоаппарат, которым обычно снимала своих кукол в новых платьях. Фотоаппарат я не нашла, зато вторично уронила на пол стопку газет и к тому же отметила, что в комнате стоит адский холод. Чихая, я включила обогреватель и стала выдвигать один за другим ящики стола. Сбежавший фотоаппарат наконец обнаружился в самом нижнем ящике, среди обрезков разноцветного шифона, и я сумела снять цветущий кактус во всех ракурсах.