А может, это случилось, когда он узнал, что Света беременна? Да, наверное, как раз тогда.
– Днем погодка уже прям волшебная, – пробормотал сталкер, оглянувшись на спутника. – Ночью, конечно, еще не так…
Несмотря на то что Смычку совсем недавно исполнилось тридцать три, выглядел он раза в два старше: седые пряди в короткостриженой темно-русой шевелюре, глубокие морщины на лбу и в уголках глаз, мешки такие, будто неделю не спал, мочки правого уха нет в принципе… В общем, портрет не мальчика, но мужа, побитого, но не сломленного. Правда, сейчас такой депресняк навалился, что хоть волком вой, но это ведь проходящее. Временное.
Из темного проулка, мимо которого они проходили, донеслись сдавленные стоны. Смычок, заслышав их, остановился и медленно повернул голову на звук, а потом уверенно шагнул в темноту.
– Дядя Костя! – окликнул его Заяц, но сталкер будто не слышал.
Метрах в десяти от входа в проулок двое плечистых верзил увлеченно пинали тщедушного мужичка в потертой куртке. Мужичок, свернувшись в позу эмбриона, тихо скулил, как побитый пес. Судя по обреченному выражению лица, он уже смирился со своей участью и теперь лишь мечтал, чтобы избиение поскорее закончилось.
Смычок не сказал ни слова. К чему, в самом деле, эта театральщина? Ближайшего ублюдка сталкер сбил с ног ударом сзади под колено – мерзавец, охнув, плюхнулся на задницу, опешив от коварной атаки исподтишка. Второй, бородатый и широкоплечий, успел повернуться к Смычку лицом, и тот, не задумываясь, врезал ему прямо в челюсть. Это был безоговорочный нокаут, но здоровяк, которого сталкер обрушил первым, еще трепыхался. Злобно раздувая ноздри, он рывком поднялся и с ревом бросился на обидчика.
Прежде Гена никогда не думал, что пьяные могут двигаться так грациозно. Смычок, будто заправский тореадор, в самый последний миг буквально отхлынул в сторону, и великан, потеряв равновесие, плюхнулся на четвереньки. Он хотел было предпринять новую попытку, но Костя моментально оказался рядом с противником и со всего размаху пнул его прямо в лицо. Заяц болезненно сморщился, невольно представив себя на месте плечистого парня, который просто рухнул навзничь и замер в неестественной позе рядом с дружком. А Смычок, смерив поверженных презрительным взглядом, оправил куртку и повернулся к побитому мужичку. Тот испуганно вздрогнул, когда сталкер протянул ему руку.
– Мне не нужны проблемы, – пролепетал незнакомец, глядя на спасителя заплывшими от ушибов глазами.
– Я просто хочу помочь тебе встать, – произнес Костя, беззлобно улыбаясь мужичку.
Незнакомец опасливо покосился на Генку, стоящего чуть поодаль, потом – на ублюдков, которые лежали на холодном асфальте у ног Смычка, и снова – на самого Костю, грозного и пьяного, но, кажется, дружелюбного.
Медленно, явно опасаясь подвоха, бедолага сжал протянутую ладонь в своей. Сталкер ухмыльнулся и рывком поднял мужчину; тот даже болезненно скривился от такого резкого подъема. Привалившись к ближайшей стене, он тяжело дышал через рот и держался за живот обеими руками.
– Идти сможешь? – встревоженно поинтересовался Костя.
Мужчина, не глядя на спасителя, отрывисто кивнул.
– Может, тебя проводить? – предложил Смычок.
Гена скорчил недовольную мину. Ему совсем не улыбалось таскаться с помятым мужичком, а потом еще и Костю сопровождать до дома.
К счастью, потерпевший и сам не очень-то хотел разгуливать по городу в компании двух подвыпивших незнакомцев, хоть те и выручили его из беды.
– Да я сам… как-нибудь… – пробормотал мужичок и медленно вдоль стеночки побрел прочь из переулка. – Спасибо… вам.
– Не за что, – охотно откликнулся Смычок.
Он повернулся к племяннику и, пьяно улыбаясь, сказал:
– Ну вот и почистили маленько… карму-то.
* * *– Дядя Костя!
Смычок невольно вздрогнул. После стычки в переулке он до того ушел в себя, что и думать забыл о племяннике – брел себе в направлении дома, рассматривая придорожные фонари и стоящие на обочине автомобили.
– Чего тебе, Генка? – мягко спросил Костя.
– Так, а куда именно отец с дядей Мишей отправились?
– Слушай, ну сколько ты об этом будешь спрашивать?
– Так ты ни разу не ответил, вот я и спрашиваю… – разочарованно буркнул Заяц.
Взгляд Смычка затуманился. Костя невольно вспомнил, как в последний раз виделся с Гришкиным отцом – буквально накануне того злосчастного похода, в котором сгинул не только он сам, но и его старый подельник Голубь.
– «Губка» там, – тихо, но твердо сказал Колотушка, глядя на Смычка исподлобья.
– Это откуда такая информация, Жень? – нахмурился Костя.
– Из непроверенных источников. – Колотушка покосился на Мишу. – Голубь на хвосте принес, типа.
Тот лишь фыркнул и глотнул коньяка из грязного стакана.
– Я бы, честно сказать, без особой надобности в Бердск хрен сунулся, – покачал головой Смычок.
– Да ты вообще в Зону не ходок, по сути, – равнодушно пожал плечами Женя. – Так, по верхам иногда собираешь крохи. Дальше Маяка и не забредал, поди?
– А какой смысл дальше лазать?
– Какой смысл! – хмыкнул Колотушка.
Голубь тоже не сдержал улыбки.
– Понимаешь, брат, – сказал Женя, наклонившись к сидевшему напротив Смычку, – то, что до Маяка, уже излазили вдоль и поперек. Все, что только можно, нашли и продали. А вот за Маяком чуток поинтересней. Не всякий рискнет в самое сердце Зоны отправиться, а потому весь жир, надо думать, именно там. В том числе и пресловутая «губка», про которую все без конца трындят, но никто так никогда и не видел.
– Если ее никто не видел, с чего ты взял, что она где-то в Бердске?
Колотушка бросил вопросительный взгляд на Голубя, тот, нахмурившись, покачал головой.
– Прости, брат, – со вздохом сказал Женя. – Закрытая информация.
На том их разговор о грядущей вылазке и закончился. Выпили помаленьку еще и разошлись.
– Дядя Костя, ты в порядке? – обеспокоенно спросил Гена.
Голос племянника снова вернул Смычка в реальность.
– Да, Ген, нормально все, – буркнул он. – Задумался просто.
– Так и не вспомнил?
– Нет, племяш, не вспомнил, – соврал Смычок. – Может, он и не рассказывал мне ничего? Пьян я был тогда, хуже чем сегодня. Потому, наверное, только и помню, как в «Радиант» пришел да к ним с дядей Мишей подсел.
Заяц горестно вздохнул и покачал головой.
Смычок не слишком любил врать близким, но хоронить их любил еще меньше. Узнав правду, Заяц, горячий да глупый, вполне мог отправиться в Бердск искать пропавшего отца, да там и погибнуть. Костя-то с потерей давно смирился – скольких Зона проглотила, и не сосчитать! – а вот Генка наверняка где-то в глубине души верит, что папа все еще жив и просто не может вернуться. Что его в Зоне держит, почему, и как он умудрился не помереть там до сих пор – все эти вопросы не по адресу. Вера, надежда, любовь. Три сестры, губительные для двадцатилетнего парня, которому жуть как не хочется мириться с утратой отца.
– А что, если он просто нас бросил? – отвернувшись от Смычка, неожиданно произнес Гена.
– Ты, я погляжу, тоже налакался? – Костя окинул племянника хмурым взглядом. – Раз такую чепуху несешь? С чего бы ему вас бросать? Он, можно сказать, только ради вас с матерью жил, а ты говоришь – «бросил»!
– Не знаю я уже просто что и думать, – выдавил Гена, затравленно посмотрев на дядю. – Неизвестность сплошная, бесит…
– Неизвестность… А ты думаешь, почему сталкеров не хоронят? – мрачно усмехнулся Смычок. – Потому что иной раз и хоронить нечего. Перемелет тебя в кровавый фарш «мясорубка» или в «духовке» спечешься – что тогда в гроб класть? Потому-то и не принято в Зону за мертвецами ходить – мало что не сыщешь, так еще сам, как пить дать, загнешься…
На том они затихли и до самого дома Смычка хранили молчание.
– Ну вот и пришли, – откашлявшись, сказал Костя и, положив руку Зайцеву на плечо, сказал наставительно: – Мой тебе совет, племяш: живи настоящим. А прошлое – оно само тебя всегда настигнет, если судьбой так… если судьба, в общем. Ладно. Бывай.
Подмигнув Гене на прощание, Смычок развернулся и потопал к подъезду.
Однако на душе было погано. Шагая вверх по лестнице, сталкер раз за разом прокручивал в голове странное предположение Зайца: «А что, если он просто нас бросил?» Смычку подобная версия, честно говоря, даже в голову не приходила, но теперь он невольно задумался: а мог ли Колотушка в самом деле так поступить?
Сложно сказать наверняка. Однажды он уже подвел семью, угодив за решетку на долгие четыре года. Когда вернулся, Генке уже исполнилось пять, а на Людку было страшно взглянуть – мешки под глазами, худая, как треска, и курит, как паровоз. Вертелась, бедная, словно белка в колесе, работала семь дней в неделю на восьми работах, пока Колотушка на нарах чалился.
Потом, правда, зажили чуть веселей – по крайней мере Людке теперь не приходилось на своем горбу героически семейство вытягивать, – но не без скандалов, конечно. Женька как-то жаловался, подвыпив, что жена до сих пор припоминает ему за те шальные годы – «что, конечно же, справедливо, но достала уже, просто мочи нет терпеть!». И Генка, по понятным причинам, не раз и не два становился невольным свидетелем этих скандалов. Так что его подозрения вполне резонны, но вот только… верить в них как-то не хочется.