Конунг скрылся из виду, я пошел к распахнутой из-за жары двери дома для гостей. В черепе началась работа над новыми вариантами, в это время над головой раздался холодноватый голос:
— Герой возвращается после поисков приключений?
На цокольном балконе облокотилась обеими руками о перила принцесса Элеонора. Ее темные глаза смотрят ничего не выражающим взглядом, иссиня-черная грива волос падает на плечи крупными локонами, а переплетена настолько яркими пурпурными лентами, что трудно оторвать взгляд от дивного сочетания черного с красным.
Я вскинул голову, сейчас принцесса на две головы выше меня, лицо строгое даже не по строгости, а таким вылеплено: без привычной для женщин зализанное и милой закругленности черт.
— С вашего разрешения, — ответил я учтиво.
— И много отыскали?
— Я их не ищу, — ответил я.
— Сами вас ищут? Я пожал плечами.
— Иногда находят. — И…
— Не избегаю, — ответил я тверже. — Сразу хочу ответить, что никого не убил, не ограбил, не изнасиловал, как вы явно ждете. С вашего позволения, я пойду спать, несравненная принцесса. Надеюсь, завтра утром ярл Элькреф сумеет составить ответ.
Ее лицо передернулось, никто не смеет разговаривать вот так, когда оказывают высокую честь общения с высокорожденными, но совладала с собой и проговорила ледяным голосом:
— С вашей стороны было очень неосмотрительно вступиться за ту женщину.
— Какую?… Ах да, ну и мелочный вы человек… в смысле, помните такие мелочи. Почему неосмотрительно?
— Вы побили челядь, — обронила она еще холоднее, заметив, но не акцентируя не совсем честный намек на мелочность. — Ведь если бы со стен спустились воины…
Я учтиво поклонился.
— Можете пригласить. Обещаю, ваш сладкий сон будет испорчен.
— Что вы имеете в виду?
— Умение красиво махать мечами здесь, во дворе, — ответил я, — это не то, что в кровавых битвах с сенмарийскими рыцарями. А я могу перестать себя сдерживать. Она помолчала, взгляд стал серьезным.
— Да, в вас чувствуется эта отвратительная жажда не только бить, но и… убивать.
— Путь воина, — возразил я гордо. — Убивать нужно с первого удара. Второго может не быть.
— Все кочевники — дикари, — сказала она с отвращением. — Вы все полуголые, это отвратительно, и не расстаетесь с оружием.
Я возразил миролюбиво:
— Цивилизованного человека раздеть хотя бы до пояса и дать в руки меч — тоже станет дикарем. Не только с виду.
Она воскликнула с возмущением:
— Ни за что!
— Уверены?
— Элькреф, — произнесла она твердым голосом, — никогда не выйдет на улицу с обнаженным торсом. И не возьмет в руки оружие!
— Да-да, — согласился я, — он художник, я уже знаю. Но художники могут рисовать только в случае, если кто-то держит по мечу в руках. За себя и за того парня. Который художник.
Она помолчала, лицо оставалось неподвижным, потом тряхнула головой.
— Впрочем, это ваши обычаи… Я в них не вмешиваюсь.
А вы не должны вмешиваться в наши!
Я изумился.
— Я? Вмешивался?
Она произнесла надменно:
— И все-таки… та женщина виновата. Вы зря за нее вступились. Во-первых, она негодная прачка. Во-вторых, это наши обычаи.
— Настоящий мужчина защитит даже простую прачку, — с достоинством сообщил я, — если она молода и красива.
Она поморщилась.
— Как избирательно!.. А не молодые и не красивые ли шены вашей благородной защиты?
Я вздохнул.
— Нет. Их защищаем тоже. Уже по долгу.
— А молодых и красивых? — допытывалась она.
— Их и по долгу тоже, — отрезал я. — Но красивых всегда защищают охотнее. Искреннее! Но я в любом случае, когда вижу обижаемую женщину, забываю все басни о равноправии полов!..
Она вскинула брови.
— О равноправии… чего-чего?
Я отмахнулся, напоминая себе, что не стоит заводиться. Женщины с таким липом обладают и сильным характером. А это значит, им хрен что вдолбишь.
— Не важно, — сказал я почти мягко. — В нашем племени женщины добились равных прав с мужчинами. Тоже ездят в седле, стреляют из луков и даже орудуют мечами.
А также имеют право обсуждать воинские вопросы наравне с мужчинами. Но все равно знаем, что они слабее, и потому защищаем… даже если и обижаются.
Она рассматривала меня очень внимательно, словно пыталась отделить правду в моих словах от красивой брехни.
— Странно, — произнесла она. — Я бы не обижалась.
Хотя… нет, не знаю.
Я смотрел на нее и раздумывал, почему принцессы почти всегда красивее простолюдинок, это же несправедливо… хотя и объяснимо: на вершину власти пробиваются самые жизнеспособные, сильные, неутомимые, умеющие еще и очаровать умением говорить, держаться, увлечь за собой массы.
У таких, понятно, и дети в родителей. Сыновья сильны и отважны, хотя обычно и красивы, но на это обращаем внимание мало, а дочери красивы. Это тоже понятно, уродину король не возьмет в жены.
И потому когда появляется эта Элеонора Гордая, ее подруги тускнеют, как луна и звезды перед восходящим солнцем.
Она обратила внимание, что я смотрю на нее так, как и положено смотреть на женщину: с восторгом, мол, ты самая красивая на свете, хотя я чувствовал, что притворяться не приходится.
— Что-то не так? — поинтересовалась она.
Я покачал головой, не отрывая от нее взора.
— Нет-нет, все так. Просто я на миг подумал, что делает в этом болоте такая сильная и красивая женщина, как вы.
У вас есть характер! И красота настоящая, а не сю-сю, ням-ням, паря-патя. Такой красоты достойны только настоящие мужчины. Только они способны ее оценить… Но есть ли такие в вашем королевстве?
Она нахмурилась, польщенная и обиженная одновременно.
— Наше королевство, — сообщила она сильным и красивым голосом, в котором много от рычания львицы и совсем нет милого чириканья, чего всегда ждем от женщин, — самое крупное в Гандерсгейме… Или одно из самых крупных. Так что ни одна женщина здесь мужским вниманием не обижена.
Я кивнул, принимая, пусть так, сказал медленно, круто меняя тему:
— Я сюда ехал мимо дивной такой красивой горы с отвесными стенами, словно их отрезал тесаком неведомый бог. Это совсем недалеко от городских стен… Что-то я о ней слышал… но не вспомню.
Она нахмурилась, это выглядит впечатляюще, лицо сразу стало злым и жестоким, а в темных как ночь глазах заблистали грозные молнии. Голос стал сухим и с металлическим оттенком:
— Башня мага.
— Догадываюсь, — сказал я. — Что-то все они, как вороны, выбирают деревья повыше.
Жестокая улыбка промелькнула на губах и тут же пропала.
— Не любите магов?
— Кто их любит? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Большинству безразличны. Я тоже не обращала внимания на их существование, пока…
Ее лицо стало еще злее, белые зубы хищно блеснули, прикусив губу. В темных, как лесные озера, глазах появилось нехорошее выражение.
— Чем-то задели? — спросил я сочувствующе. Она процедила сквозь зубы:
— Этот маг отобрал у меня Камень Рортега!
— Волшебный?
— Нет, — ответила она с оттенком презрения. — Почему обязательно волшебный? Насколько я знаю, просто фамильная ценность, передается из поколения в поколение. Считается, что приносит счастье. Какого-то особого счастья не было, но камешек очень красивый. Багровый такой рубин в виде головы дракона. Я его носила на груди. И цепочка к нему старинная, из серебра древней работы, очень красивая… И добро бы отобрал сам маг, а то — его ничтожный ученик!.. Ненавижу магов.
— Да, — согласился я. — Мы просыпаемся, когда на конечности начинают наступать лично нам. Спасибо за изысканную беседу, Ваша светлость!.. Я буду думать о ваших словах всю ночь.
Я поклонился и удалился, весь из себя почтительность, нарушив сразу два правила: ушел, не испросив разрешения у лица благородного сословия, да еще какого благородного, к тому же — не дождавшись, когда женщина отпустит меня сама.
Пусть, мелькнула мысль. Хорошо быть варваром, небритым героям все можно.
ГЛАВА 6
Я поставил у ложа свой старый меч, а купленный на рынке двуручник так и не подумал слезать с моей натруженной спины, подушку взбил и вместе с мешком аккуратно укрыл одеялом. Пусть всякий, кто заглянет в окно или в дверь, увидит крепко спящего. Варвар тоже может натянуть одеяло на голову.
Красивый закат воспламенил все небо, солнце медленно сползает к краю земли, а я в личине исчезника выскользнул через заднюю дверь, огляделся.
Из-за угла вышла молодая женщина, в руках медный таз, блещущий красным золотом в лучах заката, в тазу горка белья. Увидев меня, женщина заулыбалась, хотя варваров положено вообще-то пугаться, заговорила воркующее: