Я затаил дыхание, наблюдая, как он смакует, потихоньку создал еще ванильное, сливочное и ягодное, однако маг даже не повел в их сторону взглядом, что и понятно, это всего лишь частности, неторопливо ел, даже смаковал, а когда закончил, поднял на меня жутковатый взгляд безбровых и потому особенно выразительных глаз.
— Удивительно. Мелочь, но как-то прошла мимо меня.
— В нашем медвежьем где, — сказал я несмело, — знают такое, что не снилось горациям.
Он кивнул, не обратив внимание на упоминание каких-то горациев.
— Так бывает. Старинные заклятия горцев, передающиеся из поколения в поколение…
— Истинно так, — поддакнул я.
— Важного в них обычно нет, — пояснил он, — иначе они бы вышли из ваших медвежьих… хотя есть возможность…
Он задумался, глядя на меня пытливо. Я вздрогнул и вперил взгляд через его плечо, из колбы с бурно кипящей зеленой жидкостью начало выкарабкиваться нечто ярко-изумрудное, блестящее, словно ртуть.
Сьюмас проследил за моим напряженным взглядом, оглянулся.
— А-а, вам мой ньюбик приглянулся? Нет, не отдам, самому нужен…
Зеленый ньюбик, похожий на жабу и осьминога разом, проковылял по столу до следующей колбы, где точно так же бурлит на жарком огне синяя жидкость. Я не отрывал взгляда, пока он протискивался через узковатое для него горло.
До нас доносилось пыхтение и сопение, лапки ньюбика дрожат от усилий, наконец он плюхнулся в кипящую жидкость и блаженно растянулся на дне колбы поближе к огню.
— Что он делает? — пробормотал я.
Сьюмас отмахнулся.
— Трансформируется. Не все же могут с помощью магии, как вот вы… Не встречали таких? Странно, они как раз только в медвежьих углах и сохранились. Вот здесь описание с иллюстрациями.
Он поднялся, взял с соседнего стола обеими руками книгу, я сперва принял ее за мраморную плиту, поднял с кряхтением и, тяжело ступая мелкими шажками, перенес к нам на стол. Тот качнулся и просел, как гуттаперчевый, под внезапной тяжестью.
— Что-то слабею, — проворчал маг. — Раньше по две такие брал.
Я сказал:
— Могли бы меня попросить…
Он посмотрел несколько странно, мне впервые почудилось мрачное веселье.
— Правда?
— Нуда…
— И вы перенесли бы?
— Конечно, — ответил я с достоинством. — Старость надо уважать… вроде бы. Дураки вон точно уважают! И варвары всякие. А я и дурак, и варвар, полная гармония.
Он хмыкнул.
— Ну, тогда перенесите обратно.
Недоумевая, я взялся за книгу, в самом деле весит, как плита мрамора, приподнял чуть, но пальцы разжались, книга осталась на месте. Я напряг плечи, задержал дыхание, книга оторвалась от столешницы, в глазах мага мелькнуло удивление, но мои пальцы снова не удержали тяжесть, а мышцы рук заболели от сверхнагрузки.
Он сказал весело:
— Не тужьтесь. Дело не в том, что велика… страницы из шкуры ягордиса, а они даже выделанные тяжелее золота.
Я пробормотал ошарашенно:
— Но вы же… перенесли?
Он сказал так же весело:
— Просто я посильнее вас, не в обиду будь сказано. Но пусть это вас не терзает! В состязаниях за невест участвовать не стану… ха-ха.
Я пробормотал:
— Вы и это знаете?… Откуда?
— Королевство Тиборра, — сказал он, — разве вы не оттуда? Там уже готовятся к схваткам, а вы, как вижу, вполне призовой боец… И шансы у вас высоки.
Я пробормотал:
— Высоко сижу, далеко гляжу?… Но тогда, наверное, знаете, что и я участвовать не буду.
Он окинул меня оценивающим взглядом.
— Странно, вы могли бы.
— Приз для меня не ценен, — пояснил я. Он кивнул.
— Вообще-то, уже верю. Вы успели познать радости слаже, чем женские постели.
Он тщательно протер столешницу чистой тряпкой, идеально ровная, как стекло, требовательно и не глядя на другой стол, протянул в его сторону руку. Там приподнялся и перелетел по воздуху небольшой кувшин с изящной скромной чеканкой. Глаза мага таинственно поблескивали, кувшин влип ручкой в требовательно растопыренные пальцы и замер.
Другой рукой маг открыл книгу, отыскал нужную страницу.
— Ну, кобольдов, дварфов и прочих цвергов опустим, — пробормотал он, — верно?
— Истинно, — сказал я подобострастно.
— Это хорошо… вас они интересуют не больше, чем прошлогодние листья… А вот это интересно…
Я зачарованно смотрел, как он бережно налил на столешницу жидкости, она образовала небольшую лужицу, на миг отразились камни потолка, почему-то очень близкие, затем заволокло чернотой ночи, мелкие звезды начали сбиваться в кучу…
Маг тихо и внушительно произнес короткое заклинание. Лужица засветилась, продолжая растекаться по ровной поверхности тончайшим слоем. Появились тени, стали резче.
Я охнул, узнавая очертания города с высоты птичьего полета.
— Здорово… Он отмахнулся.
— Пустяки.
— А что тогда не пустяки? — вскрикнул я. — Вы великий маг!
Он проворчал полыценно:
— Смотрите, смотрите.
Изображение смазалось, будто карту внизу с силой дернули в сторону. Появилась громада Великого Хребта. Замерев на секунду, словно показывая себя, вот я, Хребет, картинка быстро пошла в сторону, будто побежала по вершине Хребта, тот все уменьшался, наконец с двух сторон обетупило море, но он упорно шел по воде еще много миль, пока волны не сомкнулись над его острыми вершинами.
— Здесь и живут огры, — сказал он.
— В воде?
— В Хребте. Той части, что опускается к воде.
— Почему там? Он поморщился.
— Какие бы зверства им ни приписывали, но огры Гандерсгейма живут почти исключительно ловлей рыбы. Ну и тем, что помимо рыбы вылавливают в море.
— Помимо рыбы?
Он поморщился.
— Кальмары, осьминоги, морские змеи и прочая гадость, больше похожая на исполинских жаб, чем на рыб.
Хотя это вам неинтересно…
Он сделал паузу и взглянул коротко, словно пронзил меня дротиком, и я понял, что прикидываться дураком все труднее, прекрасно видит, что мне интересно. И даже то, что я не начал расспрашивать, что такое осьминоги и кальмары, опытному человеку говорит о многом.
В колбе с синей жидкостью началось шевеление. Нью-бик, если это еще он, уже не зеленый, а золотистый, безуспешно карабкался по гладким стенкам. Маг следил за ним с ленивым интересом, ньюбик начал бросаться на них, колба сильно накренилась, но не упала. Ньюбик с трудом протиснулся на свободу, отряхнулся и расправил удивительно тонкие, почти прозрачные кожистые крылышки с четко выступающими толстыми жилами и мелкими косточками.
Маг произнес тихо что-то ласковое, я не расслышал, крохотный золотой дракончик подпрыгнул и, быстро-быстро махая крылышками, тяжело перелетел к нему. Сьюмас подставил ладонь, но дракончик промахнулся и бухнулся мордочкой на стол, обиженно раскрыл пасть с крохотными зубами.
Сьюмас сунул ему палец, дракончик ухватил передними лапками и начал жадно сосать.
— Кушать просит, — сказал маг растроганно, — никак не запомнит, дурашка…
Он сунул ему в пасть узелок из тряпочки, драконник принялся сосать еще усерднее.
— А он не только родился? — спросил я. Маг покачал головой.
— Нет, так омолаживается. Жаль, всякий раз меняется.
— Все равно, — пробормотал я, — что заводите нового щенка, в которого переселяется душа вашей старой умершей собаки.
Сьюмас посмотрел на меня внимательно.
— Верно. Приучать его что-то делать заново не приходится. И все его привычки я уже знаю наперед… Сейчас пробую на нем… и частично на себе, как бы нам научиться обходиться без сна!
Я пробормотал:
— Но… зачем?
Он посмотрел в удивлении.
— Как зачем? Вы словно еще не встали на путь мага…
Хотя да, молодость, молодость… Если без сна, то могу работать день и ночь!.. Это же такое счастье — работать, узнавать, добиваться, находить новые пути, отказываться от старых, знать все больше и больше… Никакие удовольствия от обладания женщинами с ним не сравнятся!.. Хотя, при знаюсь, женщин тоже не избегал, еще как не избегал, за что и расплатился бесцельной потерей многих лет…
Его указательный палец почесывал спинку дракончику. Тот урчал, не отрываясь от соски, жмурился и тискал ее крохотными лапками.
Маг смотрел на любимца ласково, я поинтересовался:
— Он ближе к собакам или… к прочим?
— Все верно, — согласился Сьюмас, не отрывая взгляда от дракончика, — все животные делятся на подобных собакам и всех прочих. Но кому нужны прочие?
— Женщинам, — предположил я. — Мужчины заводят собак. Женщины… гм… все прочее. У вас эта стена теплее, чем та…
— Будет еще жарче, — обронил он равнодушным голосом.
Правая стена ощутимо накаляется, волна жара стала отчетливее, затем камень разогрелся до темно-вишневого цвета. Я начал морщиться, закрылся ладонями.