— Да-а-а, — протянул доктор Найт, — конечно, никому не пришло в голову поведать тебе, Конрад, что это вовсе не больница в том смысле, который обычно вкладывают в это слово.
— Что?.. — Конрад рванулся, чтобы сесть, ухватившись за шину. — Что вы имеете в виду?
Найт вскинул руки:
— Не пойми меня превратно, Конрад. Конечно, это больница, великолепно оборудованный современный хирургический корпус, и в то же время это нечто другое, чем просто клиника. Вот эту разницу я и должен тебе объяснить.
Конрад следил за доктором Натаном. Пожилой хирург глядел в окно, видимо, на горы, однако лицо его было бледным, улыбка сползла с губ.
— В каком смысле? — нерешительно спросил Конрад. — Это каким-то образом связано со мною?
Доктор Найт ответил неопределенным жестом.
— В какой-то степени связано. Но лучше отложим беседу на завтра. Мы сегодня и так замучили тебя.
Он поднялся, не сводя с юноши изучающего взгляда, и коснулся пальцами шины.
— Нам придется еще поработать с твоей ногой, Конрад. Надеюсь, когда мы завершим эту работу, ее результат станет для тебя сюрпризом. Нужно лишь, чтобы ты сам захотел помочь нам — и мы рассчитываем на это, правильно, доктор Натан?
Улыбка доктора Натана, как вернувшийся фантом, вновь заиграла на его тонких губах.
— Я думаю, что Конрад будет только рад поддержать нас.
Когда они уже подошли к выходу, Конрад снова
окликнул их.
— Что-нибудь не так, Конрад? — обернулся доктор Найт.
— Шофер, человек в автомобиле. Что произошло с ним? Он тоже в клиникё?
— Понимаешь ли, он… — доктор Найт замолчал, потом, наконец, решился. — Если быть абсолютно честным, Конрад… ты никогда не сможешь увидеть его. Конечно, он один виноват в том, что случилось…
— Нет! — Конрад не согласился. — Я не хочу винить одного его… Мы неожиданно выскочили из-за грузовика. Водитель здесь?
— Автомобиль сперва врезался в металлическую опору ограждения островка безопасности, потом перелетел через обрамляющий шоссе барьер. Водитель погиб уже на пляже. Он был чуть старше тебя, Конрад. По-видимому, он пытался спасти вас.
Конрад кивнул, вспоминая бледное лицо за лобовым стеклом.
Доктор Найт двинулся к выходу. Тихо, почти «sottovoce» [2] он проговорил:
— И ты знаешь, Конрад, он и мертвый может помочь тебе.
* * *
В тот же день около трех часов появился дядя. Сидя в кресле-каталке, которую толкали тетка и сестра Сэди, он беззаботно приветствовал Конрада своей здоровой рукой. Правда, сегодня дядя Теодор не смог улучшить настроение Конрада. Юноша жадно ждал этой встречи, однако дядя выглядел постаревшим еще лет на десять, и компания из трех стариков — один из них инвалид, — подходивших к нему с вымученными улыбками на лицах, только усилила у Конрада ощущение его собственного одиночества в этой клинике.
Слушая дядю, Конрад осознал, что одиночество явилось просто логическим следствием жизни его сверстников там, за пределами больницы. У маленького Конрада почти не было друзей-однокашников только лишь потому, что дети в этом мире постепенно становились редкостью, такой же, какой были за много лет до этого столетние старцы. Он родился в мире, заполненном людьми среднего возраста, причем это понятие «средний возраст» само по себе постоянно менялось, оно отодвигалось, подобно движению краев расширяющейся Вселенной, уходящих все дальше и дальше от изначальной точки. Его шестидесятилетние тетя и дядя были тоже людьми среднего возраста. А уже за ними следовал огромный легион стариков-пенсионеров, запрудивших все магазины и улицы приморского городка; их подчеркнуто неторопливые, будто еще чего-то ждущие силуэты покрывали серым пеплом все яркое в этой жизни.
По контрасту с ними экстравагантные манеры доктора Найта, какими бы резкими и внезапными они ни были, вызывали у Конрада будоражащее сердце возбуждение.
К концу встречи, когда тетя вместе с сестрой Сэди отошли к окну полюбоваться фонтанами, Конрад проговорил дяде:
— Доктор Найт хочет повозиться с моей ногой.
— Я думаю, что это хорошо, Конрад, — дядюшка Теодор бодро улыбнулся, однако его глаза пристально следили за неподвижным юношей. — Эти хирурги — мудрейшие люди, даже трудно представить себе, что они умеют делать.
— А как твоя рука, дядя? — Конрад показал на бинты, стягивавшие его левый локоть. Чуть заметная ирония в голосе дяди заставила вспомнить о тривиальных двусмысленностях доктора Найта. Он ощутил, что взрослые люди вокруг что-то от него утаивают.
— Моя рука? — дядя пожал плечами. — Это моя рука вот уже почти шестьдесят лет, потеря какого-то пальца не помеха, чтобы набить трубку. — И раньше чем Конрад успел ответить, он продолжил: — А вот твоя нога — это уже совсем иное, тут ты должен принять решение самостоятельно.
Перед самым уходом он шепнул племяннику:
— Отдохни хорошенько, возможно, тебе придется побегать до того, как ты станешь ходить.
Через два дня, ровно в девять часов, в палату к Конраду вошел доктор Найт. Энергичный, как обычно, он сразу же взял быка за рога.
— Ну, Конрад, — начал он, меняя шину. — Минул месяц со дня твоей последней прогулки к пляжу, настало время выметаться отсюда и рассчитывать на собственные ноги. Ты что-то хочешь сказать?
— Ноги? — повторил его слова Конрад. Он растерянно усмехнулся. — Вы подразумеваете в переносном смысле?
— Нет, это не иносказание. — Доктор Найт подвинул стул. — Скажи-ка мне, Конрад, ты что-нибудь знаешь о восстановительной хирургии? Может быть, вам об этом рассказывали в школе.
— На уроках биологии. Это трансплантация почек и другие подобные вещи. Это делают пожилым людям. Именно это вы собираетесь сделать и с моей ногой?
— Ш-ш-ш! Не гони коней! Давай-ка сперва уточним детали. Значит, ты знаешь, что восстановительной хирургии скоро стукнет пятьдесят лет — именно столько прошло со времени первых пересадок почек, хотя и задолго до этого вполне обычным делом была пересадка роговицы глаза. Если допустить, что кровь — тоже ткань, то сам принцип трансплантации еще древнее. После аварии тебе было сделано массированное переливание крови, оно было повторено, когда доктор Натан ампутировал раздробленное колено и голень. Это вполне естественно, правда ведь?
Конрад чуть выждал, прежде чем ответить. На сей раз доктор Найт говорил как-то виновато, словно прощупывал почву, задавая вопросы, на которые он не хотел бы получить отрицательный ответ.
— Конечно, — ответил Конрад. — Ничего необычного.
— Это элементарно, что тут необычного? Но можно вспомнить, что когда-то многие люди отказывались от переливания крови, хотя знали, что это влечет за собой верную смерть. Вдобавок к религиозным догмам многие из них считали, что чужая кровь как бы осквернит их собственное тело. — Доктор Найт откинулся на стуле, злясь на самого себя. — Можно понять ход их мыслей, но нельзя забывать о том, что наше тело вообще живет за счет весьма разнообразных компонентов. Ведь мы не перестаем есть для того, чтобы сохранить незыблемым наше собственное я. — Доктор
Найт рассмеялся, довольный своей неотразимой логичностью. — Это было бы пределом эготизма[3], верно ведь? Я не прав?
Доктор Найт посмотрел на него вопросительно, и Конрад ответил:
— Наверное, в основном правы.
— Прекрасно. Естественно, что и раньше многие люди тоже боролись за свою точку зрения. Замена больной почки на здоровую ни в малейшей степени не нарушает целостности твоего организма. Тем более если это спасает тебе жизнь. Главное — твоя собственная, получившая возможность жить дальше, личность. По самой своей структуре различные части тела служат более широкому физиологическому целому, а наше сознание вполне гибко для того, чтобы дать человеку ощущение их целостности и единства.
Поскольку возражать против таких аргументов было практически невозможно, начались эксперименты, и полсотни лег назад появились первые храбрецы: мужчины и женщины, многие из которых были медиками, — они добровольно жертвовали свои здоровые органы тем, кто не мог жить без них. К сожалению, все эти попытки приводили к неудаче уже через несколько недель. Это было следствием так называемой несовместимости. Организм больного человека, даже умирая, противился пересаженному органу как чужеродному.
Конрад покачал головой:
— А я-то считал, что проблемы несовместимости уже не существует.
— Сейчас действительно не существует. Это было делом больше биохимии, чем мастерства хирургов. Со временем все прояснилось, и десятки тысяч людских жизней были спасены: людей с болезнями почек, печени, пищеварительного тракта, даже с пораженными частями сердца и нервной системы спасала трансплантация. Главной проблемой было — где найти органы для трансплантации? Можно пожертвовать свою вторую почку, но нельзя же отдать печень или митральный клапан сердца. К счастью, многие люди стали завещать свои органы после смерти — сейчас, в наше время, при приеме пациента в общественную больницу ставится единственное условие — в случае смерти больного любая часть его тела может быть применена в целях восстановительной хирургии. Сперва единственными, пригодными для консервации, оставались органы грудной клетки и брюшной полости, однако теперь у нас имеются запасы практически любой ткани человеческого организма, поэтому в распоряжение хирургов предоставляется все, что требуется, будь то легкое целиком или несколько квадратных сантиметров какого-нибудь необычного эпителия[4].