Система кажетс непоколебимой, и второе начало термодинамики единственное, на что могут рассчитывать борцы с ней. Так энтропия из врага оказывается союзником, подтачивая основания великих держав - таких, как Британская империя и Третий рейх, гибель которых живописует Пинчон в "V." и в "Радуге...". В последнем романе Пинчон явно упивается картиной энтропийной Зоны, в которую превращена Германия, на бумаге поделенная союзниками, но пока еще населенная свободными дельцами черного рынка, торговцами наркотиками, недобитыми эсэсовцами, киношниками, многочисленными шпионами и т.д. Новый бюрократический порядок еще не успел установиться, и Зона принадлежит всем. Границы между зонами оккупации то наглухо закрыты, то совершенно проницаемы. Хаос настолько всесилен, что действительность может быть структурирована на любой основе, будь то астрология, психоанализ, каббала, марксизм, религиозные культы племени гереро или ракета "Фау-2". По Пинчону, все эти интерпретации всего лишь свидетельство находящейся на грани паранойи человеческой страсти к порядку.
Впрочем, что такое распад империй, мы знаем не понаслышке. Энтропия вылезает здесь с неизбежностью чертика из распахнутой табакерки. Интересно, что в своем "Послании Л.С.Рубинштейну" (1988) Тимур Кибиров, скорее всего слыхом не слыхивавший о Пинчоне, воспользовался той же метафорой для описания распада СССР, на просторе которого правит бал "энтропия в полный рост". Разница, впрочем, в том, что для Кибирова энтропия - это слепая сила разложения, противопоставленная творчеству и жизни ("Только слово за душою / энтропии вопреки"). Для Пинчона все немножко сложнее.
Остается признать недостижимость - да и гибельность - всеторжествующего порядка; отказаться от модернистского проекта построения упорядоченной утопии; отбросить мысль об однозначной трактовке рассказа. А потом - научиться жить в хаосе: разбить окно, выдать вина игрокам в морру, хранить молчание.