В последний раз ему позвонили от Барыги с просьбой, именно так это всегда звучало, но отказаться от такой «просьбы» было безумием, проводить в Москву одного человека. Этот человек оказался мальчиком десяти лет, который почти все время спал или вяло смотрел по сторонам. В дороге Мише предписывалось покормить ребенка и дать ему три маленькие желтые таблеточки. В Москве Горюнов отвел ребенка по указанному адресу и вернулся в Гродин.
Барыга через своих ребят поинтересовался, что хотел бы Миша за оказанную услугу. Мой соратник признался бандиту, что хотел бы попасть в кресло руководителя рекламного агентства. Узнав, что нынешний директор «Эврики», по стечению обстоятельств, является бывшей женой отца похищенного ребенка, Барыга велел Мишке позвонить по указанному номеру телефона и сказать одну фразу: «Это тебе за Аллу!» Миша так и сделал. Барыга думал, что законопослушный стоматолог сразу побежит в милицию, меня сразу арестуют и обвинят в похищении. Кроме того, коллега проявил инициативу и от моего имени попросил взять у моей подруги ключи от квартиры, где оставил школьный портфель Кирилла и задержался сам, потому что дома его ждала только вредная жена. Портфель должен был стать дополнительной уликой, говорящей о том, что это ревнивая бывшая жена Ведищева организовала похищение.
Но непокорный дантист стал изображать из себя Рэмбо и в милицию не пошел.
— А ты не думаешь, — поинтересовался мой герой, — что в милиции быстро разобрались бы, что Алла невиновна, и отпустили ее. И она бы вернулась в свой кабинет.
— Ну стоило ее арестовать, как нашлось бы два десятка свидетелей против нее и множество новых улик. Барыга посадил бы ее надолго.
— А мальчик? — спросила я. — Ведь он бы потом сказал правду.
— Во-первых, — тон «творца» уже был поучительно-снисходительным, как обычно, хотя никто ему ничего хорошего в будущем не обещал. — Во-первых, мальчик вряд ли бы что вспомнил. Его накачали лекарствами по самую макушку. А во-вторых, найти его теперь нелегко.
Олег напрягся:
— Как это?
— Его продали.
— Как это? — снова спросил Олег побелевшими губами.
— Он теперь где-нибудь милостыню просит в Москве, — пояснил Мишка. Мне показалось, что его тон был даже злорадным. Неужели он такая гадина, что может радоваться чужому несчастью?
— Быстро говори, куда ты его отвез! — у моего бывшего мужа от злости пистолет в руке ходил ходуном. И будь оружие настоящим, боевым, последняя фраза Горюнова могла бы стоить ему жизни. А Олегу свободы. Как же хорошо все-таки, что в России нет права на ношение оружия для простых смертных!
Глава 10
Через два часа мы мчались через ночной город на заброшенную стройку, где Олег решил спрятать Горюнова, пока мы будем в Москве. На заднем сиденье рядом с Мишкой болтался одинокий портфель Кирилла.
У Олега уже был готов план: мы отвозим своего информатора в укромное место, где он подождет нашего благополучного возвращения, а сами поедем в столицу искать Кирилла. Горюнова необходимо изолировать, чтобы он не вздумал предупредить своего приятеля Рафика о планах бывших супругов Ведищевых. В милицию не пойдем, потому что теперь слишком много знаем, а у Барыги, конечно, есть свои люди и там. Да тот же Мишка и познакомил Ханмурзаева с кем-нибудь из милиции за три сребреника! В то время мы еще не знали, на кого нарвались.
Выводить избитого и связанного человека во двор к машине раньше наступления глубокой ночи мы не решились, поэтому ждали более позднего часа в квартире Карины. Я долго мучилась, позвонить подруге или нет, но решила, что звонить не буду, а ключи завтра утром завезу.
Олег заказал по телефону билеты на самолет на завтра. Я поняла, что тоже еду.
— Почему ты не берешь с собой Юлию? — имя его жены просто завязало у меня на зубах.
— Не хочу, — был сухой ответ.
Понятно, бережет ее! Все правильно.
Мишка стонал: у него вся морда была разбита и, кроме того, Олег здорово въехал ему в область солнечного сплетения. Я поискала в шкафчике на кухне и нашла то, что нужно, — несколько таблеток аспирина. Дала Мишке лекарство и подержала стакан с водой, пока он пил, ведь руки у него были связаны. Олег собирался заклеить ему и рот, но коллега слезно молил, чтобы мы этого не делали. Потом промыла раны перекисью водорода. Олег только брезгливо поморщился, когда я попросила его помочь мне. Вот вам и клятва Гиппократа!
Глядя на избитого Мишку, я вспомнила то, чего точно не хотела вспоминать до самой своей смерти. Однажды мне тоже пришлось испытать жестокость мужа на себе. Думаю, более страшного воспоминания у меня нет. Надо уточнить, что ребенка или беззащитное животное он бы обидеть не смог, но были некоторые обстоятельства, когда Олег терял над собой контроль. Это случалось редко, очень редко, и все же случалось.
Через два года после свадьбы Олег изнасиловал меня. Конечно, это было не совсем так, как если бы это сделал чужой мужчина… Никому — ни Карине, ни Ольге Павловне я ничего не сказала. Но это было.
Тут многое пришлось бы вспомнить, прежде чем попытаться объяснить его поступок. Так уж он был устроен, да, может, и сейчас таким остался, но для Олега любовь и секс означали почти одно и то же. Он любил меня — он занимался со мной любовью. Кроме того, в те времена без секса он и уснуть ночью не мог. А если уставал на работе, или был пьян, или по какой-то причине он не мог, то в постели, перед сном, прижимал меня к себе, как ребенок обнимает любимую игрушку, с которой уже не в силах играть. Я же относилась к его ежевечерним ласкам, как к чему-то, что необходимо терпеть, опять же потому, что я люблю своего мужа. В чем была причина моей холодности, объяснить не смогла бы никогда. Просто, видимо, я не созрела в свои двадцать два года. Знаю, что нормальные девочки с пятнадцати лет, а то и раньше, получают в постели все прекрасные ощущения, но у меня было иначе.
Олег чувствовал это. Сначала он спрашивал меня, что бы мне хотелось? Мне бы хотелось обнять его и лежать так долго, разговаривая, смеясь, бездумно глядя в телевизор или листая дамские журналы. Я готова была весь день торчать на кухне, готовя мужу разносолы, ухаживать за ним, ублажать его, но только не заниматься сексом. Мне не было больно или противно. Мне было никак. Потом, через несколько лет после развода, я подушку грызла, вспоминая ночи с Олегом. Но их уже было не вернуть.
Ведищев пытался меня перевоспитать. Он стал таскать домой всякие газетки, типа «Про это и про то» и книжицы, вроде «Как доставить удовольствие в постели». В доме появились кассеты для взрослых, сексуальное белье и много еще всякого барахла. Наконец, я попыталась изображать удовольствие, но муж был слишком чувствителен, чтобы обмануться игрой фальшивой Чичоллины.
Однажды вечером, обычным вечером, года через два после свадьбы, он увидел мои равнодушные глаза и словно взбесился. Мне показалось сначала, что это шутка или очередной эксперимент, но когда Олег заломил мне руки за голову и грубо, со злобой вошел в меня, я испугалась не на шутку.
— Пусти, — просила я, — пусти, не надо, мне больно!
— Почувствуй хоть что-нибудь, хоть боль! — прорычал он.
Это длилось довольно недолго. Он даже не кончил, а прекратил насилие, встал, оделся и ушел. Его не было до утра. Я проплакала всю ночь. Тогда впервые я почувствовала, что такое нервная дрожь и холодные колени, которые невозможно согреть.
Свет фар выхватил из темноты кирпичную стену. Олег остановил машину. Мы вышли, ведя Мишку под белы руки. Коллега откровенно трясся, ему казалось, что все люди вокруг такие, как он сам, и готовы на подлость, убийство и похищение. Строго говоря, конечно, мы его похитили, но смерть ему не грозила, так что нечего было и паниковать.
Олег вел наш недружный отряд между еще недостроенными, но уже полуразрушенными корпусами какого-то промышленного объекта. Мишку развязали, но бежать он боялся, памятуя об оружии, спрятанном в кармане куртки Олега. Я и не думала, что он такой трус. У меня в руках были одеяла и увесистый баул, в который я положила купленные по дороге хлеб, колбасу, сыр, воду, аспирин, йод и вообще набила бы его всем, что видела на прилавке, если бы Олег не запретил баловать узника. Мы вошли в здание, спустились в подвал. Здесь было совсем темно. Ведищев велел мне включить припасенный фонарь. На полу был большой люк, Олег отодвинул его, открыв небольшую камеру, метра два глубиной и столько же в длину и ширину.
— Прыгай, — скомандовал дантист.
— Куда? — заныл Мишка. — В этот гроб? Нет, лучше убейте меня здесь.
— Ладно, — сказал равнодушно Олег и достал пистолет. — Здесь труп никогда не найдут.
— Что называется, — подгавкнула я, — концы в воду!
Мишка теперь вызывал во мне сложное чувство: смесь жалости и брезгливости.