– Вот и буду, – воодушевился Кочетков внезапному барышу. – Вот тебе еще сотня.
– Карта?
– Эта.
Снова аплодисменты и похлопывания по плечу. Снова восторженное бормотание.
– Еще?
– Давай.
Азарт – штука заразная, вроде кори, а то и похуже. Едва подхватишь его, и потом уже не остановиться, а когда понимаешь, что что-то пошло не так, поздно, и приходится расхлебывать последствия. Можно одернуть себя, остановиться, но кто же остановится, когда звонкая монета самоходом так и прыгает к тебе в карман?
Не миновала эта скорбная участь и Кочеткова. С ходу выиграв почти четыре тысячи рублей, Пашка начал стремительно продувать сначала выигрыш, а потом и свои кровные, которых и без того было не густо. Карту он угадывал сначала с удивительной точностью, потом через раз, а позже и вовсе перестал ориентироваться. Руки мошенника мелькали над столом со скоростью света, три заветных карты вытворяли над деревянной поверхностью замысловатые пируэты и, осечка за осечкой, вытягивали из кармана простодушного здоровяка редкие купюры, пока тот не спохватился, но было уже поздно. Сумма, выданная родителем на первое время, надежно обосновалась в бездонных карманах «шапочки». И тут, как в любом повествовании, на Кочеткова снизошло прозрение. Читал он об этом, слышал, а тут так бездарно попался. Как лоха развели. Как последнего простофилю. День бы назад он начисто отрекался от такой судьбы, рассмеявшись в лицо любому, кто таковую ему предрек бы.
– Дурят, – процедил сквозь зубы Кочетков и, перехватив коротышку за шиворот, принялся переворачивать карты на столе. Естественно, заветного туза, за которым тщетно гонялся Пашка, не оказалось, зато тот обнаружился в широком рукаве кожаной куртки проходимца. Тряхнув «шапочку» посильнее, Кочетков с неким злорадством наблюдал, как карта, заложив неспешный вираж, медленно опустилась на грязный асфальт.
– Помогите, – вдруг истошно завизжал мошенник. – Полиция!
– Зови-зови, – оскалился Кочетков, хищно скаля крепкие ровные зубы. – Сейчас полиция придет, быстро объяснит, что к чему.
– Гражданин, – чья-то крепкая рука опустилась на плечо Кочеткова, и в мгновение ока, почувствовав острую боль в боку, горе-игрок очутился рядом с картой, а точнее придавил ее носом.
– Ээээээ! – возмущению Пашки не было предела. – Меня тут обкрадывают, а вы со мной, как с бандитом.
Однако полицейские разбираться не стали.
– Вот же, – завыл Пашка, когда на его запястье начали прилаживать наручники. – Вон стол с картами, а вон жулик. Туз у него в рукаве. Он его там прячет и дурит всех. Вон хоть у того гражданина в пальто спросите…
Однако ни гражданина в пальто, перед этим потерявшего солидную сумму, ни самого импровизированного карточного стола, ни карт в поле зрения не оказалось. Более того, исчез даже тот туз, на который Кочетков пристроился лицом. Ловко, что уж говорить.
– Что происходит? – не выспавшийся старшина с трехдневной щетиной отделился от ларька с беляшами и неспешно, вразвалочку, подошел к Пашке, над которым склонились пара сержантов, едва сдерживая здоровяка от неразумных действий в сторону представителей власти.
– Грабят, товарищ старшина, – не моргнув глазом, соврал «шапочка», тыча в Пашку пальцем. – Шел себе, никого не трогал…
Если бы Кочетков мог оторвать голову от земли, то увидел бы, как вдвое сложенная купюра перекочевала из руки шулера в мозолистую длань власти предержащих.
– В опорный пункт его, – распорядился старшина и, развернувшись, устремился на запах беляшей, а захлебывающегося от негодования и обиды Кочеткова вздернули на ноги и потащили в сторону недавно покинутого вокзала.
– За что взяли? – Веселый парнишка лет шестнадцати, с надвинутой на глаза кепкой и в ярких кедах на ногах, сидел напротив Пашки и с интересом оглядывал вновь прибывшего арестанта. Здоровенный, темноволосый, с острыми скулами и выпяченным вперед подбородком, Кочетков мог бы быть похож на аристократа, графа или князя, или на актера с амплуа любовника, за одним исключением – картину портили глаза.
Ну, не вязались они с общим обликом Кочеткова, хоть ты тресни, и как говорил суровый родитель, отправивший отрока в дальнюю дорогу, перешли к нему по наследству от бабушки. Когда Пашка был маленький, то очень живо представлял, как пожилая старушка вынимает свои «очи ясны» и, складывая их в конверт, пишет аккуратным ровным почерком: «Внучку Пашеньке, в наследство, от любящей башки Алевтины».
– Ну так за что взяли?
Вопрос застал Кочеткова врасплох.
– Да ни за что вроде, – честно признался он подростку, однако в ответ услышал только веселый смех.
– Все мы здесь ни за что, – охотно пояснил сокамерник причину своего веселья. – Так уж повелось. Однако?
– Не в том месте и не в то время, – сухо отрезал Пашка. Парень ему откровенно не нравился. Конечно, в опорный пункт попадают не каждый день, и далеко не любой, на это нужно сделать поправку. Однако за блеском глаз, показной бравадой и модными шмотками явственно ощущалась некая фальшь.
– Суров, – усмехнулся мальчишка, выставив напоказ ряд белых ровных зубов – таких, что можно увидеть разве что в рекламе стоматологической клиники.
На этом, впрочем, их общение и закончилось. Паренек приставал к Пашке еще какое-то время, пока не понял, что собеседника из того не получится, и, отстав, принялся насвистывать себе под нос, предоставив Кочеткова самому себе.
Вскоре появился сержант, но уже другой, не из вокзальных стражей, гладко выбритый и в новой форме, поблескивая свеженькими лычками на плечах. В руке полицейский держал бумагу, которую Пашка идентифицировал как протокол.