– Спасибо в стакан не набулькаешь! – назидательным тоном произнес Пасюк и цокнул языком – имел такую дурную привычку.
– Так выпили все… – виновато пожал плечами Родион.
Как ни крути, но Пасюк ему ноги спас, иначе бы он их отморозил: перед тем, как «отключиться», уже сам чувствовал, что будто на деревянных чурочках бредет, потому он вздохнул печально и тихо добавил:
– Завтра поутру я тебе в магазине литр лучшей водки куплю, не «паленки»! Обещаю!
«Рубля» полтора выкину… А ведь зарплата у нас только через неделю, в лучшем случае… На что жить буду?! Ладно, как-нибудь перетопчусь, может, кто из клиентов накинет за музыку? В первый раз, что ли? Билеты на обратную дорогу уже взяли, чего жмотиться?! У меня три штуки в сумке, что в машине оставлена, лежат. Ноги важнее!»
– Да брось ты думать – сам без бабосов сижу!
Пасюк словно прочитал его грешные мысли, и в ладонь тут же ткнулась маленькая металлическая емкость. Родион правильно оценил ее вес и сразу поднял к губам – ноздри уловили приятный запах.
– Ты чт-то, – радостно икнул Родион и шмыгнул покрасневшим носом, – свою кедровку взял?
На душе стало радостно – об изделии Пасюка казаки, отведавшие его кедровки, слагали легенды. Вроде нет ничего сложного – всыпать в банку с медицинским спиртом кедровых орехов до краев, добавить пахучих таежных травок, меда и поставить на две недели.
Настойка получалась просто убойной и знаковой, как лейбл уважаемой фирмы – несмотря на лютую крепость, пилась намного легче водки, да, самое приятственное, утром голова не болела, несмотря на литраж принятого накануне.
Некоторые пытались повторить, благо, автор рецепта не скрывал, но получаемое разительно отличалось от кедровки, и не столько вкусом, сколько мозгодробительными последствиями употребления, видимо Пасюк по своей хохляцкой натуре не договаривал самого важного – способа перегонки или иной очистки спирта.
– На, занюхай, господин подхорунжий! Только занюхай, есть его никак нельзя – он у нас один!
В другую ладонь лег небольшой сухарик, один из тех, что продается в магазинах – желтый, с черными вкраплениями изюма. Родион посмотрел на него и хлопнул себя по лбу.
– Совсем забыл, у меня же плитка шоколада в шинели заныкана. Теперь хорошо посидим – и выпить есть, и закусить…
Помощник командира комендантского взвода 269-го полка 90-й бригады 30-й стрелковой дивизии Пахом Ермолаев
– Как буран утихнет, ты, товарищ Ермолаев, возьмешь с собою четырех самых опытных бойцов и проедешь верхами по бурятским зимовникам за Иркут. До Булун-Талая. Посмотришь, что творится, проверишь взвод Архипкина и вернешься сюда. Смотри только внимательно да будь бдителен – казаки могут тебе пакость устроить, такая паршивая погода таки на руку им играет! И помни – именно там вырубили троих наших бойцов.
– Это я на всю жизнь запомнил, – со странной улыбкой на губах отвечал молодой еще, всего лет тридцати с небольшим, красный командир, в накинутой на плечи потрепанной шинели. Лишь нездоровый румянец играл на почерневших, ставших еще более скуластыми щеках.
Этой зимой многие красноармейцы его полка обморозились, долог был путь по заснеженным и суровым просторам Сибири, от Омска, что на Иртыше, до самого Байкала.
Но и только – дух их был высок как никогда – три зимних месяца они гнали и громили беляков, взяв в пути многие тысячи пленных. Офицеров или расстреливали сразу, или передавали в ЧК, а бывших нижних чинов ставили в строй. И что характерно – вчерашние солдаты сибирских стрелковых полков Белой армии дрались ничем не хуже, стараясь заслужить себе тем самым полное прощение от Советской власти.
Так что 7 марта их бригада вошла в Иркутск с большей численностью, чем начала свое триумфальное продвижение от Уральских гор. Два полка оставили в городе, для поддержания порядка и как костяк для переформирования бывших колчаковских частей, что восстали против адмирала в декабре, и пропитанных изрядным эсеровским душком.
Их полк был переброшен на охрану железной дороги с ее важнейшими Кругобайкальскими туннелями. На выполнение этой важнейшей задачи выделили два батальона, а третий срочно перебросили на мобилизованных обывательских подводах в Тункинскую долину неделю назад – и это было весьма благоразумно, как показали эти дни.
Оставлять проживавших в ней казаков без надлежащего присмотра было бы невероятной глупостью, чего Советская власть допустить никак не могла. Первым делом местным станичникам предъявили ультиматум – немедленно выставить одну конную сотню на службу в формируемый в Иркутске 1-й Советский казачий полк, иначе же они будут рассматриваться как враги народа. Самая многочисленная станица Тункинская с ее четырехтысячным населением покорность выразила, и позавчера вставшие под красный флаг казаки ушли на Иркутск.
Зато вторая станица, Георгиевская, всего с одной тысячью жителей и центром в Шимках, наотрез отказалась сотрудничать с Советской властью. Казаки во главе с есаулом Шубиным начисто вырубили пошедший на Туранский караул красноармейский дозор и ушли партизанить в заросшие тайгой горы. И пусть их сейчас в банде немного, но ведь лиха беда начало.
Сейчас здесь, в Шимках, расположился почти весь батальон, а взамен в Тунку из Иркутска прибыло три караульных роты, что стали на постой и в самой станице, и во всех казачьих поселках. Однако надежды на них было мало – бойцы эсеровского Политцентра, в отличие от бывших колчаковцев, жаждой повоевать с казаками отнюдь не горели.
Привычные методы для установления большевистской власти пока еще не срабатывали. Хотя местный ревком удалось организовать, но поддержка от трехтысячного русского крестьянства Тунки оказалась весьма незначительной. Всего четыре десятка бедняков, все переселенцы со столыпинских времен, или «новоселы», как их называли в Сибири, согласились взять в руки винтовки и вступить в милицию.
Остальные селяне, в основном зажиточные старожилы, замерли в ожидании, и на то имелись причины. Главная из которых была здесь, в Шимках, – если атаману Шубину удастся втянуть в мятеж не только своих, но и тункинских станичников, то подавить восстание будет затруднительно. И на местных крестьян надеяться не стоит – два года тому назад здешними казаками был начисто вырублен большой отряд красногвардейцев, в основном солдат и железнодорожных рабочих из Слюдянки, к которым присоединились несколько десятков местных сторонников Советской власти.
Этот кровавый урок жители долины хорошо усвоили, как и то, что казаки имеют хорошую память. И притаились, настороженно выжидая – кто кого одолеет за Байкалом. Там с началом лета предстояли новые бои, ведь казаки атамана Семенова, поддержанные японцами, крепко держали в своих руках середину Забайкалья.
Теперь положение на тамошнем фронте стало очень напряженным. Белые войска серьезно усилились, получив значительное подкрепление в лице отступивших из Сибири «каппелевцев». Последние боеспособные части расстрелянного в Иркутске незадачливого верховного правителя адмирала Колчака сумели опередить чуть ли не на три недели преследующие их по пятам до Красноярска части Красной армии и перебраться через Байкал по льду…
Глава вторая. Александр Пасюк
– Два часа ночи! Слышь, Родя? – задумчиво изрек Александр, потянувшись и глядя на циферблат своих «командирских» часов, хотя вся его служба в армии уложилась в пять месяцев – от призывного пункта в Гончарово до выхода на костылях из госпиталя. Всего восемь дней КМБ в «учебке», даже присягу принять не успел и все, финита ля комедия – падение с турника, открытый перелом ноги и жуткая боль.
«Белый» билет сунули в зубы еще в госпитале – гуляй, солдатик, на «гражданке». Как ни крути, но от военной службы он не «слинял», как некоторые, даже показывать пальцем не нужно: молодой друг Родя, что сидит сейчас с ним рядом, «откосил» знатно, папа с мамой подсуетились, насмерть перепугавшись для единственного сына ужасной «дедовщины».
Хотя какая там для парня была бы воинская служба, с его талантами? Это тебе не в инфантерии грязь на пузе месить или в горах Чечни под пули ходить, а непыльная и здоровая срочная в военном оркестре. Но ведь даже от такой «закосил»!
– Чему улыбаешься, Саныч?
Голос приятеля вывел Пасюка из размышлений, и он ухмыльнулся еще раз. Глаза уже привыкли к полумраку, что царил внутри скотного барака, подсвеченного алыми отблесками костра, в который они регулярно подбрасывали сухие катышки топлива.
– Да так, это я о своем, о девичьем, Родя. Пропустим еще по стаканчику? Наливай, что ли!
И посмотрел с так и не сходившей с губ улыбкой, как Артемов наполнил стаканчик кедровкой на два пальца – ровно сорок грамм, а больше и не нужно. Александр выдохнул воздух и лихо опрокинул емкость. Схватил сухарик, вдохнул хлебный запах – сразу полегчало. Жар моментально охватил пищевод, стало тепло и необыкновенно уютно.