Констанс подошла к крохотному оконцу, откинула деревянный ставень, и в келью ворвался порыв ветра. Окно открывалось прямо во тьму, на единственную звезду, мерцающую высоко в черных бархатных небесах.
Грин закрыла окно, подойдя к двери, помедлила, прислушиваясь. Все было тихо. Констанс открыла дверь, выскользнула наружу и, пройдя мимо молитвенных колес, неустанно скрипящих хвалы небесам, ступила в тот коридор, что уходил глубоко в сонмище комнат. Девушка искала келью замурованного отшельника, охраняющего вход во внутренний монастырь. Хотя Пендергаст описал ее приблизительное местонахождение, монастырский комплекс был так обширен, а коридоры так похожи на лабиринт, что обнаружить нужное место оказалось почти невозможным.
Но в эту ночь, после многих поворотов, она наконец нашла гладкий камень, отмечавший внешнюю стену нужной кельи. Кирпич оказался на своем месте, края его были обтесаны и отшлифованы, оттого что камень передвигали великое множество раз. Констанс постучала по нему и подождала. Прошли минуты, а затем кирпич чуть-чуть шевельнулся, совсем немного; послышался негромкий скребущий звук, и камень начал поворачиваться. Изнутри, похожие на длинных белых червей, появились костлявые пальцы. Они ухватили край камня и повернули кирпич вокруг своей оси таким образом, что в темной стене образовалось небольшое отверстие.
Грин заранее наметила, что скажет по-тибетски, и потому сейчас низко наклонилась к отверстию и зашептала:
— Позвольте мне пройти во внутренний монастырь.
Быстро приложив к отверстию ухо, она услышала слабый, едва различный шепот, похожий на шорох насекомого. Девушка напрягла слух и разобрала:
— Ты знаешь, что это запрещено?
Но даже не успев ответить, услышала царапающий звук, и кусок стены рядом с кельей начал сдвигаться, открывая старый темный коридор. Отшельник застал Констанс врасплох, не дождавшись ее тщательно составленного объяснения.
Она встала на колени, воскурила благовоние в виде свечи, затем ступила внутрь. Стена закрылась. Впереди простирался мрачный коридор, в котором пахло затхлостью, сырым камнем и приторными ароматическими курениями.
Подняв повыше свечу, Констанс сделала шаг вперед. Стены коридора покрывали едва различимые фрески с будоражащими сознание образами странных божеств и пляшущих демонов.
Внутренний монастырь, как поняла девушка, населяло когда-то гораздо больше монахов, чем теперь. Был он огромным, холодным и пустым. Не имея четкого представления о том, что надо делать — кроме указаний найти монаха, о котором говорил Пендергаст, и расспросить поподробнее, — Грин сделала несколько поворотов, минуя большие пустые комнаты. Стены здесь были расписаны едва различимыми тханками и мандалами, почти стертыми временем. В одной из комнат, перед старинной бронзовой статуей Будды, покрытой патиной, оплывала одинокая забытая свеча.
Девушка еще раз повернула за угол и вдруг остановилась. Перед ней стоял монах, высокий и костлявый, в потрепанном одеянии; ввалившиеся глаза смотрели со странной, почти свирепой силой. Констанс не побоялась встретиться с ним взглядом, но буддист ничего не сказал. Даже не шелохнулся.
Когда девушка откинула капюшон и каштановые волосы рассыпались по плечам, глаза монаха расширились, но лишь самую малость. Он по-прежнему молчал.
— Приветствую, — по-тибетски произнесла Констанс.
Отшельник чуть наклонил голову. Его большие глаза продолжали сверлить гостью.
— Агозиен, — вымолвила она.
Никакой реакции.
— Я пришла спросить, что такое Агозиен. — Констанс говорила запинаясь — ее тибетский пока оставлял желать лучшего.
— Почему ты здесь, маленький монах? — тихо спросил затворник.
— Что такое Агозиен? — с нажимом повторила девушка.
Монах закрыл глаза.
— Твой ум — водоворот волнения, малыш.