На свадьбу приглашалось около трехсот гостей. Лариса была в ужасе, пытаясь сократить число приглашенных. Максуду было смешно слышать такие цифры. У него в родном городе свадьбы отмечали пятьсот-шестьсот гостей, и это считалось достаточно средним числом. На некоторых торжествах собирались до тысячи родственников и друзей молодоженов.
В тот день он планировал закончить к шести часам, уже вызвав служебную машину. Это была самая приятная привилегия новой должности Намазова. У него появилась служебная машина с водителем. Машина была не очень новым «Ниссаном», но он в полной мере оценил удобство и пользу от появления служебного автомобиля. Правда, на нем теперь больше ездила Лариса, считающая, что в магазины она должна ездить исключительно на служебном автомобиле, но он особенно и не возражал. На часах было без пятнадцати шесть, когда он начал собирать свои вещи. И в этот момент ему позвонила секретарь:
— Извините, Максуд Касумович, к вам пришли.
— Кто пришел? — посмотрев на часы, удивился Намазов. У них был режимный институт, и после пяти сюда вообще никого не пропускали.
— Говорит, что ваш двоюродный брат. Сулим, кажется, — пояснила девушка. — Позвонили снизу и сообщили, что к вам приехал этот человек.
— Может, Салим? — уточнил Намазов. — У меня есть такой двоюродный брат.
— Салим, — согласилась секретарь, — охранник спрашивает, что делать? Бюро пропусков уже закрыто, но если вы разрешите, он его проведет к вам.
— Не нужно, — ответил Максуд, — я сам к нему спущусь. Непонятно, почему он мне не позвонил? — подумал Намазов и только затем вспомнил, что совсем недавно поменял номер своего мобильного телефона. Конечно, Салим не мог знать об этом.
Намазов вышел из кабинета, закрыв дверь. Улыбнулся секретарю и пошел к кабине лифта. Он еще не подозревал, что уже через несколько минут его жизнь кардинально изменится.
Глава 5
Максуд вышел из кабины лифта и увидел своего двоюродного брата. Конечно, он его сразу узнал, хотя они не виделись уже больше десяти лет. Или даже немного больше. Кажется, двенадцать лет прошло с тех пор, как отслуживший в армии во внутренних войсках Салим Намазов ехал домой через Москву. Поразительно, что первые полтора года своей службы он провел на войне в самом буквальном смысле этого слова, когда на Дагестан пошли отряды сепаратистов из соседней Чечни и такие ребята, как Салим, встали стеной на пути агрессоров. Именно тогда проявилась твердость Путина, который оказался достаточно жестким и принципиальным премьером, чтобы суметь противостоять начавшейся войне в Дагестане. Позже, уже став президентом, он не изменит своему стилю, искренне полагая, что нельзя договариваться с террористами. Потом будут захват театра на Дубровке и невероятная трагедия в Беслане. Но повторения позора Буденновска Путин просто не допустит. Во всех случаях он предпочитает силовое решение проблемы, даже несмотря на невероятные жертвы, как в случае с бесланской школой. Пусть потом апологеты его правления будут говорить о случайно взорванной бомбе в школе и родителях, которые самостоятельно штурмовали здание, пытаясь освободить своих детей. Все профессионалы отдавали себе отчет в том, что Путин был явно не тем человеком, который сможет о чем-либо договариваться с людьми, захватившими школу с детьми.
В Израиле принят закон, запрещающий любые переговоры с террористами, захватившими заложников. Только уничтожение террористов любым путем, невзирая на жертвы. Об этом все знают, и поэтому смертники взрывают себя в автобусах, но никто не захватывает заложиков, понимая, что этим невозможно добиться никаких требований. Неслыханная трагедия в Беслане, когда число жертв превышает любое разумное количество подобных потерь (а разве могут быть в таких обстоятельствах разумными потери детей?), тем не менее показала, что даже в таких условиях террористы обречены. Из двоих спасшихся одного разорвала толпа, а второго чудом спасли, чтобы попытаться узнать численность и состав группы.
Салим получил тяжелое ранение и три месяца лежал в госпитале, где его навещал Максуд. Затем Салима отправили в подмосковный санаторий, где он провел еще месяц на реабилитации. И только позже приехал в Москву, чтобы улететь отсюда в Махачкалу. Тогда он был молодой, худой, с выпирающим кадыком и бледным цветом лица, сразу после ранения. Теперь перед Максудом стоял крепыш с развитым торсом, коротко остриженный. Голова сидела на мощной шее, и кадык уже не выпирал, как раньше. Ему должно быть больше тридцати лет, подумал Максуд, радостно приветствуя родственника. Он знал, что его родственник служит теперь в системе судебных приставов. Он обнял его, расцеловал, пригласил на улицу, где уже находился его служебный автомобиль.
— Садись в машину, — пригласил Максуд.
— Нет, — возразил Салим, — я бы хотел поговорить с тобой без водителя. Мы можем немного погулять вокруг вашего здания?
— Можем, но не нужно вокруг здания, — улыбнулся Максуд, — пойдем в кафе, можем поговорить там.
— Лучше на улице, — упрямо повторил Салим, — мы можем пройти до парка, который в конце вашего квартала.
— Пойдем, — согласился несколько удивленный такой настойчивостью Максуд. Он сделал знак водителю, чтобы тот его ждал у здания института, а сам пошел за своим родственником по направлению к парку.
— Теперь объясни, что произошло? Для чего нужна такая секретность? — спросил, улыбаясь, Намазов. — Может, ты тоже устроился на работу в какой-то секретный институт?
— Убили моего отца, Максуд, — сообщил тяжелую новость Салим, — я хотел тебе об этом сказать.
Намазов остановился, нахмурился. Отец Салима Кадыр являлся младшим братом его отца, и они жили в селе Кафыркент, в семидесяти километрах от Махачкалы. Там, собственно, жили многие знакомые Намазовых. В этом селе многие годы совместно проживали азербайджанцы, лезгины и аварцы. Может, потому, что здесь было много шиитов, это село раньше называли Кяфуркент, что можно было перевести, как «село безбожников». Суниты не принимали и не понимали шиитов, которых было так много на юге. Но постепенно за селом укрепилось другое название — Кафыркент, тем более рядом с Буйнакском было довольно большое поселение, называемое Кафыр-Кумух.
— Соболезную, — вздохнул Максуд, — Пусть Аллах будет милостив к его душе.
— И к душам всех наших родственников, — традиционно ответил Салим.
— Как это случилось? — спросил Максуд. — Кто его убил? Когда? За что?
— Ты знаешь что-нибудь о нашей вражде с Асланхановыми? — вместо ответа спросил Салим.
— Слышал, когда был мальчиком, — вспомнил Максуд, — кажется, в девятнадцатом веке они были кровниками нашей семьи. Еще когда наши семьи жили в Закаталах. Потом некоторые переехали в Дагестан, но вражда продолжала существовать. Хотя это было очень давно. Но с тех пор прошло уже больше ста лет. Все забылось.
— Ничего не забылось, — возразил Салим, — разве тебе не говорили, что случилось в двадцатые годы, когда наши убили сразу троих людей из их рода?
— В двадцатые годы на Кавказе уже была советская власть, — напомнил Максуд, — и за кровную вражду очень строго наказывали.
— В двадцатые годы во многих горных селениях еще была кровная вражда, — возразил Салим, — а бабушка Асланхановых была из кистинов. Они приехали из Грузии. И с ней приехали ее братья. Двое братьев-кистинов. Ты знаешь, кто такие кистины?
— Немного знаю. Это мусульмане, проживающие в Северной Грузии. Некоторые считают их близкими к чеченцам, некоторые полагают, что это переселившиеся туда тюрки. Другие считают, что они просто грузины, принявшие мусульманство. Но, возможно, там все было перемешано. Хотя кистины носили грузинские фамилии. А почему ты спрашиваешь?
— По их обычаям кровник должен быть не просто уничтожен. Его должны убить на могиле того, кого он убил. Чтобы дух убитого родича успокоился, — пояснил Салим. — Двое братьев-кистинов похитили нашего прадедушку и его сына, брата нашего деда. Их убили прямо на могилах тех, кого убили наши родственники. Зарезали как баранов, — с нарастающим ожесточением произнес Салим.
— Подожди, — остановился Максуд, — о чем ты говоришь? Ты все перепутал. Наш прадедушка — это дедушка наших отцов. Твоего и моего. Он погиб вместе с сыном в автомобильной аварии. Так нам всегда рассказывал мой отец. Его еще не было на свете, когда погибли его прадедушка и брат его дедушки.
— Мне тоже рассказывали эту сказку, — кивнул Салим, — все дело в том, что наш дедушка уже тогда был партийным чиновником. Секретарем райкома партии. И он не мог рассказывать всем, что его отца и брата убили из-за кровной мести. Не мог и не хотел никому рассказывать. Иначе начались бы ненужные разговоры и расследования.
— Может, ты ошибаешься? — спросил Максуд, продолжая движение, наш дедушка действительно был секретарем райкома партии, и, конечно, он не стал бы поддерживать такое архаичное правило, как кровная месть. И, возможно, тебе просто рассказали какую-то сказку. Я ведь помню, что мы ездили на могилу к нашему прадедушке и брату дедушки. Если их убили кистины в другом месте, то откуда появились могилы?