Он резко встал, даже было слышно, как в напряженной тишине хрустнули его суставы. Он решительно подошел к холодильнику, открыл дверцу и вернулся к столику с бутылкой водки и двумя рюмками.
– Давай помянем. Пусть земля ему будет пухом, – сказал Глеб.
– Не земля, а вода, – сказал гость.
– Сергей, как это произошло? – грустно и настороженно осведомился Глеб и наполнил рюмки холодной водкой.
– Точно я не знаю. Известно лишь то, что вертолет, в котором летел Альберт с двумя нашими людьми, был сбит над морем, сбит ракетой. Из вертолета никто не спасся. С берега видели, как горящий вертолет упал в море. Найти никого не удалось…
– А тебе точно известно, что Альберт был там?
– Да, абсолютно точно. Есть дюжина свидетелей, видевших, как он садился в вертолет. И потом, уже с воздуха, он разговаривал с берегом, разговаривал с землей. И знаешь, Глеб, уезжая туда, в эту долбаную Югославию, он сказал: «Чую, Сергей, это моя последняя поездка». Я как мог успокоил его, сказал, что ничего не произойдет, но попросил быть осторожным.
– Альберт всегда был осторожен. Я это помню. Мы же начинали вместе с ним, – сказал Глеб.
– Да, и я начинал вместе с ним и с тобой. Вот такие дела, брат, – сказал Сергей Соловьев, поднимая свою рюмку.
Мужчины выпили, не чокаясь.
– Светлая ему память, – сказал Сергей Соловьев и посмотрел на Глеба.
– Мы все уходим понемногу… – ответив стихами на его взгляд, Глеб поднялся и двинулся к холодильнику.
– Да у тебя там ничего нет. А если есть, так только высохший сыр, – заметил Соловьев.
– Нет, у меня есть несколько банок консервов.
– Не хочу консервы. Вообще не хочу есть.
– Ну что ж, тогда пей кофе, кури.
– Да у меня и времени мало, Глеб.
– Ну, тогда говори, в чем дело.
Сергей Васильевич Соловьев сунул руку с короткими пальцами в нагрудный карман пиджака и извлек оттуда темно-синий узкий конверт. Конверт был не запечатан.
– Это тебе. Возьми, прочти.
– Что здесь?
– Здесь выписки из досье, фотографии, адреса и карта.
– А сроки? – даже не заглядывая в конверт, поинтересовался Глеб.
– Сроки, как, всегда, – сжатые. Чем быстрее, тем лучше. И еще одна деталь…
– Какая, говори.
– Труп должен остаться. Его должны увидеть и затем должны быть похороны, во время которых мы кое-что отследим.
– Ясно, – сказал Глеб, и его пальцы легли на плотную бумагу конверта.
Он извлек пачку сложенных вдвое страниц и шесть фотографий. Одна была групповая. Мужчины сидели за столом, густо уставленным бутылками и закусками.
– Второй справа – это он, – сказал Соловьев.
– Я его знаю, – ответил Глеб.
– Конечно, знаешь. Хотя он себя не афиширует и по телевидению его не показывают. А откуда ты его знаешь? – задал вопрос Соловьев.
– Он у меня есть в компьютере.
– А кого у тебя в компьютере нет? – поинтересовался Соловьев.
– Многих нет. Тебя нет, меня, нет Альберта.
– Альберта уже нет вообще, – сказал Соловьев и, протянув сильную руку, взял бутылку за тонкое горлышко.
– Наливай, наливай, не стесняйся, – поддержал его Глеб.
– Но я за рулем.
– Я тоже за рулем, – сказал Глеб, – но, тем не менее, надо выпить.
Мужчины вновь, не чокаясь, выпили. И на этот раз Сергей Васильевич Соловьев позволил себе закурить.
– Разбалуешься, привыкнешь, потом не отвыкнешь, – заметил Глеб.
– Не беспокойся, Глеб. Завтра об этом я забуду. Утренняя пробежка, бассейн – и все в порядке.
– Ты все еще так же силен? – улыбнулся Глеб.
– Даже не знаю, как тебе сказать, – засмеялся Соловьев. – Может, не так силен, как ты, но в общем-то стараюсь поддерживать себя в форме, не распускаться.
– Но я вижу, ты килограмма два набрал за эти полтора месяца, что я тебя не видел.
– Не два, а килограмм семьсот, – сказал Соловьев. – А как ты определил?
– У тебя на щеке есть складка. Когда ты действительно в форме, она хорошо видна, а как только ты полнеешь, она исчезает, делается почти незаметной.
– Ну у тебя и глаз! Я даже и не думал, что так можно высчитывать вес.
– Можно. Надо быть всего лишь наблюдательным.
– Хорошо, хорошо, к следующей встрече я постараюсь сбросить эти килограмм семьсот.
– Не стоит. Думаю, тебе лучше быть при этом весе. Ты выглядишь моложаво.
– Да какое там моложаво! Сорок лет – это далеко не молодость.
– Но знаешь, Сергей, это и не старость.
– А вот у Альберта сорок лет – это вся его жизнь.
– Хватит об этом, каждый из нас может погибнуть, – сказал Глеб и плеснул в рюмки понемногу водки.
– Да наливай по полной, – сказал полковник Соловьев.
– Как знаешь, как прикажешь. Ведь по званию ты выше меня.
– Да, капитан, выше.
– Капитан, капитан… – на мотив известной песенки пропел Глеб Сиверов, – никогда я не стану майором, а тем более, полковником, как ты.
– Ты сам выбрал такую судьбу, и сейчас нечего…
– Да я не жалуюсь, – сказал Глеб.
Если взглянуть на этих мужчин даже очень внимательно, пристально всмотреться в их лица, прислушаться к разговору, невозможно было определить, что они выпили. Они казались спокойными и ведущими какую-то неспешную беседу.
Бутылка водки опустела.
Глеб еще сварил кофе и, перекладывая фотографии, просматривая бумаги, продолжал разговор.
– Да, и еще… – сказал полковник Соловьев.
Сейчас его голос звучал уже немного по-иному. Он говорил уверенно – так, словно отдавал приказание и знал, что каждое его слово будет принято к сведению, все будет именно так, как он пожелает.
– … Глеб, послушай, псе это должно произойти не в городе и должно быть понятно, что он не умер, не попал под машину, не бросился под поезд, а был убит. Убит специально, убит нанятым киллером.
– Я понял, полковник, – в тон своему гостю сказал Глеб, – все будет выполнено, как приказываете.
– Да перестань ты издеваться!
– А ты перестань разговаривать таким тоном.
– Извини, привык за целый день.
– Ну ладно, я пошутил. Разговаривай так, как тебе хочется.
Полковник Соловьев положил свою ладонь на колено Глеба и сжал.
– Только, пожалуйста, будь осторожен. Ведь ты у меня единственный, кто остался, единственно надежный. Ты меня еще ни разу не подвел.
– Я понял. И подставляться, как ты понимаешь, не собираюсь. Кто об этой операции будет знать еще?
– Не понял?… – сказал полковник Соловьев.
– Я спрашиваю, кто, кроме тебя, будет знать об этой операции? – повторил свой вопрос Глеб Сиверов, глядя в глаза гостю.
Тот недоуменно пожал плечами.
– Ты что, Глеб? Как всегда – никто. Я один.
– Хотя, впрочем, это не имеет значения, – равнодушно махнул рукой Глеб, но это равнодушие было деланным, и это не ускользнуло от цепкого взгляда Сергея Соловьева.
– Будем действовать по тому же графику, как и всегда, – сказал Соловьев.
– Хорошо, я согласен. Если появится какая-то полезная информация – сообщи.
– Обязательно, – сказал полковник Соловьев и поднялся с дивана. – А ты все продолжаешь слушать музыку? – увидев, что музыкальный центр включен, заметил Соловьев.
– Да. Ты знаешь, люблю.
– А я просто не перевариваю музыку.
– Каждому свое. Ты оттягиваешься, читая книги, а я – слушая музыку. Так проще, да и глаза не устают.
– Да-да, глаза тебе надо беречь. А у меня, знаешь, зрение начало садиться.
Уже не могу прочесть так быстро книгу, глаза устают, начинают слезиться.
– По-моему, ты и так прочел уже столько книг и столько всяких бумаг, что на твоем месте я бы уже давно ослеп.
– А я бы на твоем месте, Глеб, давным-давно оглох. Ладно, хватит подначивать, – улыбнулся Соловьев.
На этот раз его улыбка была спокойной и доброжелательной. Она была даже дружеской, теплота сквозила в ней. Да и глаза полковник Соловьев не отводил в сторону. Он стал спокоен, ведь он рассказал тяжелую новость, они выпили, вспомнили кое-что из своей жизни, поговорили, можно сказать, по душам. А самое главное, полковник Соловьев дал задание Глебу Сиверову и теперь мог быть спокоен. Действительно, Глеб Сиверов не подвел его ни разу.
Они простились, крепко, по-мужски, пожали друг другу руки, и немного растроганный полковник Соловьев даже обнял Глеба Сиверова за плечи.
– Ну, до встречи. Удачи тебе, Глеб.
– К черту, к черту, – прошептал Сиверов.
Когда двери закрылись, когда засовы вошли в пазы, Глеб Сиверов опустился на диван и прижал ладони к лицу. Он несколько минут сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, но затем решительно поднялся, поставил диск Верди. Тяжелая музыка полилась из больших черных колонок. Глеб вслушивался в звуки, и ему казалось, что он парит, что он отделился от земли и мчится над ней с невероятной скоростью, прошивая насквозь облака – так, как острая игла пробивает белое полотно простыни.
Глава 2
Полчаса, а может быть, чуть больше, Глеб слушал музыку.