На Крещатике меня потянуло на настоящее пиво, как в былые времена. И чтобы донышек у кружки было нечетное количество. На Крещатике напротив метро всегда стояли два ларька, работающих, как мне кажется, круглосуточно.
– Пожалуйста, мне кружку темной «Оболони», – обратился я к дородной тетке.
– А ты кто? – неожиданно спросила продавщица.
– В смысле? Клиент, разве не похож? Вот и три гвн есть, – гордо сообщил я.
– Ты, наверное, не здешний! А пока цел, я тебе объясню: пиво – только для пацанов Черепа! – прошептала тетка.
– То есть как?? Какой такой череп? – удивился я.
– Отвали, – вдруг громко сказала тетка.
За спиной стояли два мордоворота без тени мысли на лбу.
– Тебе шо у нас на улице нада? – промычал один из них.
– Да ничего, пиво выпить хочу.
– Ну, иди и пей себе дома! Крещатик тока для нормальных пацанов. Панаезжали тут лохи рогатые, уже в Киеве человеку с понятиями проходу нет, – прогундел второй и оттолкнул меня от прилавка.
Вступать в дискуссию с гуманоидами мне не захотелось. Да, поменялись нравы в Киеве за пару недель...
Очередной сюрприз поджидал меня на улице Октябрьской революции. Там, напротив Верховного Совета, митинговала толпа. Несмотря на российские истребители, защищавшие небо над Киевом, толпа орала «Украина – без москалив!» и «Геть оккупантов!» и еще, совсем уже не к месту, размахивала картонными плакатами «Геть Мосола-Кравчука» – наверное, из старых запасов. Все как в эпоху ранней независимости. Да и толпа состояла из мрачных обмылков с воспаленными глазами, облезлыми усами, а то и с оселедцами. Дирижировал митингом молодой человек типично митинговой наружности. Был он худ, с черными усами, с чудовищным ирокезом и чернотой вокруг ввалившихся глаз. Постояв минутку, я разобрал, что он говорил о магометанских братьях и сестрах, польских предателях и требовал возвращения Севастополя Турции. Что же это за страна такая, все время в поисках странного. Ладно, пора домой идти. Но идти домой с пустыми руками – не дело. А денег нет ни копейки. Хороший повод проверить, насколько я научился управляться с системой.
Ближайший банкомат находился на выходе из метро недалеко от Национального банка.
Надо сказать, что на улице я себя чувствовал не совсем уверенно. Во-первых, я еще не привык видеть мир с наложенной на него картинкой от дисплея, да и голосовая связь с базой могла удивить окружающих. В вестибюле метро в это время было достаточно многолюдно, и просто так вытащить деньги из банкомата я не рискнул. Пришлось для вида запихать в щель телефонную карточку. Банкомат, взятый мною под контроль, принял ее с радостью. Потом я отдал тихую команду – выдать десять тысяч. Внутри тумбы зажужжало, и из щели стали одна за другой выскакивать банкноты.
Распихав деньги по карманам, я медленно, не оглядываясь, вышел из метро. Однако для спокойствия заглянул внутрь уже с улицы. Да, надо быть осторожнее. Мужик, стоявший за мной в очереди к банкомату, бил по нему кулаком и орал: «Десять тысяч, десять тысяч!» Он явно подглядывал за моими манипуляциями. Пришлось в очередной раз проверить весь банкомат. На этот раз энтрудеры нашли нечто, не имевшее отношения к выдаче денег. Внутри банкомата была камера слежения, видео с которой записывалось в головном офисе банка. Следующий раз будем знать. А пока доставим тем, кто вздумает проверять видеозапись, пару веселых минут – пусть увидят, как подошедший к банкомату крокодил Гена вынул оттуда десять тысяч Чебурашек. И никаких моих следов.
Уже не с пустыми карманами я направился к своему дому. Вот родной подъезд и мраморная лестница.
На лестничной клетке шла возня. Два битюга тащили в мою квартиру большой платяной шкаф. Им морально помогал все тот же депутат. Он сообщил мне, что, так как квартира брошена и нет никаких наследователей, она передана в распоряжение администрации Рады. А теперь страна свободна, иностранных китайцев прогнали, и депутат, награжденный орденом Леси Украинки за победу над врагом, получил льготы. Пока, мол, прошение на занятие моей квартиры как бесхозной не принято, он, чтобы там, мол, не простаивало, и вот... Что-то было написано у меня на лице такое, что битюги молча потащили шкаф обратно, а депутат скрылся в неизвестном направлении.
В институт я приехал с легкой тревогой. Как оно там? На проходной охранник, бывший совсем недавно свидетелем моего изгнания, весело распахнул ворота, дав мне заехать без всяких препятствий. Внешне в институте ничего не изменилось. Впрочем, ничто и никогда внешне не менялось под ликами великих ученых, выписанных под куполом главного корпуса много лет назад. Посидев недолго в своей каморке под лестницей, поболтав о возможных исследованиях с теми, кто ими еще занимался, я пошел в отдел кадров выяснить свое теперешнее положение. Ткнувшись туда и увидев массу народа, я решил переждать наплыв, изучая наглядную агитацию. Все было как всегда. Обновленный список украинских терминов в науке. Новые втыкачки-вытыкачки, напивдроты и сойки. Да, разошелся наш Богдан Шендеровский – созидатель новой лексики физиков. Очередная рукописная стенгазета про Полюя и про то, как Рентген его обокрал. А вот и свежее культурологическое эссе. Размышления о том, что Украина стала первой в мире развитой цивилизацией именно благодаря организованному на государственном уровне антисемитизму. Рискованная для Института физики статья. Ну что же – новая волна ментальной свободы всегда порождает новые идеи.
А вот и доска объявлений и приказов – даже приказ о моем увольнении еще не сняли. Почему-то по собственному желанию. Приказ директора, который уже по счету, «О необходимости использования в процессе программирования на компьютерах только государственного языка и о создании комиссии по контролю над программным продуктом». Кто же, интересно, в который раз подставляет академика? Дождавшись, когда очередь в отдел кадров схлынет, я вошел в знакомый за много лет работы в институте кабинет.
Вместо доброй и отзывчивой Анны Ивановны за ее столом восседал молодой битюг в костюме-тройке и вышиванке. Казацкие усы дополнял оселедец, приклеенный к макушке скотчем. Я кратко изложил свое дело, историю увольнения и желание вернуться на работу. В ответ услышал:
– Я нэ розумию инозэмною мовою.
Поморщившись, я повторил то же самое на украинском. В ответ услыхал длинную тираду о том, что согласно государственной политике в госучреждениях введен лимит служащих из лиц некоренной национальности в пять процентов, и в настоящий момент в институте этот лимит превышен наполовину. В случае установления нового лимита будет возможен набор сотрудников некоренной национальности. Однако в первую очередь будет проводиться конкурс среди соискателей генетически близких национальностей – евреев, болгар, молдаван и гагаузов, а в особенности немцев и этрусков, и только если останутся вакансии, то возможен после прохождения экзамена по украинскому языку конкурсный набор лиц русской национальности. Декоративный оселедец спасла только моя многолетняя привычка сдерживаться...
Глава двенадцатая
На этот раз я вошел в зал через ход на склоне Владимирской горки, совершенно незаметный в вековых зарослях кустарников. Здесь галерея была намного длиннее, но в принципе ничем не отличалась от первой. Только в зале я понял – это единственное место, где я чувствую себя свободно и спокойно. Не хотелось бы, чтобы так было всегда. И, наверное, я смогу что-то сделать теперь. И надо начать с того, чтобы выручить старого товарища.
Дорога к дому на Холмах была непростая. Я всегда забывал, какой поворот надо не пропустить на Краснозвездном проспекте, но сегодня все прошло нормально. Даже фигурное вождение по ямам, гордо именуемым улица Холмогорская, прошло без царапин на бампере и брюхе. Мишин дом заслуживает особого внимания. Как-то в приступе очередной симуляции потери рассудка Миша одолжил много долларов и купил себе дом. Вернее, это были руины старого особняка. Миша долго вывозил мусор и металлолом, чтобы приступить к ремонту. Потом в доме поселились бомжи. Миша их долго вытравливал, но ничего не получалось до тех пор, пока не установил ворота. Потом произошел оползень, и участок засыпали тонны земли, но некуда девать землю. Была проведена кампания «Земля – народу». Миша отдавал землю в мешках соседям, у которых были противоположные проблемы – съезжали склоны. Вся эта суета постоянно отдаляла процесс восстановления собственно дома, так и остававшегося в течение нескольких лет непригодными к жизни руинами.
– Открывай, Сова, Медведь пришел! – загремел я монтировкой по жестяным воротам, которые Миша прикрутил проволокой к развалинам несколько лет назад.
– Это ты? – раздался слабый голос из глубины. Миша был не в ударе – даже не вышел встречать.
– Если отвечу, что это не я, – совру.