– Вы сядьте, Владимир Геннадиевич! В ногах правды нет.
– С чего вы взяли, что я стою?
– Ваш голос изменился. У вас чувствительный телефон, я слышу, что воздух через ваши связки проходит свободно. Отсюда я и делаю вывод, что вы стоите. Впрочем, давайте к делу. Ваш сын у меня. Он хороший мальчик, и я уверен, что его ждет долгая и счастливая жизнь. При одном условии…
– Сколько? – ледяным голосом спросил Влад, поймал взгляд какого-то милиционера и показал ему пальцем на трубку. Тот резко кивнул и сразу стал делать какие-то знаки сослуживцам. Один из них сразу куда-то побежал, другие немедленно стали приближаться.
– По-моему, Владимир Геннадиевич, вы насмотрелись голливудских фильмов…
Влад встал и нервно прошелся вдоль аттракциона, прижав телефон к уху. Почему ему кажется, что собеседник беззвучно смеется? Ведь не слышно же ни пса, кроме странной глубины! Гиреев сжал телефон так, что корпус жалобно хрустнул.
– Да говорите же! – нетерпеливо сказал Влад.
– Не спешите, Владимир Геннадиевич, я очень скоро с вами свяжусь. Всего доброго…
Далеко-далеко, слабым фоном в трубке послышался словно бы шум улицы, раздался щелчок, и голос исчез.
– Что? – спросил милиционер.
Влад посмотрел ему в глаза и протянул сотовый.
– Говорит, что Коля у него. Мне кажется, он из машины звонил. Номер определился.
– Давайте, сейчас узнаем! – сказал милиционер, взял трубку и тут же стал переписывать номер в свой блокнот. Писал он крупно и почему-то по диагонали. – Что еще говорил?
– Э-э-э… ерунду какую-то. Верю ли я в Бога, например… Это важно?
– Да кому это теперь важно…
4
Вот всегда я так. Сколько труда потратил, сколько времени, сколько ночей бессонных, сколько водки с этим механиком перепил – я ее с малых лет ненавижу, с детдома этого сраного. А машину завел в гараж, дверь автоматом опустилась – и даже выйти лень. Дело, конечно, не сделано, даже полдела не сделано, но самая главная его часть – как мост сожженный. Теперь ни назад вернуться, ни повернуть.
Посидел, потянулся, вышел из машины, зевнул. Хорошо. Сейчас кофе буду пить. А ублюдка, конечно, надо вниз. Там уже все приготовлено.
Сила у меня есть. Каждый день по сто раз отжимаюсь, а летом умеренно так по перелескам бегаю. Слегка так, глаза чтобы не мозолить. Но лучше в подвале форму поддерживать. Там у меня спортзал оборудован. Гантели, мешок боксерский, штанги всякие и вентиляция – на полной мощности с ног сбивает, ей-богу. Чтобы потом не воняло и чтобы кислороду вволю было. Люблю дышать. Вообще все люблю. И дышать, и есть, и спать. Трахаться тоже. Но баб ненавижу, поэтому редко проституток вызываю. Пробовал как-то жениться, но дуры все отчаянные и детей требуют. На хрен мне дети? Это ж заготовки, полуфабрикат, личинки. Девяносто девять процентов отхода. Кто в детдоме был – того мультиками не обманешь.
Достал я спиногрыза из багажника – он мордой вниз и хрипит чего-то. Доза великовата все же. Ну а вдруг бы он не вовремя проснулся? Правильно все. Да и на кой ему долго жить? Суток хватит. Он в комбинезоне каком-то дурацком, схватил его рукой за лямки эти и понес, как авоську. По пути он головой о перила треснулся, поворчал чего-то. Спустил его в бункер, на кровать бросил, грудь освободил – пусть отдыхает, в себя приходит.
Сам на кухню пошел. С домработницей у меня есть фишка одна – чтобы на глаза как можно реже попадалась. Платить, правда, много приходится, да и подворовывала вначале, гадюка. Но я как сделал: поймал как-то ее за жопу и говорю:
– Мне денег не жалко, Настя. Хочешь, вообще тебе от сейфа ключ отдам, и трать – сколько влезет. Но я крыс ненавижу. Поймаю еще раз – ругать не буду, милая, наказывать буду…
Молчала Настя, носом шмыгала, голову повесила. Думала, наверное, я такой добрый или жалостливый, или нотации читать люблю. Тут-то я псу своему прямо на ее глазах голову отрезал охотничьим ножом и под ноги ей бросил.
Честно говоря, зря я собаку убил, измазался весь, пока он своими лапами мотал в агонии. Бестолковый был Джек, но меня любил почему-то и даже лаял на всех. Но тут как… Хочешь повиновения – заплати. Хочешь покоя – убей. Настя кричать хотела, да звук у нее пропал. Рот забавно так открыла и зевала, да руками чего-то водила по сторонам. Дело на кухне было. Я под кран нож бросил, сам руки мою и говорю:
– Ты, Настя, средство это жидкое с запахом яблок покупай. Зеленых. Люблю зеленые. Они свежие такие, молодые. В общем, не забудь. А пол вымой и стены тоже. Да брось ты переживать, Насть! Я ж добра нам всем хочу!
Подошел к ней и стал гладить. Она дрожит вся, как осиновый лист, но даже плакать боится. От рук моих корежит ее. Так оно и понятно. Сам-то я тоже поди не анекдоты бы рассказывал в такой ситуации. Все правильно. Пять минут шок глубокий, двадцать минут так себе, а потом спать. Если умом не тронется – будет идеальная домработница. А тронется – значит, туда и дорога. Придется другую нанимать.
Но если честно – я к ней давно приглядывался и примерно знал, как она себя поведет. С живой рыбой она лихо обходилась. Караси чищенные уже на сковородке в себя приходили и даже прыгать пытались – так молниеносно она их потрошила. Только она думала, что рыба – это одно. А, к примеру, она, Настя, с высшим филологическим, волею судьбы у обеспеченного непонятно кого работающая, она, значит, другое. Я ей просто показал, что она – даже не то же самое, а еще менее ценное. Потому как рыбу можно есть, а ее мясо – под вопросом. Невкусно.
Я ей так и озвучил. Ерунду, конечно, сказал, но она побледнела. С тех пор живем мы с Настей как в раю. Она идеальная домработница. А я – идеальный хозяин. Или кто там я ей? Работодатель. Она не ворует, я зарплату не задерживаю. Мало того, я даже один раз дарил ей какую-то ювелирную дрянь, а один раз – дорогой сотовый телефон со всей херней, какую только можно придумать. Правда, там еще жучок стоит, но Настя об этом не знает.
В жизни все должно быть предсказуемо и надежно. Настя мне дорого обходится, но она профессионал, а самое главное – она меня теперь очень хорошо понимает. Потому что я все грамотно сделал и правильно поступил.
Собака-то моя. Что хочу с ней, то и делаю. Сдохла – похоронил. У кого какие претензии могут быть?
Я Джека в черный пакет сложил, лопату взял да в лес вывез. Можно было бы, конечно, на своей территории, но зачем мне здесь тихая пристань, или как там ее называют? У меня здесь трава газонная да беседка с японскими фонариками. На кой мне тут кладбища, пусть даже и домашних животных?
А собаку я на следующей неделе купил точно такую же и так же Джеком назвал. Привык я к нему. Хвост мне у него нравился. Мотыляется из стороны в сторону – весело. Приятно. По-домашнему как-то. Породу вот только вспомнить не мог. Сеттер какой-то, с приставками. Я фотографию показал в магазине – мне сразу пальцем показали, куда деньги платить. Удобно. Собака – она вечная. Меняй как коврику двери. Или там шторы. Привычка – хорошая вещь, стойкая. Успокаивает.
В общем, пришел я на кухню, где Настя уже все приготовила, а сама смылась до завтрашнего дня. Кофеварка, конечно, у меня есть. И растворимый кофе есть. Но как-то я все больше от вареного в турке тащусь. Настя тоже ничего варит, да что там врать – не хуже меня, но мне ведь важно, когда варишь, посмотреть – как закипает, как пена поднимается, как аромат в нос бьет. Успокаивает, вкус пробуждает. Опять же – мысли приходят. Не всегда нужные, мура чаще, но все же… Тонкая такая ленточка запаха-вкуса-настроения. Джек опять же рядом сидит, хвостом вертит. Любовь у него ко мне, что ли… Да какая любовь? Нравлюсь я ему, всего делов-то. Кормлю да по голове глажу. Выгуливаю. Не бью просто так. За дело только.
Он – мне. Я – ему. Вся арифметика. Придумают тоже… Любовь-морковь…
Сел я за стол да чашечку меленькими глоточками выпил. Джеку печенье какое-то со стола дал. Он взял из вежливости, потому как сыт и миска его не пустеет. Но сжевал и опять хвостом вертит. Тупая собака. Но забавная. Черт с ним, пусть вертит. Думать, главное, не мешает. Чашечку поставил в мойку и пошел в бункер.
Засранец еще не проснулся, но уже бухтит чего-то, голову подымает. Да, многовато вколол я ему. Перевернул пацана на спину – ровнее задышал. Сел рядом, по голове погладил. Кстати, приятно. Не так, как Джека, но все же. Сижу, глажу, думаю. Мамаша, конечно, сейчас уже верещать устала и лежит в прострации. Папаша наверняка ищет – кто ему свинью подложил.
Я, пожалуй, сейчас джаз послушаю, да и отправляться пора. Звонить.
– Ты, Коля, не умирай пока. Глупо. Я ведь и сам не знаю, чем закончится. Обстоятельства имеют свойство стекаться…
Я уже было вышел из бункера, но вернулся и аккуратно повернул пацана на бок. Тут ведь как… Блеванет, лежа на спине, захлебнется, весь гамбит насмарку, мать его…
5
Сидя в машине и листая автомобильный журнал, Сергей боковым зрением заметил бегущего по асфальту Владимира Геннадиевича. Рефлекторно запустил двигатель и так же, без эмоций кинул журнал слева, между сиденьем и дверцей. Работа есть работа.