А игра по-крупному идет. «Контролер» не просто так стоит в коридоре, он должен постоянно отслеживать ситуацию в камерах, докладывать о беспорядках. Ситуация конфликтная, но за дверью никаких движений. Да и Муртаз попал в камеру неспроста. Все-таки есть у него какая-то власть на зоне.
– Ну, я, – кивнул Кислый.
– Кто тебе постанову давал?
– Ну, мы тут сами…
– Я должен был постанову дать. Я за тюрьмой смотрю. Я здесь все решаю… А за это дело извини! – Муртаз небрежно кивнул на сброшенный матрас. – Го́ра перенести хотел, да не удержал…
– Это не мое, – растерянно покосился на Лукомора Кислый.
И Муртаз посмотрел на него. С хищной усмешкой посмотрел. Он ждал, когда Лукомор объявится. Ждал, чтобы «зачморить» его – обвинить в трусости, спровоцировать конфликт и на пару со своим Горой пустить в замес.
– Это моя скатка, – выдавил из себя Лукомор. Он понимал, чем все это может для него закончиться, но и молчать не мог.
– Все равно, извини, старый.
Лукомор покачал головой. Случай сейчас такой, что извинения только с кровью врага принять можно. И Муртаз очень хорошо это понимает…
– Я сказал, извини, старый! – нахмурился наглец.
Качая головой, Лукомор подошел к столу, сел. Го́ра резко шагнул к нему, оскалив желтые с гнильцой зубы, но Дмитрий Андреевич как будто и не заметил этого.
– Я не Старый. Старый меня короновал. Старый – нэмпановский вор, настоящий босяк. Он бы с таким бакланом, как ты, разговаривать не стал…
Гора угрожающе дернулся, навис над Лукомором, по-медвежьи вскинув лапы, зарычал, исторгая зловонное дыхание. Муртаз удержал его в самый последний момент:
– Ша!
«Бык» сдал назад, но руки не опустил, по-прежнему готовый обрушиться на Лукомора.
– Тебя короновали?
– Я – Лукомор.
– Лукомор?!. – всполошился Муртаз. – «Косяк» вышел! Дмитрий Андреевич, вы уж меня извините!.. Го́ра!
Громила кивнул, опустил руки, схватил матрас и бросил его на свободную шконку, которая стояла у самого «дальняка». А ведь в камере было еще четыре свободные шконки. Сегодня утром сразу двоих забрали – с вещами.
– Куда? – Муртаз показал взглядом на место, которое занял сам.
Чтобы вернуть матрас на законное место, Горе пришлось переместить своего босса – на шконку Кислого.
– Накладка вышла, Дмитрий Андреевич! – Муртаз виновато приложил руки к груди. – Я думал, вы в двести четырнадцатой камере! А вы, оказывается, в триста четырнадцатой! Я даже маляву к вам засылал! Надо же так лажануться!
– Я должен тебя простить? – проницательно глядя на Муртаза, проговорил Лукомор.
– Вы должны меня понять! Я в законе! Я должен был занять козырное место!
– Я должен тебя понять, – усмехнулся Лукомор, – и простить. – Он с едким прищуром глянул на бывшего «смотрящего»: – Кислый, такой «косяк» прощается?
Тот в ответ покачал головой.
– Все правильно, такой «косяк» не прощается. Грош мне цена, Муртаз, если я тебя прощу… Но тебе же не нужно мое прощение? Тебе нужно мое унижение, да, Муртаз?
– Что ты такое говоришь, Дмитрий Андреевич? – хищно сощурился «пиковый» вор.
– Я в этой жизни многое повидал. И многое знаю. И тебя, пацан, просчитал на раз-два. Сначала ты меня унизишь, потом посмеешься. И скажешь, что я не могу быть вором, что Чапель правду отписал, не вор я…
Муртаз набычился, глаза его налились кровью.
– А ты вор?
Лукомор с усмешкой смотрел на него. Все-таки раскусил он Муртаза и даже загнал его в яму, из которой его львиный рык похож на баранье блеянье. Не с той ноты Муртаз развод начал. На такой мякине лохов разводят, а не стреляных воробьев.
– Я – вор и тебя, Муртаз, не прощу.
– Ты не вор! Ты сухарь! – вскипел «пиковый».
– Чапель маляву загнал? – хмыкнул Лукомор.
– Я Чапеля знаю! Он реальный вор!
– Реальным может быть пацан, а вор может быть правильным. Честным, правильным… И еще вор может быть «апельсиновым»… Я знаю, какой ты вор, но не буду тебе предъявлять. Я знаю законы, знаю, как все это делается, а ты меня тут на фуфло развести хотел… Будет сход, я тебе предъявлю. Постановит он – я тебя закончу. – Лукомор пристально смотрел на Муртаза, чувствуя, как его душа прогибается под мощью взгляда.
Не с той руки сделал ход Муртаз, поэтому оказался в матовой ситуации. На словах Лукомор выиграл вчистую, будь рядом с ним «правильные» люди, они бы это подтвердили. Но не было с ним никого. Кислый со своими мужиками не в счет, он в эту свару точно ввязываться не будет. И Муртаз на «серую масть» не надеялся, он делал ставку на себя и на Гору. Обычные арестанты здесь – всего лишь массовка. И в перспективе – свидетели его «справедливой» правилки…
Лукомор мог выиграть на словах сто, тысячу раз, но, пока за ним нет реальной силы, в этой схватке верх ему не взять. Если менты не вмешаются, его могут и «опустить». А «опущенный» не может быть вором по определению. Никто не подпишется за «опущенного», и некому будет ставить Муртазу на понятия… А менты не вмешаются. Пока не выйдет выкупленное у них время, не вмешаются.
– Ты меня закончишь? А может, раз на раз давай? – играя мышцами, ретиво спросил «пиковый».
Лукомор шарахнулся от него как от чумного. Наигранно шарахнулся, с презрительной ухмылкой на лице.
Интересно знать, кто короновал этого баклана? Детский сад какой-то, а не вор… Но именно поэтому и опасен Муртаз. Глупость, она порой страшнее автомата. А если это глупость, помноженная на тупую физическую силу, тогда дело и вовсе дрянь.
Плохи дела в стане грузинских воров, кланов много, а «рыбных» мест с каждым годом все меньше, отсюда конкуренция и даже вражда. Сила клана определяется количеством законных воров, которые в него входят. Настоящий бродяга – товар штучный, созданный неволей и закаленный в лагерных морозах. Грузинские бонзы это понимают, но все-таки включают штамповальный станок. Лукомор знал случай, когда на одном сходе короновали сразу полсотни воров. Мыслимое ли это дело? Но факт оставался фактом.
Муртаз, видимо, из такой полусотни. Вор-скороспелка, «апельсин», все это понятно. Но ведь он вращался среди прожженных воров, он должен знать законы, правила этикета, а сам машет языком, как безмозглый баклан – крыльями.
– Я слышал, тебя Тифлис короновал, – с упреком качая головой, сказал Лукомор.
– Ну! – Муртаз дернулся, как будто ему наступили на больную мозоль.
– Я его знаю… И он меня знает… И людей знаю, которые за меня встанут… Не снимали с меня корону. Для этого сход нужен, а Чапель устроил балаган. Его за это спросили. С тех пор мы на ножах… Скажи, Муртаз, у тебя есть враги?
– Э‑э… Ну, есть!
– И у меня есть враги, и у Тифлиса есть. У нас с ним были общие враги. С чеченами у нас «рамсы» были, ты в это время пешком под столом ходил…
– С чеченами?
– Слава Япончик «мазу» в этом деле держал… Ты у Тифлиса спроси, он знает, кто такой Япончик!
– Эй, ты че! Я знаю, кто такой Япончик!
– А я с ним работал… И Тифлис был…
Где был в это время вор по кличке Тифлис, Лукомор, честно говоря, не знал. Он о нем краем уха слышал, тогда, в девяносто втором году, и слышал. И сам Тифлис мог о нем слышать. И том «косяке», который упороли Чапель и Беловик, тоже мог слышать… В любом случае Муртаза нужно было отослать к его «крестному» и на этом выиграть время.
Уж очень не нравилось Лукомору, как смотрел на него Гора. Бешеный у него взгляд, безумный. Если в Муртазе хотя бы слегка просматривался здравый смысл, то этот – полная невменяемость. Его совершенно не волновало, кто такой Лукомор. Будет команда «фас», и он порвет любого, хоть самого Деда Хасана.
– Молодой ты еще пацан, резвый и доверчивый. Нельзя так. – Лукомор не зло, но с осуждением качал головой. – Сначала разобраться надо, а потом уже предъявлять… Цирк здесь устроил… Кто тебя научил? Чапель? Он может. Он старый волк, его так просто не прочитаешь. А тебя насквозь видно… Зря ты со мной так…
– Как?
– По беспределу!
– Я знаю Чапеля! – осатанело глядя на него, сквозь зубы проговорил Муртаз. – Если он сказал, то это правда!
Он уже понял, в какое дерьмо вляпался, и знал, что с ним за это могут сделать. Тот же Тифлис мог спросить с него за то фуфло, которое он здесь развел. Воровской мир – это не детский сад, здесь в наказание не в угол ставят, а на «правилку». Сначала по ушам, а потом под ребро – ножом… Муртаз все понимал, поэтому он пойдет до конца. Тут или пан, или пропал…
– Нет на тебе короны, а ты вором назвался! За такие дела на нож ставят! – сквозь зубы цедил он. Разума в его глазах уже не было, сплошной сумрак в них. Сумрак из палаты номер шесть.
Но Горе плевать, он сорвал с себя последнюю цепь, собираясь наброситься на Лукомора, и, похоже, уже не нуждался в команде «фас».