Стоило мне только окликнуть его по имени, как он обернулся бы с улыбкой. Я это знала. И при этом мне почему-то не хотелось окликать его, когда он так одиноко шел по улице. Мне казалось, что никто посторонний не может ему помочь. Возможно, причиной тому была моя страшная усталость. Ничто не проникало сразу в мою душу. Единственное, чего мне хотелось, — чтобы как можно быстрее наступил тот день, когда воспоминания будут просто воспоминаниями. Но чем больше я об этом думала, тем длиннее казалась дорога, а при мыслях о будущем мне становилось еще грустнее.
Вдруг Хиираги остановился, и я машинально остановилась тоже. «Теперь я уже и в самом деле слежу за ним», — подумала я и уже собиралась направиться к нему и окликнуть, как вдруг заметила, что рассматривает Хиираги, и приостановилась.
Он смотрел в витрину магазина теннисных принадлежностей. Я прекрасно понимала застывшее выражение на его лице, когда он смотрел на витрину. Казалось, что он ни о чем не думает, но на его лице отражалась глубина происходящего. «Это какое-то восприятие на уровне подсознания, — подумала я. — Так утенок, впервые увидев движущийся предмет, воспринимает его как свою мать. Хотя сам утенок этого не осознает, для постороннего наблюдателя такая сцена кажется очень трогательной».
Это меня поразило.
В этом весеннем свете он стоял, обтекаемый потоком людей, и тупо пялился в витрину. Вероятно, все эти теннисные аксессуары производили на него сильное впечатление. Такое же, как на меня общение с ним: я ощущала в нем присутствие тени Хитоси. Я подумала, до чего же это грустно.
Я сама видела, как Юмико выступала на соревнованиях по теннису. Когда я только познакомилась с ней, она показалась мне робкой, славной, но довольно обычной. Я не могла понять, что мог в ней найти Хиираги, чтобы так сильно полюбить. Рядом с Юмико Хиираги был как во сне. Внешне он оставался обычным Хиираги, но что-то в ней его подавляло. Они были равными по силе.
Однажды я спросила Хитоси, в чем причина.
— Все дело в теннисе, — с улыбкой ответил Хитоси.
— В теннисе?
— Ага. По словам Хиираги, в теннисе ей нет равных.
Было лето. Солнце безжалостно опаляло теннисный корт, а мы с Хитоси и Хиираги пришли посмотреть на игру Юмико в финале. На нас падала густая тень; в горле пересохло. Все казалось невыносимо ярким.
Она, несомненно, была великолепной. Она была совершенно другой. Совсем не той девочкой, которая со смехом бегала за мной с криками: «Сацуки, Сацуки!» Я была потрясена, увидев ее игру. Похоже, что Хитоси тоже был удивлен. Хиираги с довольным видом тогда сказал:
— Теперь видите, как это замечательно!
Она играла в теннис самоотверженно, демонстрируя напористость и способность сосредотачиваться. Я поняла, какая в ней сила. На лице у нее была написана решимость. С таким выражением лица можно легко убить человека. Но когда закончился последний сет, в котором она выиграла, она обернулась к Хиираги со своей прежней детской улыбкой. На меня она всегда производила сильное впечатление.
Нам нравилось развлекаться вчетвером. Юмико часто говорила мне: «Сацуки-сан, давайте всегда оставаться вчетвером, не оставляйте нас!» Со смехом я отвечала: «И ты тоже!»
А потом произошла эта трагедия. Не могу о ней даже вспоминать.
Не знаю, вспоминает ли Хиираги о ней сейчас так же часто, как я. Мужчины не склонны особенно переживать свои горести. И при этом все его тело, его глаза говорили только об одном. Разумеется, сам он ничего такого не сказал бы. Ему было бы невыносимо воплотить это в слова. Совершенно невыносимо. «Я хотел бы, чтобы она вернулась».
И это были не просто слова, это была молитва. Для меня невыносимая. Может быть, она была сродни тому, как я на рассвете смотрю на речную гладь?
Я поклялась не рассказывать Хиираги о том, что увидела сегодня, решив сделать это, когда буду в более радужном настроении.
Моя температура поднималась вместе с жарой на улице. Я решила, что в этом есть закономерность: так и должно быть с тем, кто, как я, чувствуя себя плохо, бегает по городу. Моя мать рассмеялась и спросила, не от того ли у меня температура, что режутся зубы мудрости? Я подумала, что, может быть, и в самом деле оттого. Возможно, мои нелепые мысли, подобно яду, распространились по всему телу.
Той ночью, как обычно, я проснулась потому, что мне приснился Хитоси. Мне приснилось, что, несмотря на температуру, я добежала до реки и там стоял Хитоси. Он спросил с улыбкой: «Зачем ты это делаешь, если простужена?» Мало того. Когда я проснулась, уже рассвело, и, как всегда, мне нужно было встать и переодеться. Было ужасно холодно, мои руки и ноги были ледяными. Мурашки бегали по коже, и все тело болело.
Дрожа, я открыла в полумраке глаза, ощущая, что со мной происходит что-то неладное. И только тогда меня глубоко изнутри пронзила мысль: «А не проиграла ли я?»
Мне было больно оттого, что я потеряла Хитоси. Страшно больно.
Когда мы с ним обнимались, я понимала нечто невыразимое словами. Это было удивительное ощущение близости с человеком, который не был мне родственником. Когда его не стало, я поняла, чего больше всего боятся люди, силу самого глубокого отчаяния. Я была одинока. Ужасно одинока. Сейчас было хуже всего. Если удастся через это пройти, то настанет утро, и будет веселое настроение, сопровождаемое громким смехом. Если только рассветет. Если настанет утро.
Когда меня одолевали подобные мысли, я сжимала зубы, но сейчас только страдала не имея сил добраться до реки. Время текло медленно, как струящийся песок. Я чувствовала, что если бы сейчас смогла дойти до реки, то Хитоси в самом деле стоял бы там, как во вчерашнем сне. Мне казалось, что я схожу с ума, что я распадаюсь.
Я с трудом поднялась и пошла на кухню выпить чаю. В горле страшно пересохло. Из-за температуры весь дом казался мне нереальным, искореженным. Дома все спали, кухня казалась холодной и темной. Пошатываясь, я заварила чай и направилась в свою комнату.
Выпив чаю, я почувствовала себя лучше. Прошла сухота в горле, и дышать стало легче. Я присела в постели и отдернула занавески на окне.
Из моей комнаты были прекрасно видны ворота и двор. Деревья и цветы во дворе шуршали и покачивались в голубом воздухе. Казалось, открывается широкая, красочная панорама. Было очень красиво. Недавно я поняла, что при свете голубого рассвета все представляется более чистым. Так, глядя в окно, я заметила тень человека, идущего по тротуару мимо моего дома.
Когда он подошел ближе, я решила, что это сон, и несколько раз моргнула. Это была Урара — вся в синем. С лучезарной улыбкой она посмотрела на меня и направилась к нашему дому. У ворот она остановилась и прокричала:
— Можно войти?
Я кивнула. Она прошла через двор и подошла к окну. С замиранием сердца я отворила окно.
— Здесь холодно, — сказала она.
Ледяной ветер врывался в окно, охлаждая мои горящие щеки. Свежий воздух был очень приятным.
— Что случилось? — спросила я и захихикала, как маленький ребенок.
— Я зашла по дороге домой. Кажется, твое состояние ухудшилось. Я принесла тебе леденцы с витамином С.
Она достала леденцы из кармана и, протягивая их мне, мило улыбнулась.
— Вы всегда так любезны, — хриплым голосом отозвалась я.
— Кажется, у тебя поднялась температура. Неприятно!
— Да, — сказала я, — сегодня утром даже не смогла бегать.
— С температурой? — сказала Урара, слегка опустив глаза. — Это особенно опасно. Возможно, хуже, чем умереть, потому что потом уже ничего нельзя исправить. Тебе будет страшно, когда снова подхватишь простуду, но если будешь держать себя в руках, все будет хорошо. Только так можно спастись. Если ты будешь продолжать считать это неотъемлемой частью своей жизни, то не станет ли она невыносимее? — сказала она, с улыбкой глядя на меня.
Я молчала. Неужели эту женщину на самом деле беспокоила только моя простуда? Что она хотела этим сказать?.. Ошеломленная голубизной рассвета и температурой, я растерялась, не совсем понимая границу между сном и реальностью. Только ее слова врезались в мое сердце, и я тупо смотрела, как покачивается под порывами ветра ее челка.
— Пока, до завтра! — сказала я с улыбкой, и Урара снаружи закрыла окно. Потом она легкой походкой вышла за ворота.
Как бы еще продолжая плавать во сне, я наблюдала, как она удаляется, и была готова разрыдаться от счастья. То, что она пришла ко мне в этой голубой дымке, казалось мне прекрасным сном. Меня преследовала мысль: «Когда я проснусь, то почувствую себя намного лучше». С этой мыслью я заснула.
Проснувшись, я почувствовала, что моя простуда начала понемногу проходить. Я спала так крепко, что проснулась только вечером. Я встала, приняла душ, переоделась и включила фен. Температура упала, и я чувствовала себя хорошо, если не считать некоторой ломоты в костях.