Особо важное дело - Алексей Макеев

Николай Иванович Леонов Алексей Викторович Макеев Особо важное дело

Когда Бурдашов остановил свою «десятку» цвета «мокрый асфальт» метрах в двадцати от главных ворот родильного центра, расположенного на Севастопольском проспекте, тучи, давно уже сгущавшиеся над столицей, разразились проливным дождем, и цвет «мокрый асфальт» стал преобладающим в пейзаже.

Огромный двор центра моментально обезлюдел. Потоки воды, обрушившиеся с неба, размыли силуэты многоэтажных корпусов, стерли тонкую вязь металлической ограды, а броскую вывеску на высокой стене с надписью «Центр планирования и репродукции семьи» превратили в один неудобочитаемый зигзаг.

Струи дождя суетливо бежали и по ветровому стеклу, переплетаясь и наползая одна на другую, точно стая диковинных взбесившихся червей. Бурдашов откинулся на спинку сиденья и достал из «бардачка» сигарету. На душе у него сейчас было так же паршиво, как на улице. Двухмесячная кропотливая работа, поиск нужных людей, осторожные переговоры, тревожное ожидание – все пошло прахом из-за каких-то пяти минут.

Ровно пять минут назад у него должно было состояться деловое свидание с человеком, который мог снабдить Бурдашова уникальной информацией. Но словно сама судьба захотела помешать этой встрече. Сначала нежданный визит настырной Немовой, от которой не удалось сразу избавиться, а потом этот проклятый ливень, окончательно смешавший карты. Конечно, Бурдашов сам был виноват – в таких случаях следует подстраховываться, а он понадеялся на свою счастливую судьбу. Но теперь все это было не важно, с тем же успехом он мог опоздать на час. Информатор, конечно, не стал его дожидаться – не тот случай. Слишком серьезный подтекст был у этой несостоявшейся встречи.

Александр Александрович Бурдашов был весьма удачливым и, как говорится, острым журналистом, в определенных кругах известным по кличке Бур. Такое прозвище располагало к широкому кругу ассоциаций, начиная от пробивной способности его носителя и кончая неизменным стремлением к независимости – в этом случае на ум приходила, конечно же, англо-бурская война. Но, скорее всего, кличка была лишь сокращением фамилии – удобным и довольно многозначительным.

Бурдашов стяжал славу бунтаря и разоблачителя властей предержащих в начале девяностых годов и сумел удержать ее в течение последующего десятилетия, несмотря на все перемены в обществе. Он один знал, чего ему это стоило. В глазах читателей Бурдашов по-прежнему был окружен ореолом неподкупного бесстрашного борца – может быть, лишь чуть-чуть потускневшим. Многие удивлялись тому, что Бур до сих пор жив и здоров.

А он не только был жив, но, пожалуй, и процветал в этой жизни. Причина такой удачливости была проста – Бурдашов давно расстался с иллюзиями и смотрел на окружающий мир предельно реалистичным и даже циничным взглядом. К своим тридцати семи годам он ясно понял, что не бывает справедливости для всех, но подавляющее большинство людей только о ней и мечтают. Из сего неизбежно следовало, что справедливость может быть весьма выгодным товаром – только нужно суметь его продать.

Это было совсем не просто, а порой даже и опасно, но знание приходит с опытом. Бур был умен, опытен и давно не лез с голой шашкой на танки. Обзаведясь связями и покровителями, он умело использовал систему сдерживаний и противовесов – все эти клановые, стратегические интересы больших людей, тайнами которых он зарабатывал себе на хлеб. Читателю было невдомек, что хлесткая статья о коррупции, подписанная именем Бурдашова, заказана едва ли не близнецами тех же самых коррупционеров, которых разоблачал бесстрашный журналист.

Но это не значило, что ему все давалось легко и просто. Бурдашов мечтал о том же, о чем втайне мечтает каждый писака, – о международной известности, о статусе собственного корреспондента какой-нибудь «Нью-Йорк Таймс», о запредельных гонорарах, о путешествиях по всему миру – а такие вещи осторожностью не даются. Настоящая сенсация – это всегда риск, а в России риск двойной. Но если ты хочешь добиться чего-то действительно большого, ты просто обязан иногда рисковать.

Сегодняшняя встреча была связана именно с риском. Бурдашова давно интересовала личность одного человека из окружения, страшно сказать, самого Президента – занимавшего скромную должность советника, но, по некоторым данным, имевшего огромное влияние на кадровую политику в высших эшелонах власти и использовавшего это влияние, помимо прочего, во вполне понятных и банальных целях, то есть поднимая свое личное благосостояние до невиданных высот.

Разумеется, у этого человека были не только друзья, но и враги. Именно на поиски таких людей Бурдашов потратил столько сил и времени. Ему ненавязчиво пытались мешать, давая при этом понять, что такая деликатность не может продолжаться вечно. Предвидя возможные осложнения, Бурдашов предпринял некоторые меры. Он даже пошел на то, чтобы заручиться поддержкой общественного мнения, в своих газетных публикациях и выступлениях на радио довольно прозрачно намекая на опасность, которой он подвергается со стороны спецслужб. Бурдашова, как правдолюбца и борца за права человека, знали и за границей, поэтому в крайнем случае такое предупреждение вполне могло сработать.

Однако, пользуясь спортивной терминологией, первую попытку Бурдашов загубил самым бездарным образом. Он даже не прыгнул – просто не добежал до снаряда. Это было обиднее всего.

Бурдашов закурил и задумчиво посмотрел на мутную пелену дождя за ветровым стеклом автомобиля. А вдруг информатор тоже опоздал – мелькнула у него спасительная мысль. По такой погоде всякое могло случиться. Впрочем, Бурдашов тут же выругал себя сквозь зубы, назвав старым ослом – для профессионала было непростительно верить в такую чепуху. Достаточно уже того, что он совершил невозможное – опоздал на важную встречу. Наивно думать, что найдется еще один такой же недотепа.

Но был ли здесь информатор? Бурдашов не был в этом до конца уверен. А что, если эта встреча – не более чем провокация? Такое вполне могло быть, и тогда ему не стоило здесь задерживаться. Журналист сделал попытку разглядеть что-то за стеклами, по которым хлестал дождь, но ничего не увидел, кроме размытых пятен.

Место, выбранное информатором для встречи, на первый взгляд могло показаться не слишком удачным, а возможно, и странным. Почему родильный центр? Хотя именно здесь появление лишней машины не могло привлечь ничьего внимания. С другой стороны, большое открытое пространство перед многокорпусным комплексом позволяло издалека заметить присутствие возможного «хвоста».

Правда, не в такую погоду. Сейчас сюда хоть на танке подъезжай – за двадцать метров не различишь. Но вряд ли тот человек, которого ждал Бурдашов, был силен в метеорологии. И уж наверняка он не умел собирать и разгонять тучи.

Журналист раздавил сигарету в пепельнице, с досадой посмотрел на циферблат наручных часов. С момента его приезда прошло уже шесть минут. Пожалуй, дальше рисковать не стоит. Бурдашов включил «дворники».

Тут все и случилось. Вдруг слева на залитое водой стекло надвинулась стремительная тень, дверца как бы сама собой распахнулась, Бурдашова обдало колючими брызгами, а потом в шею ему ткнули чем-то жестким и горячим, от чего у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Он стукнулся лицом о рулевое колесо, уже не осознавая этого.

Первое, что Бурдашов почувствовал, когда очнулся, это какой-то отвратительный кислый вкус во рту и дрожь во всем теле. Электрошок, подумал он, они вырубили меня с помощью электрошокера. Значит, все-таки это провокация. Но что же последует теперь?

Его, несомненно, куда-то везли – в его собственной машине. В этом Бурдашова убеждал знакомый запах салона. Увидеть он ничего не мог – его лицо упиралось в мужское бедро, обтянутое грубой тканью поношенных брюк. От мокрой штанины тошнотворно пахло псиной. Однако как-то изменить положение Бурдашов не мог, его шею крепко сжимала чья-то каменная рука, не давая не только поднять голову, но даже пошевелиться.

Поскольку все происходило на заднем сиденье, а машина двигалась, Бурдашов рассудил, что, кроме него, в ней находятся, по крайней мере, еще двое. Намерения их были неизвестны. Бурдашов завязал бы с ними разговор, но в том унизительном положении, в каком он находился, можно было только мычать, а выставлять себя на посмешище ему не хотелось. Бурдашов решил подождать, пока незнакомцы заговорят сами. Но они помалкивали.

Сколько времени они находятся в пути, Бурдашов мог только догадываться, как, впрочем, и о том, куда они направляются. Между тем неприятный червячок уже начинал шевелиться в области сердца – Бурдашов вполне допускал, что период уговоров закончился и его ждет нечто более неприятное – слово «худшее» просто не хотелось употреблять.