Но по хутору бегали дочери Крила и сын Лера, второго мужа; на следующий год Мри собиралась рожать от мужа третьего, и никогда не собиралась рожать от Ксе. Он почти смирился с этим, как почти смирился с местом тихого мямли, и он согласился ехать к старику, чтобы могучий Зверь предпочел могучего Крила, - да желания Ксе, в сущности, и не спрашивали…
Теперь Ксе валялся на дне телеги, впервые с изменения мира радостный и нетревожный. Зверь лежал у него на животе и потихоньку засыпал.
Зверь выбрал его.
«Устроил!..» - зашлась воплем жена. – «Ты, полудурок…» - она осеклась и икнула, сглотнув матерное слово.
Это Зверь, оставленный в телеге на дворе, затосковал без хозяина и швырнул тоской в небеса.
Углы губ Ксе невольно приподнялись, стоило ему вспомнить про Зверя; ненависть Мри металась кругом, царапала по деревянным стенам сеней лапой красного петуха – но молчала.
Ксе заторопился к Зверю.
Будь у страшного хвост, нахлестал бы он хвостом бока до рубцов. А так Зверь только шумел, как мог, прыгал на досках всем узким негнущимся телом, изъявляя безудержную звериную радость. Ксе засмеялся и взял его на руки; плоть металла щедро одарила теплом, ибо дыхание громовика было в Звере, и кровь саламандры. Дитя Верхнего Мира с размаху утешило хозяина под дых; подумалось, что прежней, обыкновенной жизнью, от столь фантастичной сцены впору было бы осрамиться в штаны.
Ксе критически заметил себе, что жизнь не стала менее обыкновенной, и Зверь, точно возмутясь таким мыслям, въехал ему еще раз. В нутре у детеныша защелкало; Ксе в каком-то озарении почесал выплавленное на боку клеймо - Зверь замер, нежась, прося продлить ласку, снова закрякал и зашелестел. Щелкающее сочленение у него в брюшке имело назначение боевое, но умного Зверя можно было научить азбуке Морзе. Ксе размечтался о будущности и стоял посреди двора точно столб с парой затуманенных глаз, гладя шебутного малыша. Хуторяне косились на него и обходили стороной.
Мри, повстречав его в доме со Зверем, гневно открыла рот, явно намереваясь прогнать страшного на улицу, но попутно сообразила последствия и промолчала.
Вечером Мри плакала. Ей было жалко сережек. «Теперь дырки зарастут», - всхлипывала она, и зарастание дырок в ушах выглядело трагичней изменения мира.
Крил переглянулся со вторым и третьим мужьями и увел плачущую Мри в спальню. Целый час вместо скрипа старой кровати оттуда доносился невнятный его бас.
- Душераздирающее зрелище.
Ровный, красивый и вместе с тем неприятный голос Лера разбудил Ксе; духовидец рывком поднял голову с подушки и осовело заморгал.
- Ч…чего? – выронил он.
- Душераздирающее зрелище, - повторил Лер, глядя Ксе под живот с явным отвращением и хорошо скрытой боязнью. Ксе перевел взгляд.
Он так и спал в обнимку с родичем саламандр.
- Ну чего? – уже вполне бодрствуя, спросил Ксе. Зверь выполз из-под его руки и смотрел на Лера нехорошо. Взгляд у Зверя был только один: прицел.
- Мри зовет, - торопливо сказал Лер, облезая под бездонным звериным взором, как плохо крашеная стена. – В конюшне она. Пошустрей, ладно?..
На последнем слове в его голосе прорезалось что-то заискивающее.
…столько лет этой сказке, что сама древность приходится ей правнучкой: богатырский конь, в темноте подземелья рвущийся с золотых цепей. Семь тяжких дверей отгораживают его от солнца, и семь засовов на каждой, но за семь дней он разбивает их копытами, и рабы владыки Кощея ставят новые двери…
В конюшне действительно царил мрак; в некотором роде она сошла бы и за подземелье, потому что стены ее сложили землебитными. Четвертый муж Мри, бывший инженер, был любитель нетрадиционных методов стройки, вплоть до деревянных кирпичей. Хлевы клали из фанерных ящиков, тщательно забитых специальным замесом, - бревен на них уходило всего ничего. Получалось тепло, прочно и не злило леших.
…новым дверям приходит черед упасть; все повторяется, и будет так, пока не придет храбрец. Конь взглянет на него и узнает, узнав же, позволит взять повод и возложить седло, чтобы нести отважного навстречу злому владыке…
И цепями Волчка действительно приходилось скручивать. Жеребец был агрессивен словно хищник и неестественно велик, почти два метра в холке. Третий муж, врач и любитель биологии, говорил - это оттого, что Волчок появился на свет уже после изменения мира.
На суставах ног у Волчка росло что-то вроде рожек, а копыта не требовали подков, потому что по твердости были сравнимы с металлом. Оно и к лучшему, ибо живой металл не позволил бы изводить себя на подковы.
Завидев людей, Волчок начал страшно биться, словно подозревал в них не менее чем убийц. Одна из цепей лопнула. Подведшее звено полетело прямо в лицо Ксе, и только каким-то чудом он остался с двумя глазами. Крил лениво выматерился.
Ксе стоял ни жив ни мертв.
- Ксе, - мягко сказала Мри. Пронзительная фальшь в ее голове заставила шестого мужа отвести глаза. – Мы тут подумали…
Мри, матриархе…
- Ну ты же помнишь, как мы ездили к тете в Алупку, лет семь назад?
Крил что-то жевал, подпирая ближайший столб: густая борода шевелилась.
- Ну вот мы и подумали… - губы Мри виновато дернулись, она покосилась на первого мужа, - я подумала, что надо бы посмотреть, как там тетя, может, жива, ведь у нее никого больше нет… а у нее такой сад… и Южный берег, это же место такое…
- Там шаман, - бесцветно сообщил Ксе, - большой шаман в Симферополе.
- Ксе, съезди в Крым.
Волчок яростно взревел, лягнув стену. Загремели цепи. У Ксе упало сердце: огромное опорное бревно, принявшее удар, вполовину иссыпалось щепой…
Он, слабый полудурок в глазах мужей и Мри, получил в руки страшную власть, он был дебил с атомной бомбой, и от него надо было избавиться любой ценой. Зверь не позволил бы придушить его сонным или уходить побоями, Зверь, смышленый и верный Зверь взъярился бы и сгрыз хуторян прежде, чем вернуться в громовые поля.
Поэтому Ксе убивали по закону богов.
- Волчка возьмешь, он ведь и убить может… - Крил выдержал издевательскую паузу и рассудительно объяснил, - если урка какой полезет. В степи их водится, случается.
Что Волчок прежде всего может убить всадника, не требовалось гадать.
Путь был безнадежен: Крым и все северное побережье Черного моря держал безымянный шаман, малым ниже Юрия. Путь вел в смерть: дикой степью, выжженными холмами, старым горным серпантином, съеденным землетрясениями, мимо владыки, севшего в Симферополе. Но Ксе был не голодным, не больным и ни в чем не увечным мужчиной, на коне и с оружием…
Мри, матриархе, приказывала; гнев небес влекло ослушание.
Ксе развернулся и бегом бросился из конюшни.
Позади бухал ножищами и отрывисто матерился Крил: он явно решил, что задохлик решил сбежать, повредившись рассудком со страху. Ушей Ксе достиг утробный рык: «Держи!» и сразу – захлебывающееся щелканье Зверя. Тревожась за хозяина, саламандренок успел слезть с постели и доползти до дверей. Ксе вцепился в него так, что страшный мгновенно изготовился к бою и долго не верил духовидцу, пытавшемуся его успокоить. Страх, злоба и любовь Зверя, равно неистовые, обжигали Ксе руки.
Лицо Крила, увидавшего их вдвоем, невозмутимых, уверенных, стало до того тупым, что с него бы вышло сваять питекантропа. Подоспевшие батраки опасливо скрылись, не дожидаясь звериного взора, и вождь пялился в спину духовидцу один.
Ксе внес Зверя в конюшню.
Двое страшных встретились.
Волчок молча встал на дыбы, утратив вдруг все сходство с лошадью: рогатый дракон. Глаза его, налитые алым, почти светились, раздувались поросшие железной шерстью бока; дракон разразился ревом, от которого Ксе оглох и едва не выронил малыша. Тот бестрепетно дожидался, пока Волчок накрасуется собой вдосталь, человеку передавалось спокойствие дитяти Верхнемирья, и Ксе, почти равнодушный, ждал звериного слова.
Зверь пощелкал, пошелестел; извернувшись в руках хозяина, прошил очередью стену, полметра суглинка и переборки - насквозь. Волчок отпрянул, не по-лошадиному жалобно вскрикнул - родич грома ответил почти беззвучно… Ксе не думал, что Волчок умеет так тихо и тонко ржать, почти скулить.
Жеребец покорился.
Мри за спиной Ксе хихикнула как умалишенная.
- Ну ты же помнишь, как мы ездили, - серебристо повторила она. В темных, выкаченных глазах почти не было разума; земляной пол под ее ногами стал мокрым. – Посмотришь, как дела у тетки, может, привезешь весточку… Там сейчас замечательно, море, солнце…
Мри, матриархе, приказывала.
- Да, - сказал муж.
Покачиваясь в седле, Ксе бездумно оглядывал степь. Бесконечная плоскость, уходившая всеми сторонами в непрозрачную дымку, выпивала мысли. Из головы исчезал хутор, Мри, старшие мужья, голопузые дети, овцы…