У начала тропки, что ведет на остров, встретились с группой тяжеловооруженных воинов лорда Робера. Он поклонился уважительно и с достоинством, высокий и дородный, доспехи не только в царапинах, но все еще покрыты копотью, как и левая щека, где пламенеет свежая царапина, не успел отмыться, у лордов больше хлопот, чем у простых рыцарей.
— Ваше величество…
— Лорд Робер, — прервал я, — вам повезло построить замок в таком ключевом месте, а нам повезло встретить вас! Благодарю за помощь, а теперь…
— Да, ваше величество, — ответил он, в свою очередь прервав на полуслове, что весьма невежливо, но ситуация позволяет. — Да, оно пришло. И мы сделаем все. Положитесь на меня и моих людей во всем, что касается. И даже больше.
Дальше уже гуськом, тропка хоть и выдерживает даже тяжеловооруженных рыцарей, но только по одному и причудливым зигзагом, а то шаг в сторону — вместе с конем скроешься во внезапно распахнувшейся под слоем мха черной и смрадной бездне.
У выхода с тропки на остров в два ряда рыцари и тяжеловооруженные ратники сэра Кенговейна. Сам он устремился из глубины лагеря к нам на укрытом роскошной попоной красавце коне, сам все такой же надменный и гордый, хотя белый плащ уже не развевается красиво и величественно за спиной, однако на шее видны остатки разорванного шнура, а на поясе чудом уцелел алый бант, явно завязанный женскими руками. Если бы я не знал, что это один из вассалов Альбрехта, которого тот прислал защищать холм со скардером, все равно бы решил, что этот рыцарь подражает сэру Гуммельсбергу.
Конь под ним все тот же, но с шеи сорваны когтями две широкие стальные пластины, защищающие от нападения сверху, на других остались глубокие следы когтей и даже зубов.
Он покинул седло загодя, быстро подошел к тропке и красиво преклонил колено.
— Встаньте, сэр, — сказал я. — На время военных действий все церемонии отменены, потому что. Достаточно простого поклона. У вас прекрасный конь! И благодарю за службу, сэр…
— Бриан, — подсказал он, — Бриан Кенговейн, ваше величество!.. Да, он приучен не бояться противника, кем бы тот ни был. Еще хватает зубами и бьет копытами!
— Прекрасно, — повторил я. — Пришел час великой битвы, сэр Бриан. Надеюсь… да что там надеюсь, я просто уверен, что ваш боевой конь внесет решающий вклад в нашу общую победу над коварным и трусливым захватчиком. Возможно, и вы окажетесь достойным стоять рядом со своим боевым конем!.. Кстати, проследите, чтобы ваши люди из леса не высовывали и носа. Здесь не должно остаться следов, где мы теперь и сколько нас.
Он сказал быстро:
— Все понимаю, ваше величество!
— Рассчитываю на вас, сэр Бриан, — сказал я и, повернувшись к сопровождающим меня, велел: — Военачальникам далеко не расходиться. Вскоре изволю пообщать всех.
Болото само по себе огромное, хотя уже почти не болото, кое-где даже чахлые деревья, каргалистые, с болезненно покрученными болотным ревматизмом ветвями, а в самой середине настоящий остров, где Норберт по моему приказу приготовил место для лагеря.
Шатер мне установили в центре, несколько человек спешно заканчивают обустройство лагеря, дальше поставлен целый ряд шатров поменьше, а еще одна бригада со всей возможной скоростью ставит еще шатры для рыцарей.
Навстречу пустил коня сэр Горналь, молодой баннерный рыцарь, сотник Норберта, крикнул, резко поднимая лошадь на дыбы:
— Ваше величество! В шатре пока только стол, две лавки и ложе, больше ничего привезти не успели!
Я отмахнулся.
— И не понадобится.
— Ваше величество?
— Все решится в несколько дней, — сказал я. — Нам здесь не жить… Нам вообще не жить, если не.
Он поклонился.
— Спасибо, ваше величество. Мы сделаем все, что позволит нам Господь.
— Он позволяет многое, — напомнил я, — но спрашивает строго.
Он повернул коня и ускакал, Бобик уже у шатра, все понял, пробежался дважды вокруг и первым вскочил вовнутрь. Часовые выбежали навстречу, я бросил им повод арбогастра, оглядел лагерь, охватывая одним взглядом.
Сердце болезненно сжалось. Домовитые работники делают все добротно, на годы. А у нас в запасе от силы несколько дней. А то и часов.
В шатре чисто и сухо, на полу уже толстый ковер, ну, это чересчур, не настолько я и король, чтобы замечать удобства. Стол поставили длинный, дюжина мужчин поместится, но стул только один, а так по обе стороны две широкие длинные лавки.
И, конечно, ложе, массивное и вместительное.
Сбросив меч и освободившись от кирасы, я машинально опустился за стол, продолжая перебирать варианты, как дальше действовать и что делать, какие из себя пришельцы, а здесь я могу напридумывать гораздо больше, чем мои рыцари…
Послышались близкие шаги, голос часового, полог отодвинулся, в шатер вошел Альбрехт, уже чистенький настолько, что сверкает, как надраенная золотая монета, свежий и почти благоухающий, хотя мы вроде бы еще не в райских кушах, а на болоте.
— Простите, ваше величество… Церемониймейстер не успел меня огласить.
Я вяло кивнул.
— Проходите, граф, садитесь. Что пьете?
Он посмотрел с изумлением.
— Ваше величество, вы раньше никогда такое не спрашивали! Всегда: пей, что даю, а то повешу!
Я молчал, а он усаживался неспешно и старательно, жеманно расправляя полы кафтана, чтобы не помять дорогую ткань, осматривался так, словно мне тут жить до старости, а ему приходить изредка в это вонючее болото и лживо уверять в своей все еще преданности.
— Это потому, — признался я, — что малость сбит с толку. Даже не малость. Как-то совсем не то ожидал.
Он спросил подчеркнуто бесстрастно:
— Все-таки что-то ожидали, ваше величество?
— Нерационально, — сказал я медленно, — сажать такую махину… Оставить бы на орбите… орбита — это такая… в общем, сюда бы десантные корабли… ну, это такие лодки. С корабля, когда не могут подойти к берегу из-за рифов или мели, обычно отправляют солдат на лодках. Ничего не понимаю.
Он пробормотал:
— Я еще меньше. В ваших словах.
— Ладно, — сказал я, — планы меняются.
— А какие были?
Я развел руками.
— Захватить десантный силой или хитростью, а на нем ворваться внутрь корабля-матки. Понятно, побить там всю посуду.
— А тех пришельцев изнасиловать, — сказал он с пониманием.
— Ладно, — сказал я, — может быть, это такие чудища… что Господь простит за неисполнение его главного и основного завета?
Он поинтересовался:
— Ваше величество, какие будут приказы?.. Распоряжайтесь, люди должны слышать ваш уверенный и чуточку покровительственный голос. Даже если не знаете, что делать, я же вижу, все равно другие должны думать, что у их сюзерена есть план и тот приведет к быстрой и блистательной победе!
Я буркнул:
— Граф, вы чересчур проницательны. Будь я поинтеллигентнее…
— Но вы же не?
— Именно, — отрезал я, — потому и терплю ваши. А так бы что? В общем, если народ ждет, то, конечно, придумаем. Тем более что мне это тоже в какой-то мере надо. Жить почему-то хочется. Странно, да?
— Мне тоже странно, — согласился он, — хотя отец Дитрих и обещает всем красиво павшим райское блаженство, но как-то не хочется… Наверное, потому что я на арфе не очень. И вообще не люблю арфы.
— Возможно, — сказал я с сомнением, — это будет не слишком принудительно?
Он возразил:
— Но сказано же: все попавшие в рай играют на арфах!.. А раз так, то придется, хочешь не хочешь. Ваше величество, я, с вашего позволения, позволил себе… от вашего имени, разумеется, созвать большой совет. Увы, из тех, кто сейчас с нами на этом болоте. Так принято.
— Это правильно, — согласился я. — Спасибо, граф.
— Это неправильно, — возразил он, — но принято. Совет лордов хорош в мирное время, а сейчас все должны слушать и выполнять сразу, без рассуждений.
— Это при условии, — уточнил я, — если такой орел, как я, всегда прав. А если нет?
Он сплюнул через плечо.
— Лучше ошибайтесь в чем-то другом, — посоветовал он. — Например, с бабами. С ними все ошибаются, ничего зазорного. И вред такой, что и не вред даже, а как бы даже выгода… если посмотреть сбоку, но снизу… Ладно, ваше величество, я в самом деле не стану ломаться и отказываться от чаши хорошего вина!
Я создал молча чашу с некрепким красным, полюбопытствовал:
— А что это вы меня все величествуете? Мы же наедине…
— Приучаю, — ответил он серьезно. — Не даю расслабиться на болоте среди жаб и лягушек. И даже распуститься. Подготавливаю к императорской мантии на ваших широких, а они в самом деле вполне так, это не лесть, плечах. Можно с некоторой натяжкой даже назвать раменами. Это не ругательство, ваше величество! Так говорили древние, если я угадал.
Он неспешно отхлебывал вино, поглядывая на меня чересчур спокойными глазами, ожидая, обижусь или нет, что мои плечи можно назвать раменами только с натяжкой.