– Вот! – Я протянула билет даме, но Андре тут же вырвал его из моих рук и – к полнейшему изумлению желтоголовой – принялся медленно и очень спокойно рвать на кусочки. Я стояла, открыв рот, красная от злости, а он спокойно дошел до мусорки, прикрепленной в конце ряда сидений, и выкинул обрывки.
– Пойдем, – сказал Андре, беря меня за руку.
– Мадам, если хотите, я могу арестовать его, – хмуро сказала женщина. Видимо, преступление, совершенное прямо на ее глазах, заставило испытать ко мне некое подобие сочувствия. Но я покачала головой.
– Нет, спасибо, это вряд ли поможет.
Какой в этом смысл, если я все равно буду сидеть у нее в полицейском участке и ждать Андре, умоляя, чтобы его отпустили?
– Любовь, любовь, – пробормотала желтоголовая.
Она шла с нами до самой парковки, словно желая лично убедиться в том, что мы оба – я, и мой психованный мужчина – покинули вверенный ей аэропорт.
Только на улице, когда теплый ветер принялся путать мои и без того растрепанные волосы, я поняла, что Андре был, конечно, прав. Я не хочу возвращать по кусочкам свою скучную, безопасную жизнь. Я хочу в пропасть. Я хочу Андре.
* * *Мы ехали обратно совсем недолго, словно эти два пути – от Андре и обратно к нему – пролегали по разным дорогам. Пробки словно обходили нас стороной, беспокоясь о том, чтобы мы попали в центр города, в дом с закрытым двориком, с окнами, выходящими на частный музей современного искусства, как можно быстрее. Собиралась гроза. Я любовалась Андре, который, как настоящее произведение современного искусства в стиле поп-арт, молча управлял своим синим кабриолетом. Его загорелый профиль в ночной темноте напоминал скульптуру, вырезанную из камня. Включив приемник, Андре перебрал каналы и наконец остановился на джазовой радиостанции, лениво постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Я улыбнулась, думая, сколько в этом всем божественной повседневности. Словно мы уставшая от долгого перелета пара, возвращающаяся домой.
Странно, прожив столько времени с Сережей, я так и не «поймала» этого чувства «пары», хотя многие вообще считали, что мы уже давно женаты. С Андре все было иначе: ненадежно, размыто, за каждым его движением мог крыться любой подвох, но я сидела в его кабриолете и чувствовала себя его женой.
– Я остановлюсь ненадолго? – спросил Андре. – У меня кончилась минералка. Тебе что-нибудь нужно?
Мне нужен ты, хотелось сказать мне, но я лишь покачала головой.
– Уверена? Может, взять фруктов или йогурт?
– Я не голодна.
– Сколько времени ты не ела? Сутки? Хочешь, чтобы я стал кормить тебя насильно? Я не понимаю, ты что, заболела? Раньше в ресторанах лопала за обе щеки! – Андре ловко втиснул кабриолет между двумя седанами.
– Не боишься, что машину поцарапают? Тебе не открыть дверь, придется выпрыгивать через верх, – переменила я тему.
– В этом вся прелесть машины без крыши. Легко сбежать, – улыбнулся Андре, и, перегнувшись через коробку передач, почти лег грудью на мои колени. Достав из бардачка кошелек, он с улыбкой глянул на мое смущенное лицо. – Тебе я сбежать не дал, но чего мне это стоило!
– Купи мне чего-нибудь сладкого, – попросила я, и Андре, просияв так, словно ему дали премию, легко выпрыгнул из машины.
Я сидела напротив залитых светом стеклянных витрин магазина, смотрела, как двери разъезжаются в стороны перед очередными покупателями, выходящими с пакетами в руках. Я могла бы сейчас сбежать, но уже не видела в этом никакого смысла. Я не знала, что со мной будет дальше, и от этого сильно кружилась голова, а в районе солнечного сплетения затаился страх.
Оставив в аэропорту Шарля де Голля последнюю надежду на возвращение к прежней жизни, я отлично понимала, что отныне мое единственное место – в кабриолете Андре. Ни работы, ни дома, ни знакомых, ни денег, ни даже родного города. Париж смотрел на меня пристально, с неодобрением, как будто спрашивая, чего я от него хочу. А я не хотела ничего, кроме Андре.
– Я купил клубники, – услышала я его голос, и, вздрогнув, обернулась. – Ты что, уснула? Или от голода впала в кому? Хочешь, заедем в какой-нибудь ресторан?
– Нет, только не ресторан, – попросила я, и Андре кивнул.
Мы сидели в машине, как два сообщника, прекрасно понимая, что нас ждет, и не спешили ускорять события. Просто сидеть рядом, зная, что мы едем в пустой дом, где я полностью окажусь во власти Андре, отдавшись ему добровольно и сознательно, – уже одно это заставляло меня дрожать от возбуждения. Я смотрела на его длинные пальцы, обхватившие кожаный руль, и вспыхивала, представляя, что станут делать со мной эти руки. Я медленно дышала, невольно приоткрывая губы, словно он уже целовал меня.
– Ты должна быть сильной, чтобы выдержать меня, – сказал Андре, улыбнувшись самой невинной улыбкой, и я чуть не задохнулась от жаркой волны между ног. Определенно, оставив разум в аэропорту, теперь я была только телом, только голым инстинктом, кричащим «да».
– Мне предстоит носить тебя на руках? – невинно поинтересовалась я, услышав в ответ смех Андре.
Кинув пару бумажных пакетов на заднее сидение, он запрыгнул в машину, снова через верх, не открывая дверцу, хотя с его стороны уже было свободно, никто другой так и не решился влезть в столь узкое пространство рядом с его дорогущей тачкой. Я сидела и улыбалась, когда Андре разворачивался на выезд, встраиваясь в ряд летящих по ночной дороге машин.
– Я купил вина. Надеюсь, красное сухое тебе подойдет.
– Смотря для каких целей. Если пить – то конечно, – и получила в награду новую порцию смеха.
Подъехав к дому, Андре припарковал машину во дворе и закрыл за собой ворота. Внутренний дворик был отгорожен от города высокими коваными воротами – немыслимая роскошь для Парижа. Интересно, сколько нужно пришить грудей и переделать носов, чтобы жить так, как живет Андре? Впрочем возможно эта квартира принадлежит его семье. Как там сказала мама? Клан де Моро, потомки Каролингов? В Париже все, так или иначе, потомки королей. Все, кроме меня.
– Прошу вас, мадемуазель, – Андре раскрыл передо мной дверцу авто и подал руку. – Вот мы и дома.
Для меня это прозвучало странно. Дома? Я осталась тут, поддавшись минутному порыву, и меньше всего воспринимала это место, как свой дом. Это слово порождало ненужные мысли, вопросы без ответов или ответы, которых я не хотела слышать. Я подала Андре руку и вышла на мощенный камнем двор. Андре захлопнул дверцу и, неожиданно подхватив меня на руки, понес в дом. Это было непросто, и я хохотала, глядя на то, как он пытается, не отпуская меня, попасть ключом в паз домофона, раскрыть двери, как идет по лестнице к лифту, задевая за перила моими ногами.
– Не тяжело? – поинтересовалась я, когда Андре добрался до нужного этажа и принялся отпирать дверь в квартиру. Он усмехнулся и помотал головой.
– Я так хочу, моя птица, мне нравится думать, что ты моя пленница. Не шевелись, пожалуйста, ты усложняешь мне задачу.
Дверь наконец раскрылась, и в квартире вспыхнул свет. Я закрыла глаза, обняв Андре за шею, и положила голову ему на плечо. Умопомрачительный аромат его тела заставлял меня дрожать от предвкушения. Андре уже знал, чего хочет от меня, он всегда имел какой-то неведомый мне план, чтобы по-своему распоряжаться моим телом и перепуганным сознанием. Переступая порог его квартиры, попадаешь прямо в зазеркалье.
– Может быть, ты уже отпустишь меня? – спросила я, когда мы зашли внутрь.
– Тебе что, не нравится на моих руках? – удивился Андре, держа меня легко, без видимого усилия.
– Мне просто не хочется, чтобы тебе было тяжело.
– Весьма благодарен за заботу, моя девочка, однако, не забывай, что ты принадлежишь мне, и если я хочу носить тебя на руках, то именно так и буду поступать. И любые споры только усугубят твое положение.
– Ну что ж, – сказала я, – хозяин – барин.
– Вот именно, хозяин, – кивнул он. – Наконец ты нашла правильное слово. Впрочем, нести тебя я собираюсь ровно до дивана. С этими словами он бережно опустил меня на ярко-красный диван с высокой спинкой и круглыми подлокотниками. Мы – в его гостиной, она соединена со столовой, которой тут, скорее всего, почти не пользуются. – Если ты – хозяин, то кто тогда я? Раба? Вещь?
– А что тебе самой больше нравится? – спросил Андре, задумчиво глядя на меня.
Пождав под себя ноги и все еще чувствуя себя усталой и немного разучившейся ходить, я положила голову на подлокотник. Весьма удобный, кстати.
– Тогда хочу быть кошкой, – ответила я. – Кошки живут на диванах, но они – сами по себе.
Андре некоторое время молча смотрел на меня, и по его взгляду я поняла, что мой ответ ему совсем не понравился. Затем он тряхнул головой, словно перелистывая в своем сознании страницу.
– Я сейчас схожу за вещами. Ты не должна слезать с этого дивана, – сказал он. – Обещай, что сделаешь все, как я велю.