И тут Валентин увидел одного из братьев. Тот возник метрах в пятнадцати от него впереди по коридору. Как Илья Вырезубов оказался там, Горелов понять не мог. Естественно, братья лабиринты знали как свои пять пальцев, могли двигаться там в кромешной тьме. В руках Ильи была двустволка, на голове – прибор ночного видения.
Горелов прыгнул за угол, и в это время грохнул выстрел – из двух стволов сразу. Картечь ударила в стены, расплющиваясь о бетон. И тогда Валентин, не теряя времени, выскочил из укрытия и побежал к Илье. Он бежал, низко пригнув голову. Илья Вырезубов лихорадочно перезаряжал обрез, проклиная себя за несдержанность: ну что ему стоило выстрелить из одного ствола, а не из двух сразу! Он лишь успел вставить патроны, но не успел поднять стволы.
Валентин налетел на него, сбив с ног, навалился и принялся душить. Отчаяние сделало его силачом, он был помельче Ильи, но желание жить было настолько мощным, что пальцы, как тиски, сомкнулись вокруг сильной толстой шеи. Горелов не чувствовал боли, хотя Вырезубов изо всех сил давил ему большими пальцами на глаза. Прибор ночного видения уже валялся на полу, а по коридору, светя вдаль фонариком, бежал Григорий.
– Эй, Илюха, – кричал он, – держись! Тонкий луч света выхватывал из темноты то спину Валентина, то рифленые подошвы шнурованных ботинок Ильи. В руках Григория был тот самый массивный нож, которым он разрезал веревку на ногах у Горелова.
Илья уже хрипел, задыхаясь. Его руки ослабевали, а ноги беспомощно дергались. Если бы Григорий опоздал хотя бы на четверть минуты, то Валентин задушил бы Илью окончательно. Но брат подоспел на помощь вовремя. Занеся нож двумя руками, он с силой опустил лезвие. Острие вошло в спину Горелову, хрустнули позвонки, и Валентин, издав протяжный стон, разжал пальцы и завалился на бок.
Илья медленно приходил в себя. Сел, уставился на неподвижно лежавшего Валентина. Луч фонаря бил в мертвое лицо, глаза быстро стекленели. Григорий опустил руку к фонарю, посмотрел на часы.
– Десяти минут ему до часа не хватило.
– Козел! – отозвался брат, зло пнув ногой мертвое тело.
Григорий наклонился, попытался вырвать нож из спины Горелова, но тот плотно застрял между позвонков. Пришлось упереться ногой и несколько раз качнуть рукоятку. Лезвие ножа с хрустом выскочило из спины. Братья стояли возле мертвого Валентина и молчали. Так стоят охотники возле трофея, переживая величие момента.
– Не ахти какая дичь, попадалась и крупнее, – наконец сказал Григорий.
– Я бы так не сказал, – ответил Илья, спускаясь на одно колено и заглядывая в остекленевшие глаза своей жертвы. – В штаны до последнего не наложил. Дичь что надо, долго же он трепыхался, чуть меня не придушил, сука!
– Чуть-чуть в Советском Союзе не считается, – ответил второй брат. – Давай потащим, кровь спустить надо.
Братья взяли труп за ноги и поволокли по узкому коридору. Им приходилось пробираться боком, обтирая стены плечами, но тем не менее на их лицах светилось счастье. Охота – она на то и охота, чтобы испачкаться, утомиться, поцарапаться, получить ушибы, ссадины. Тогда есть о чем вспомнить, а когда вспоминаешь, вновь переживаешь прелести погони, и вновь доза адреналина веселит кровь, а та пульсирует в жилах, стучит в висках. И жизнь воспринимается не так пресно.
Они вспотели, пока дотянули тело до колодца. Григорий легко спрыгнул вниз.
– Взваливай мне па плечи.
Илья осторожно принялся опускать труп вниз, держа его за ноги, стоя над провалом широко расставив ноги. Григорий поудобнее уложил тело на плечах, прихватил его руками и, насвистывая, пригнувшись, двинулся по коридору. Желтый свет лампочек отражался в стеклянных глазах мертвеца.
Там, наверху, уже стояла ночь, прохладная, лунная, с легкими светлыми облаками по звездному небу. Они плыли за стеклянной крышей розария, похожие на обрывки то ли подвенечного платья, то ли больничных бинтов. Запрокинув голову, Григорий долго смотрел на луну, облизывая губы.
Собаки уже рычали, бегая вокруг розария, припадая мордами к стеклу, скаля огромные желтые клыки и сверкая налитыми кровью глазами.
– Не уйдут, пока их не угостим.
– Уйдут.
Илья открыл дверь, собаки бросились к нему, но остановились за два шага. В руках Вырезубова был кнут. Илья, как дрессировщик, щелкнул им над головой, собаки присели на задние лапы и тут же закрыли пасти, словно боялись, что кнут при следующем ударе отсечет их длинные влажные языки.