Прямо строчка из песни, отметила про себя Кэй, вспомнив недавний хит, и медленно подняла взгляд. Остановив его на худом, немного бледном лице молодого кареглазого мужчины, спросила себя: интересно, он специально выучил все мировые хиты последних лет к нашей встрече или это импровизация?
— Простите, это я от волнения перешел на французский… — суетливо поправив очки в тонкой серебристой оправе, пробормотал ее новый знакомый и, сев напротив, продолжил: — А еще простите за опоздание… Я долго искал улицу… Л е сную, — запнувшись, объяснил он.
— Лесн у ю, — поправила его Кэй, продолжая разглядывать первого французского учителя рисования, извинявшегося перед нею за опоздание.
— О да. Конечно, Лесн у ю, — снова засуетился тот. — У меня иногда бывает путаница с ударениями… Хотя по-венгерски я говорю неплохо…
Даже очень неплохо, мысленно подтвердила Кэй. Моя подруга оказалась права. А вот насчет того, что вы симпатичный… Это сильное преувеличение… Роль героя-любовника явно не ваше амплуа… И сравнивать вас с Тибором просто смешно. Уверена, он действительно от души посмеется, увидев нас вместе.
— Пустяки. Ударение дело поправимое. Да и насчет опоздания не беспокойтесь. Я тоже пришла всего пару минут назад, — вежливо солгала она.
Ее собеседник улыбнулся. Как показалось Кэй, с сомнением.
— Что ж, в таком случае отметим знакомство, — подытожил он, открывая меню, но, так и не заглянув в него, предложил: — Шампань? Бордо? Коньяк?
Прямо урок географии по винодельческим регионам Франции, улыбнулась про себя Кэй. И непринужденно бросила вслух:
— «Дом Периньон». Если, конечно, вы сможете отыскать его в нашей провинции, — выдержав короткую паузу, добавила она.
Фабьен опять заулыбался. На этот раз мечтательно. И бросил взгляд за окно, где на сером асфальте уже темнели мелкими россыпями дождевые капли.
— Провинция — это прекрасно… — тихо сказал он. — Однажды я оставил Париж ради провинции…
Как и я когда-то Будапешт, мысленно провела параллель Кэй. Правда, я сделала это не ради провинции, а ради Тибора.
— Неужели ради нашего города? — усомнилась она.
— Ради Динана, — уточнил Фабьен. — Это в Бретани. Сначала я согласился провести там два месяца, потом полгода и, наконец, остался навсегда. Не знаю, говорила ли вам Моника, но я учитель рисования, и, может быть, именно поэтому Динан пленил меня переплетением старых, тесно застроенных улиц…
Кэй окинула своего собеседника новым, заинтересованным взглядом.
— У вас много учеников?
— Несколько классов. И в каждом из них есть свои таланты.
— Верю. Наверное, один из них и научил вас венгерскому языку…
Фабьен снова засуетился, поправляя очки на переносице.
— Не совсем так… Венгерскому языку меня научила одна из коллег…
— Вот оно что… — понимающе протянула Кэй. — Судя по вашим блестящим познаниям, учила она вас не один месяц…
— И даже не один год, — утвердительно кивнул Фабьен, — а целых четыре. Пока длился наш роман.
— Да, немало… — задумчиво продолжила Кэй. — А чему же за это время научили ее вы? Наверное, французскому?
Фабьен внимательно посмотрел в глаза своей собеседнице.
— Она знала его и до знакомства со мной. Поэтому я научил ее только одному: быть счастливой. Быть счастливой в Динане, куда она тоже приехала из Парижа. Но только не по собственной воле, а по воле обстоятельств… Я разучил ее считать дни до возвращения в привычную столичную жизнь…
— Отучил, — поправила его Кэй.
Фабьен немного подумал.
— Верно, — наконец согласился он. — Всегда путаю такие глаголы.
В это время к их столику подошел официант, и Фабьен, достав из кармана блокнот, принялся что-то быстро писать.
— И что же, вместо этого она стала считать минуты до вашей встречи? — не сдержала скептической интонации Кэй.
Рука Фабьена на секунду замерла.
— Я понимаю вашу иронию, — спокойно сказал он, не поднимая глаз. — Она вызвана моим внешним видом.
Кэй смущенно потеребила кулон-сердечко.
— Простите… — еле слышно пролепетала она.
Фабьен протянул листок официанту.
— Это заказ с учетом пожеланий мадемуазель, — вежливо объяснил он.
Тот пробежал листок взглядом и, угодливо покивав в ответ, удалился.
— Не беспокойтесь, я не обижаюсь, — мягко улыбнулся Фабьен, вновь поправляя очки.
— На меня? — с надеждой спросила Кэй.
— На нее тоже. Я никогда не утешал… не тешил себя иллюзиями по поводу своей внешности. Девушки всегда видели во мне только учителя. Причем ботаники. И Этель тоже приняла меня за ботаника, когда в первый раз увидела в школе. А когда узнала, что я преподаю рисование, то сначала очень удивилась, — продолжил Фабьен, — а потом попросила нарисовать для нее Динан. Нарисовать радужными, притягивающими взгляд красками, чтобы он мог заменить ей Динан настоящий. Который она считала серым и скучным… Без цвета, как она говорила.
— Бесцветным, — поправила Кэй.
Фабьен кивнул.
— Словом, таким же, как я, — подытожил он. — Наверное, это ее забавляло… Серый человек пытается нарисовать серый город радужными красками… Но тогда она казалась мне очень искренней… А я себе просто супергероем…
— А что с картиной? Вы ее нарисовали? — осторожно спросила Кэй.
Фабьен по привычке поправил очки.
— Да, нарисовал.
— И она понравилась девушке?
— Настолько, что с тех пор она навсегда осталась жить в Динане.
— Как же вам это удалось? — удивилась Кэй.