Конечно, это было справедливое требование, но разве не Глория уже столько раз поднимала вопрос о предназначении этого предмета обстановки, к тому же столь ненадежного, что трудно даже предположить, для чего вообще он мог сгодиться. Это же так просто: нет стола и нет проблемы!
— Не понимаю, почему мы его еще не выбросили, — жалобно сказала Глория, уже раз сто предлагавшая выкинуть его из окна, и с надеждой взглянула на Брук. Та скорбно поджала губы, отказываясь сочувствовать. — Все равно он совершенно бесполезен. Эти рахитичные кривые ножки вряд ли выдержат вес даже пары журналов…
Глория хоть и виновата, но понять ее можно: пытаясь осуществить эту затею, она рисковала либо быть придавленной довольно массивной столешницей, либо быть съеденной гигантскими пауками, несомненно там водящимися. Любое неосторожное движение могло спровоцировать появление пары-тройки лиловых шишек необыкновенной красоты или вызвать агрессию неведомых науке насекомых. Ни то, ни другое Глорию совершенно не устраивало, тем более в рассвете сил и лет!
— Потому что мы не можем распоряжаться чужой мебелью, а тем более портить ее. Кроме того, выкидывая это чудовище, мы рискуем кого-нибудь ненароком зашибить, — резонно заметила Брук.
Глория вздохнула: суровые репрессии к ненавистному предмету мебели снова отменяются!
— Брук, я сделаю это чуть позже… О! Кажется, я уже опаздываю…
Глория чересчур озабоченно посмотрела на часы и, обеспечив себе таким образом отсрочку от своих прямых обязанностей по поддержанию чистоты, принялась вдохновенно «дорисовывать» правый глаз и одновременно что-то невразумительно бормотать. Наверняка опять принялась повторять одну из своих ролей.
Брук в этом бормотании разобрала только неоднократно повторяющееся: «Париж… Париж…».
2
О да, Париж… Конечно, Париж. Только Париж! Этот пункт из пространного списка действий, которые Глории необходимо предпринять, чтобы в обозримом будущем стать «Величайшей Актрисой Столетия», был одним из наиглавнейших и основополагающих. Именно поэтому Глория отправилась в Европу, прихватив с собой Брук, заявив, что подруга просто обязана поехать с ней и на это есть сотня веских причин.
— Ты сама говорила, что тебе не хватает практических занятий по французскому языку, это же твое слабое место, — напористо убеждала Глория, хотя Брук и не думала противиться.
Предложение Глории показалось ей очень привлекательным. К тому же Глория, как очень самостоятельная и практичная особа, брала все организационные хлопоты на себя. Всего через пять дней после этого разговора девушки уже были в Париже.
Глория не дала Брук ни дня передышки, и уже в первый вечер подруги отправились на «маленькую» экскурсию. Сначала Брук уныло предположила, что Глория будет действовать в лучших традициях профессиональных экскурсоводов и сразу потащит ее обозревать какие-нибудь общепризнанные достопримечательности. Но выбор подруги сначала приятно удивил ее, потом привел в восторг, а их совместная прогулка закончилась ближе к полуночи. Странно, но променад после утомительного перелета не только не измотал Брук, но даже наоборот, способствовал приливу жизненных сил!
С самого первого вечера, с первых минут она влюбилась в Париж точно так же, как и ее лучшая подруга. Три недели, которые прошли с того знаменательного дня, совершенно не притупили ее восприятия. Наоборот, чем больше Брук узнавала, тем более таинственным и притягательным казался ей город. Брук любила бродить по узким улочкам; она обожала бульвар Сен-Мишель и все эти маленькие парижские лавочки, где можно купить все, что угодно; питала самые нежные чувства к скверу Людовика Тринадцатого, изящному и уютному, где так приятно посидеть знойным днем в тени лип… Была еще примерно сотня мест, которые Брук обожала и которые вызывали трепет в ее романтической душе.
Париж, пропитанный человеческими страстями, как губка водой, с колдовством его маленьких извилистых улочек, с уютом тесных кафе, с доброжелательностью обитателей мегаполиса, которые сами по себе — тема для отдельного разговора. Брук в равной степени приводила в восторг и роскошь старинных особняков, где проживали представители власть имущих и просто имущих, и обшарпанные многоэтажки, где, как в муравейнике, ютились те, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет вырваться из лап бедности.