Однако Мастера — это… Мастера! Получив пару не ожидаемых ими, но вполне терпимых ударов рогами, отскочили в сторонку, а второе животное с налитыми кровью глазами ринулось на первое. И вот баран с выпущенными кишками уже бьётся в агонии, а над ним, хрипя и шатаясь, стоит израненная полумёртвая «победительница», которую Мастерам и остается-то только что добить. Добивали, правда, почти полвека, но куда им Мастерам торопиться? В их распоряжении — Вечность.
«…Нынешний бросок поначалу тоже развивался четко по графику: жертва, как обычно, велась на щедро раскиданную гнилуху и отождествляла себя с разными „государствами“, якобы здорово отличающимися между собой и преследующими „разные интересы“. В этот раз получилось даже особенно профессионально: особо продвинутые животные дошли даже до того, что начали отождествлять интересы скота и работников бойни. Высший класс работы. Мастера уверенно загнали стадо в непонятное и нанесли отработанный завершающий удар — по кормушке. Зачем входить в загон с перепуганными животными. Они прекрасно справятся с собственным забоем и сами, и, когда все будет кончено, останется только зайти в вольер и аккуратно перерезать глотки еще шевелящихся подранков: кровь надо спустить на землю — внизу ее ждут те, кто когда-то научил Мастеров этой неторопливой, но безошибочной охоте за себе подобными»[6].
Светлана Лаптева остановилась. Следовало немного отдохнуть. Всё-таки топать по мокрым от росы лесным буеракам… Последняя Коммуна просуществовала чуть больше трёх лет. Теперь-то Светлана понимала, насколько был наивен её замысел. Но тогда, тысячу сто девяносто пять дней назад, надежда всё-таки была. Казалось, за полвека были успешно выморены все, кто помнили прежнюю жизнь. Даже те, кто просто успел родиться в СССР, то есть до девяносто первого года. Д и как не вымереть, при средней-то продолжительности жизни в протекторате мужчин 45 лет, а женщин — 55. Ха! Сама Светлана появилась на свет в две тысячи семнадцатом. Тем не менее, даже среди её пятого «генерейшн некст» или «поколения пепси и марихуаны» не угасала память о грандиозном прошлом уже не существующей страны. Эта память уже имела довольно смутные очертания и вряд ли правильно отражала историческое прошлое. Прошлое это воплощалось в некоем героическом фэнтези, в мифе, в ностальгической сказке о былом советском величии. Не то, чтобы это беспокоило Мастеров-заготовителей парного мясца, и их подручных, нет… Они великолепно отслеживали сопливых «патриотов-сопротивленцев» с их наивными листовками, ржавыми пистолетиками и самодельной взрывчаткой, не способной контузить и таракана. Любая попытка не только неподчинения, но и «мыслепреступления» пресекалась на корню. Причём пресекалась профессионально, служебно-казённо, равнодушно. Sine ira et studio, так сказать, ничего личного, Ordnung uber alles. А потом, приговаривая сопляков к трудовым воспитательным лагерям (читай — к разборке «воспитуемых» на органы для нуждающихся в пересадке почек и сердец граждан Евросоюза), служба безопасности через проституированное телевидение втолковывала обывателям, что борьба с бандитами ведётся для их же, обывателей, защиты. All for the blessing. И всё-таки подобные враждебные настроения среди молодёжи были для протекторов… Нет, не пугающими, ясное дело, но, несколько дискомфортными, что ли… Чёрт их разберёт, этих всё никак не вымирающих до установленного лимита русских — что у них там такое заложено в генах.
Светлана знала Славу, Володю и Олю давно и хорошо. Окончив обязательную четырёхлетку с её тривиумом (два года — русский язык, арифметика, трудовое воспитание) и квадриумом (два года — английский, обществознание, сексуальная грамотность и закон божий), они попросили заняться их настоящим образованием. Родители одобрили решение ребят, так что Лаптева еще три года по старым учебникам обучала троицу на дому истории, географии, литературе. С физикой, химией и алгеброй возникла некоторая заминка. Светлана чувствовала себя в естественнонаучных дисциплинах неуверенно, а привлекать кого-либо к запрещенному делу не следовало: обучение на дому строжайше преследовалась. Администрация протектората правильно усматривала в этом опасность идеологической диверсии. Но при этом, естественно, наказывала не как за политическое преступление, а как за как «укрываемую от налогов предпринимательскую деятельность». Что каралось всё теми же «трудо-воспитательными лагерями». В феврале сорок четвёртого бывшие ученики Лаптевой пришли не для занятий.
— Светлана Вадимовна, мы решили бороться! — сразу выпалил конопатый Славка. — Так дальше нельзя.
— Как вступить в «Патриотическое Сопротивление»? — спросила Оля без обиняков.
Лаптева сморщилась, словно от зубной боли.
— Знать не знаю и знать не желаю. — отрезала она. — А если бы знала, ни за что не сказала бы.
— Но как же так? — растерялся Володя. — Вы нам рассказывали… «Родина», «Отечество»…
— Плохо усвоил урок, ученик! — жёстко ответила Светлана. — Забыл, как я определяла эти понятия.
— «Существительные прошедшего времени». — вздохнула Оля.
— Вот именно! Родина, Отечество могут быть у народа, а народа нет уже как полвека. Есть русскоязычная популяция, обитающая на утрачиваемых ею территориях… Но, возможно, я не права, может быть и один в поле воин? Вы так считаете? Отлично! Давайте разберёмся. Против кого бороться собрались, воины? И как? Проколоть шину православной авточасовни? Выстрелить в полицая гвоздём из водопроводной трубы, набитой самодельным порохом?
— Вот именно! Родина, Отечество могут быть у народа, а народа нет уже как полвека. Есть русскоязычная популяция, обитающая на утрачиваемых ею территориях… Но, возможно, я не права, может быть и один в поле воин? Вы так считаете? Отлично! Давайте разберёмся. Против кого бороться собрались, воины? И как? Проколоть шину православной авточасовни? Выстрелить в полицая гвоздём из водопроводной трубы, набитой самодельным порохом?
Слушайте притчу. Не знаю, как сейчас, а прежде при бойнях состояли козлы. Стадо овец, гонимое на убой могло почувствовать запах крови и либо остановиться, либо даже броситься назад. Тогда козёл возглавлял овец и, бодро шествуя впереди, заводил стадо на бойню. Самих козлов, естественно, мясники не трогали и вовремя отводили в сторонку.
Так что же вы собрались делать в «Сопротивлении»? Бросить бутылку с бензином в козловоз, в смысле — в бронированную машину губернатора? Не думаю, что покушение удастся, но даже если бы… Что толку? Уверены в том, что если удастся свернуть башку главкозлу, тут же не найдётся другой, так же исправно прислуживающий мясникам? Бараны придут на избирательные участки, бросят бумажки в урну и выберут себе нового козла. А за моря-океаны до самих мясников вам ни при каких обстоятельствах не дотянуться, забудьте.
Ребята ошеломлённо моргали.
— Я не баран! — возмутился Славка. — Мы так жить не хотим.
— Вот только никому кроме меня так не говорите. — предупредила Светлана. — А то, знаете ли, ответ будет предсказуемым: «Ну и славно, не хотите — не живите».
— А что делать?
Тогда Светлана и предложила основать Коммуну. Вымерших деревень было сколько угодно, а в Туринской слободе — особенно много, приграничье всё-таки. Они перебрались в бывшую Лебедевку по последнему весеннему снежку. Ребята поразили Светлану трудолюбием и упорством. Почти сразу же к коммунарам под поднятый ими красный флаг потянулись последние из сохранивших человеческое обличье сельчан округи. Хорошо было то, что приходили они со своим скарбом и бесценными навыками выживания в деревне. Приехали родители Володи и Оли. За лето коммунары починили избы, поставили птичник, заготовили на зиму дрова, насушили грибов и ягод, навялили рыбы. А с какой гордостью смотрели ребята на мешки с картошкой, собранной в сентябре!
Через год число коммунаров перевалило за две сотни. Нашли врача и кузнеца с помощником. Сложились молодые семьи, у кого-то запищали дети. Все много работали, при коммуне появились конюшня и пасека. Предметом невообразимой гордости Славки и его нового друга Романа стал восстановленный ими пароэлектрогенератор. Правда, пока электричеством удалось обеспечивать посёлок только с обеда до полуночи. Но на пару лампочек и питание контрабандного китайского ноутбука в каждой избе — хватало. По окрестным заброшенным библиотекам и чердакам пустующих сёл собрали не вычищенные Службой Православной Нравственности книжки и компакт-диски со старыми фильмами и электронными библиотеками. По вечерам собирались в клубе, пили чай, допоздна беседовали, совместно просматривали старые советские кинокомедии. В города не выезжали, лишь продавцы периодически вывозили на стихийные базарчики овощи и мёд, там же приобретали необходимый ширпотреб и тут же возвращались.