— Иди и подумай. Вернемся домой, вернемся обязательно и к этому разговору. А пока выполняй свою задачу, для чего тебя сюда брали. Нужно разведать дорогу на юг и на запад, чтобы пройти мимо франков, не вступая с ними в бой. И котты гербовые снимите. На вопросы отвечайте, что вы наемники в поисках контракта.
— Как же так, сир, а честь? — наконец-то прорвало сержанта.
— Ваша честь — верность, — сказал твердо, как отрубил. — Меня хотят убить. Значит, по вашему внешнему виду враги не должны вас выследить и на меня выйти, пока я тут как бревно валяюсь.
— Я все сделаю, как вы велите, сир, хоть мне это и не нравится, — а в глазах старого вояки читалось некоторое удивление.
Типа заговорила комнатная собачка и ведет разумные речи.
— Гербовые котты чтобы все сняли прямо сейчас, — оставил я за собой последнее слово.
Сержант встал и, стукнув кулаком по заднице верхнего быка на котте, отошел в сторону, но совсем не уходил, оглядываясь по сторонам.
Микала ищет, — подумал я. — Уши тому отодрать напоследок. Ишь, злой какой! Обучит он мне сотню конных стрелков для моей личной гвардии, никуда не денется. Будет у меня помесь драгун с казаками. Подскочить, сбоку от латного строя, нашпиговать тяжелых латников болтами и так же легко оторваться. И чтоб в пешем бою в городе знали толк. Хе-хе… Спецназу захотелось? Штурмовиков-бронегрызов? А то? Превентивно карать моих будущих отравителей прямо в их укрепленных гнездах. А числиться они будут у меня в Беарне, при замке. Потешными стрелками малолетнего инфанта. Чем бы дитя ни тешилась, лишь бы государственные дела не лезла. Я и не полезу, пока сил не подкоплю. Временной люфт пока еще есть.
И еще бы мне хотя бы сотню конных мушкетеров. С хорошими мушкетами. Не с аркебузами. И навербовать туда кадетов — младших сыновей с гасконских майоратов*. Поместье посулить за двадцать лет службы на жаловании.
И пушки. Последний довод королей. Вот тут мое послезнание — страшная вундервафля для моих врагов. Но держать все это надо в секрете, сами они, к примеру, до конической каморы заряда лет четыреста тумкать будут.
В глухом местечке все творить. Тайно. От маменьки и кортесов* подальше. Значит к северу от Пиренейского хребта.
И хунту* свою сколачивать заранее, чтобы управление государством сразу перехватить. Ой — ё… Это же не пушки отливать. Это…
И все это за год с небольшим… Цейтнот, однако.
И пусть маменька в Помплоне сидит — в большой политик играет, пока я перехват власти готовлю. «Мосты, вокзалы, телефон и телеграф…». В моем случае — это горные перевалы и ключевые замки.
К моей коронации подвижная артиллерия и спецназ должны быть готовы на тряпочки порвать всех в Помплоне, на кого укажу. А потому родовитых туда не брать. Чтобы не расшаркивались с рикос омбрес* прежде чем дать им в зубы. И в ступор перед вельможами не становились. Бояр надо давить как их Петр в России давил — сержантами гвардии из мелкопоместных дворян с лютой классовой ненавистью во взоре. А для этого нужна не феодальная вольница, а постоянная армия. С железной дисциплиной.
Альтернатива у меня одна — сидеть и ждать пока эти рикос омбрес меня не отравят. У них-то рука не дрогнет. Проверено нашей историей. Поэтому приоритетная задача — выжить, а там война план покажет.
До обеда меня не трогали, и я, отлеживаясь, продолжал доить Микала на информацию, которой по определению много не бывает. Благо пажи отвлеклись игрой в чехарду. Кстати Микал где-то уже разжился коттой с моим гербом — гербом принца Вианы — на красном поле переплетенная золотая цепь. Вот жук. Уважаю. Теперь сержанту ему ухи драть хенде коротки.
После обеда конные стрелки шевалье д’Айю привезли лекаря, привязанного к седлу и с мешком на голове. Параноики. Но мне именно такие и нужны. Потому как если у вас нет паранойи, то это совсем не значит, что вас не преследуют.
Освобожденное светило средневековой провинциальной медицины долго ругалось, Потом попив водички, он резко поменял настроение и профессионально осведомился.
— Где раненый?
Подвели ко мне эту слегка полнеющую фигуру лет сорока с красным мясистым лицом отдышливого гипертоника и большими набухшими мешками под глазами — у самого почки больные. Воистину: врачу — исцели себя сам. Глаза его были блеклыми и казались сонными. Одет он был в костюм из добротного и практичного коричневого сукна. Чулки у него тоже были коричневого сукна, но более тонкого. Пуфы совсем не пышные и без разрезов. На шее начинающая входить в моду белый пристяжной гофрированный воротник-фреза. Маленький такой, совсем не похожий на ту «голову на блюде», что я на картинах видел.
— Ну-с, — протянул он с ленцой, ну прямо как наш родной российский земский врач, — Что у нас тут болит, юноша?
И грабарки свои толстопальцевые к моим повязкам тянет.
Тут я ему по рукам и зафинделил рукояткой кинжала.
Лекарь отшатнулся от меня и взвыл, баюкая ушибленную кисть, глазами взывая к окружившим нас рыцарям о справедливости.
— Руки помой, прежде чем в моей голове копаться будешь, — возмутился я.
— Зачем? — лекарь сделал круглые глаза.
— Саншо, повесь этого шарлатана на первом же суку, — крикнул я инфанту. — Он захотел отправить меня на тот свет.
Но первым был Микал, уже приставивший свой страхолюдный свинокол к горлу медикуса, а второй рукой держит его за волосы на затылке. И смотрит на меня в ожидании команды прирезать этого славного представителя третьего сословия королевства франков.
— Что ты творишь, Феб, — прикрикнул на меня удивленный дон Саншо.
Остальные рыцари сделали вид, что это их совершенно не касается. Пусть принцы развлекаются, как хотят.
— Мы тебе лекаря с утра искали по всем окрестностям, — добавил дон Саншо с укоризной.
— Это не лекарь, а шарлатан, — завил я убежденно. — Он руки не моет, когда пациента пользует. А убивает, как ты знаешь не железо, а грязь в ране.
— Первый раз слышу, — округлил свой единственный глаз инфант.
— Теперь знай, — и повернулся к своему пажу. — Иниго, принеси мне сумку этого унтерменша.
Бинтов в нашем понимании термина у этого, мягко выражаясь, врача в сумке не было. Валялось там — на дне, несколько скрученных полос льняной ткани, вместе со всяким сором вперемешку. Убил бы! Несколько горшочков с завязанными крышками из пергамента без надписей. Бронзовый ланцет зверского размера и еще какая-то железная хрень вся изогнутая.
— Это что? — спросил я, показывая лекарю эту изогнутую хрень.
— Бандаж для прижигания ран, — ответил тот дрожащим голосом.
— Sadist, — обругал я его за такие методы лечения, но уже осознал, что, ни он, ни вообще вокруг меня никто этого слова не поняли, Маркиз де Сад родится только через триста лет. А сам термин появится еще через век.
— Филипп, Иниго.
— Мы тут, сир.
— Разведите небольшой костер. Здесь неподалеку от меня и поставьте кипятить большой котел воды. И еще один котелок приготовьте поменьше.
— Сержант, — поискал я глазами.
— Нет его, сир, на разведку поехал, — ответил мне Микал.
— Осмелюсь заметить, Ваше Высочество, что кровь пустить сможет и мой цирюльник, — сказал безбородый сьер Вото.
Лицо лекаря стало цвета свеклы, когда он услышал мое титулование.
— Давай его сюда скорей. Пусть пустит кровь этому лекарю, а то он тут мигом lasty ckleit.
Лекаря быстро освободили от кафтана, камзола и рубашки. А прибежавший цирюльник, который по совместительству был у сьера Вото лучником, медной бритвой с шипением пустил доктору кровь прямо на землю.
— Ne ponos, tak zolotucha, — констатировал я это безобразие.
Лицо медикуса приобрело здоровую бледность, и угроза инсульта его вроде как миновала.
— Положите его подальше и присыпьте его дурную кровь землей, чтобы не воняла.
Цирюльник с Микалом утащили лекаря за шатер, с моих глаз долой, и там перевязали его рану его же грязной тряпкой.
Вскипела вода в котелке над костром, который разожгли паж и оруженосец. Я приказал побросать в маленький котелок бинты и ланцет и продолжать кипятить. Заодно и бритву цирюльника, который так неосторожно ее оставил в пределах моего зрения. А большой котелок поставить охлаждаться в тень.
Пришел цирюльник, глазами ища свою бритву.
— Тебя как звать? — спросил я его.
— Хулио Эскаланте, Ваше Высочество.
— Твоя бритва, Хулио, кипятиться, — просветил я его. — Брось также в котелок свой ланцет.
— Зачем?
— Потому, что я так хочу!
Уф-ф-ф… Приказать все же легче, чем объяснить. А главное — быстрее.
— Микал, намочи мою повязку.
— Как намочить? Всю? — уточнил тот у меня.
— Нет, только там где присохла кровь, а то отдирать будет трудно.
Без боли не обошлось. Пришлось терпеть — теперь я рыцарь! Эбенть! Ноближ оближ. Кровь склеила волосы и приварила их к коже и тряпке. Пришлось цирюльнику аккуратно обрезать их ножом. Эх… Побрить бы сейчас голову, да невместно: аристократия тут ходит с длинными волосами. Пережиток прошлого, когда шлемы были маленькими, а туго заплетенная коса на затылке — дополнительная защита от рубящего удара.