Когда я ее допрашивал, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос или практиковалась, либо же просто пыталась сойти за простушку.
Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких как он хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого и увидите там шестерых, а то и восьмерых барри рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованья у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.
Однако, когда покончив с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за ужином затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дейну Хэммонда.
Я решил, что правильнее будет начать все сначала.
По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дарроу.
— Почему вы так на меня напустились? — без обиняков выпалила она.
Я заметил, что ничего подобного.
— Нет, нет, еще как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. — При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.
— Еще бы, — признался я. — Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?
— Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, что я скромная служащая девушка.
— О да. Потому я решил на вас отыграться. Еще, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.
Мы пересекли порог гостиной, и тут же подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дарроу; первым моим побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабель повыключали свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало, мне, что приближается опасность, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровеннейший (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.
Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и поспешно затараторила, пытаясь перекричать голос диктора:
— Не надо его гладить!
— Не буду, — заверил я с выражением.
— Не беспокойтесь, он умеет себя вести, — добавила она.