Я поднял глаза и едва не потерял сознание. Схватившись руками за краешек стола, чтобы удержать равновесие, я тщетно пытался унять дрожь в коленях.
- Что с вами? Вам плохо? - Донесся откуда-то издалека голос симпатичной блондинки.
- Нет, нет, все в порядке... - Ответил я и еще раз взглянул на монитор компьютера.
Со светящегося экрана мне улыбалось изображение... моей бывшей жены.
ГИМНАЗИСТКИ
Стояло солнечное июньское утро. Право, не скажу точно, было ли оно действительно солнечным, однако ж высокое звание сочинителя обязывает меня нарисовать благородному читателю пейзаж места действия прежде, чем приступить к самому действию. Потерпите, благородный читатель.
Так вот, стояло солнечное июньское утро. Воздух был тепл и недвижим, небесный свет касался золотом листьев пыльного шиповника, росшего на неухоженном газоне по обочинам улицы, ронял яркие блики на неровную мостовую. За шиповником начиналась лестница, поднимавшаяся к высокому каменному зданию, где располагался некогда самый что ни на есть обыкновенный техникум. Собственно, техникум и остался на том же месте, только обрел он ныне вторую жизнь, второе дыхание, получив гордое наименование - гимназия.
Я неспеша прогуливал по тротуару радостно молотящего в воздухе длинными курчавыми ушами коккер-спаниеля и наслаждался погодой. Спаниель деловито подымал лапу подле каждого встречающегося ему попутно предмета. Нам было хорошо и уютно вдвоем.
И вот, в этот прекрасный миг возвышенных мечтаний о прохладной ванне, газете и предстоящем обеде, идиллия была нарушена весьма неожиданным образом. А именно дверь в вершине лестницы оглушительно хлопнула и на улицу выбежали две смеющиеся гимназистки.
Как и все юные особы, эти были хороши собою, веселы и беззаботны. Спаниель, бросив обнюхивать шиповник, бесцеремонно поспешил познакомиться с их туфлями, но, не обнаружив, видимо, в их запахе ничего значительного, засеменил было далее.
- Ах, какая прелесть! - Воскликнула одна из гимназисток, обращаясь не то ко мне, не то к спаниелю. С этими словами она ухватила собаку за шею, вызвав таким действием несказанное удивление последней, и принялась усердно мять ее холку. Пес лениво махнул хвостом.
- Нет, ты только посмотри, Любочка, какое милое существо, не правда ли? - Обратилась она к подруге, глядя тем временем в глаза разомлевшему от нежданного счастья псу.
- Да, чудесное существо, - подтвердила со знанием дела Любочка, бросая заинтересованный взгляд в мою сторону, - полностью с тобою согласна.
Я отвернулся и закурил, терпеливо ожидая, когда у девушек пройдет приступ умиления. Но не тут-то было: юные особы, кажется, прекрасно сознающие, что являются не кем-либо, а студентками петербургской гимназии, чудесного города, где есть губернатор, кондуктора и даже городовые, решили, не уходить, не учинив подобающую приличию беседу в пару фраз.
- Ах, скажите, сударь, где вы приобрели столь очаровательное создание? - Спросила первая, продолжая тискать собаку, - ведь не иначе, на какой-нибудь породистой выставке, правда?
- Что вы, сударыня, - правдиво отозвался я, - на птичьем рынке, за три рубля.
Признаться, я был слегка поражен неожиданной обходительностью ее манер. Одно слово - Петербург!
- Ах, вы, вероятно, обманываете меня! - Засмеялась она. - Скажите, что обманываете!
- Ну... - Смутился я, - Немного, пожалуй. Не за три, а за три с полтиной.
Девушка засмеялась добродушным смехом.
- Вы так развесилили меня, право... - Произнесла она, и я вторично умилился ее утонченному воспитанию. Чудо! Может быть, не зря это все подумал я - Петербург, кондуктора, городовые... Может быть, так оно и должно быть, чтобы в прекрасном, чистом городе, жили прекрасные обходительные люди...
- Да, вы так развесилили меня, право, что я, видит Бог, едва не уписалась тут со смеху!
- Что ты, Ира! - Воскликнула ее подруга. - Разве можно говорить такие вещи при незнакомом нам человеке!
Она улыбнулась мне извиняющейся улыбкой.
- Не слушайте ее, сударь, она, блин, немного на башку того... Долбанутая... Надеюсь, вы не обиделись?
- Нет, что вы... - Развел я руками, польщенный заботой о моем самолюбии. - С чего бы?
- Не знаю, - пожала плечами она, - тут на днях один козел старый от таких слов чуть на асфальт не звезданулся. Я вот и подумала, вдруг вы тоже... Как этот... Интеллигент хренов...
- Нет, нет, - поспешил заверить я, - я не того... в общем не то, что вы сказали...
- А, ну тогда порядок. - Отозвалась она и обратилась к своей напарнице. - Пойдем, кончай животное мучать. Давай быстрей, опаздываем, на хрен!
И, обернувшись ко мне, добавила:
- До свидания!
- Прощайте... - Ответил я, и немного подумав, добавил: - блин.
Одно слово- Петербург! Невский проспект, городовые, кондуктора...
Куда мы идем, господа?
ИЗМЕННИЦА
Эта весьма любопытная и довольно поучительная история произошла довольно давно, аж в самом что ни на есть тысяча девятьсот шестьдесят третьем году. А может быть, и в шестьдесят первом, кто теперь вспомнит? Но не это важно. Произошла она, к
слову сказать, в небольшом поселке колхозного типа Вейшино, что под тогда еще Ленинградом, городом-героем, между прочим. А может быть, и не в Вейшино, не знаю точно. Но, кажется, под Ленинградом. Впрочем, это тоже не играет особой роли в фабуле данного сатирического повествования.
А началась история эта прямо-таки прозаически. Можно даже сказать очень обыденно. То есть, другими словами, три мужика пахали поле. Что тут, позвольте спросить, романтичного? Такого, с позволения сказать, достойного для занесения в анналы мировой литературы? А то, что пахали они на тракторе. На тракторе, не побо
юсь этого слова, марки "беларусь". Таком мощном, сильном, советском, простите за выражение, тракторе. И вот трактор этот ни с того ни с сего возьми да и провались под землю.
Сначала мужики подумали что это у них с похмелья. Присмотрелись - ан нет, ушел их трактор по самое что ни на есть неприличное слово в грунт, а с обоих сторон от него бревна старые из-под земли торчат. Блиндаж, значит, военный. Стоял себе в лесу,
потом присыпало его земелькой-то, лес порубили, пни повыдергивали, а блиндаж остался. И вот бревнышки, значит, в нем подгнили и провалились вниз вместе со злосчастным трактором.
Поудивлялись мужики всякими заковыристыми выражениями и полезли они тот трактор вытаскивать. Смотрят - в блиндаже ящик стоит. Ничей. И вроде как внутри чего-то есть. Поглядели - и вправду есть. Лежат в том ящике бутылки стеклянные, в них плещется что-то подозрительное, и на этикетках по-иностранному написано. "Шнабс", вроде. Не иначе как отрава, чтоб ею победоносные советские танки взрывать. В общем, мэйд ин ненаше, да и на вкус - параша. Хотя спиртом пахнет. Мужики отраву эту, значит, внутрь употребили: дескать, жизнь за родину отдать не жалко, главное,
чтоб врагам не досталось. Глядят - а рядом еще ящик стоит. Хоть в газах и двоится, а ящик кажется целый. Ну и решили они проверить: вдруг еще какой гадости подлые враги припасли? Гадости в ящике не оказалось, зато обнаружилась там немецкая форма с касками и автоматами, и даже офицерская фуражка с орлом и свастикой отыскалась.
Мужики меж собой покумекали и уговорились дружным трудовым коллективом учинить в родном поселке шутку юмористического содержания. То есть, форму на себя надеть, придти в клуб, где райком, и потребовать пять рублей на водку.
И вот идут, значит, мужики по поселку в немецкой форме, и по сторонам так зло зыркают. А люди вокруг в обморок падают. Один из шутников, тот, что тракторист, немецкий в школе изучал, пока пять лет в шестом классе учился. И вот для пущего страху говорит он на иностранном языке всякие разные слова. Вроде того, что: "их
бин хендехох цурюк штрассе хундер, едмить твою медь". А друзья его, чтоб не отставать в образованности, поддакивают: "йа, йа, штрассехундер, твою туда".
Приходят они в таком вот виде в райком. А там заседание полным ходом идет, обсуждается, значит, линия партии. Ну, друзья наши, для начала, чтоб пять рублей вернее дали, всех коммунистов и комсомольцев к стене зовут, вроде как на расстрел. А председателя - в особенности, чтоб он им выговоры за водку на работе не писал. Дело ясное, в поселке-то все коммунисты, никому первому к стене идти не хочется, вот и сидят они как сидели, сердешные, друг на дружку поглядывают. А секретарь, напугамшись, участковому милиционеру звонит, который один на три деревни. Приезжайте, говорит, Иван Кузьмич, тут без вас никак. Тут трое фашистов из лесу
пришло с автоматами, сейчас всех убивать станут. А вы - отвечает Иван Кузьмич - проспитесь хорошенько, вам фашисты мерещиться и перестанут. И трубку бросает, неделекатно так, безответственно.
Ну, друзья наши уж злятся. Давайте, говорят, коммунисты, выходите, а то всех как есть укокошим. Секрктарь пьет валерьянку и опять звонит милиционеру. Все остаются по местам, спорят, кто первым пойдет, и кому, соответственно, укокошенным быть. Тут бабка одна вскакивает. Думает, ежели она врагам сейчас поможет, ее старую, может, пожалеют. Может, курей, или даже гуся не унесут.