Далее последовало вот что: человек, постояв немного и не заметив ничего опасного, начал двигаться, я слышала, как он прошел в кухню, заглянул в ванную, а затем выглянул в прихожую. Не знаю, кого я ожидала увидеть, припав к щели, но только не Сеньку, который с очень обеспокоенным выражением на физиономии оглядывался по сторонам. «Это что ж такое делается?» — пронеслось в моей голове, и я ворвалась в квартиру, начисто забыв о том, что она не моя и поднимать шум все же не стоит. Когда дверь распахнулась, Сенька испуганно вскрикнул, но, увидев меня, неожиданно заулыбался и сказал со вздохом облегчения:
— Дарья…
— Что ты здесь делаешь? — зашипела я, наступая на племянника.
— Я за тебя беспокоился, — обиделся он и, нырнув к входной двери, прикрыл ее и добавил укоризненно:
— Ну что ты шумишь?
— Ты влез в чужую квартиру, — напомнила я, задыхаясь от праведного гнева.
— Ты тоже, — вздохнул он, отводя взгляд.
— Я беспокоилась за этого типа, как его… о, черт…
— А я беспокоился за тебя.
— Ты мог бы беспокоиться дома.
— Не мог, и кончай злиться, лучше давай здесь как следует все осмотрим, вдруг найдем фотографию?
— Что значит осмотрим? — возмутилась я, неожиданно обнаружив колоссальные пробелы в воспитании племянника, но, некстати вспомнив, где мы ведем этот диалог, поскучнела. — Несанкционированный обыск — это… — Я не успела договорить, в дверь позвонили. Мы с Сенькой разом подпрыгнули и замерли, выпучив глаза друг на друга.
Звонок повторился и теперь звучал гораздо настойчивее. Чувствовалось, тот, кто в настоящий момент стоял за дверью, твердо решил попасть в квартиру. Сенька вдруг ожил и стал делать мне знаки, размахивая руками, как ветряная мельница, с перепугу соображала я хуже не бывает, но основную мысль все же уловила.
— Надо сматываться через балкон, — сделал Сенька вполне здравое предложение, я кивнула, предлагая ему двигать к балкону, а сама на цыпочках прокралась к входной двери (не иначе как все черти в тот день болтались по соседству и толкали под руку) и заглянула в «глазок». В тусклом свете, падающем от заколоченного окна, я увидела физиономию Андрюхи Коломейцева, нашего нового участкового, выглядела она строго, я бы даже сказала решительно, а я, не задумываясь, распахнула дверь и буркнула:
— Входи.
Если б на голову Андрюхи свалился мешок с песком, он бы не выглядел таким обалдевшим, шагнул в прихожую, шевеля губами, и только с третьей попытки произнес:
— Здрасьте…
— Здравствуй, — ответила я, закрывая за ним дверь. Сенька, который к тому моменту уже добрался до балкона, услышав, что я с кем-то разговариваю, незамедлительно вернулся и теперь стоял в дверях и глупо улыбался. Участковый заглянул в комнату и с некоторым недоумением спросил:
— А где Зюзин?
— Понятия не имею.
— А-а… — Он еще раз огляделся и сказал:
— Что ж, я тогда попозже зайду. — И направился к двери. Сделав несколько шагов, он вроде бы очнулся и поинтересовался:
— А вы что здесь делаете?
— Ищем Зюзю.
— А-а… Как ищете, то есть зачем?
— Я пришла узнать у него насчет фотографии. Он утверждал, что у него ее нет, а потом и вовсе пропал.
— Кто, Зюзя?
— Я тебе про кого рассказываю? Конечно, Зюзя. Я решила, это он вернулся, а это ты. — Тут я подумала, что гениальные идеи, посещавшие меня в тот день, сыграли с моим мозгом злую шутку: что-то в нем перепугалось, оттого я и несу всякую чушь: к примеру, зачем вернувшемуся Зюзе звонить в собственную дверь, если предполагается, что за ней никого нет? Это открытие меня смутило, я приняла покаянный вид и отвела взгляд от честного лица участкового. Не знаю, как у Андрюхи с гениальными мыслями, но соображал он в ту минуту еще хуже, чем я, потому что совершенно неожиданно предположил:
— Может, мне его тогда здесь подождать?
— Подожди, — пожала я плечами, нахмурилась, косясь на Сеньку, и спросила:
— А ты чего стоишь как пень? Марш домой. — Сенька ломанулся к балконной двери, а я, всплеснув руками, вскрикнула:
— Куда ты? Выйди по-человечески.
Племянничек развернулся на пятках и, старательно обходя участкового, пошел к двери. Ему оставалось не больше метра, когда он вдруг замер и произнес:
— Давай поищем?
— Что?
— Ну, фотографию.
Я задумалась, взглянула на участкового, прикидывая, будет ли обыск санкционированным, если проводится в присутствии участкового? Честно скажу, вся эта история с фотографией к тому моменту так мне надоела, что я решила махнуть рукой на все тонкости юриспруденции и в самом деле осмотреться. Я обвела взглядом комнату, и тут Андрюха полез с вопросами:
— А куда ушел этот Зюзя?
— Откуда мне знать?
— Давно?
— Понятия не имею. Участковый вдруг забеспокоился:
— Как же так?
— Очень просто. Я пришла к нему, он меня отфутболил, потом к нему явился какой-то тип, а я караулила возле дома. Он из него не выходил, а когда я пришла опять, дверь не открыл. И я начала беспокоиться.
— И что? — спросил вконец растерявшийся участковый.
— Говорю, я начала беспокоиться. И решила проверить.
— Ага…. значит, дверь была открыта, а хозяина нет? — Андрюхины щеки слегка порозовели, так он обрадовался тому, что начал хоть что-то понимать. Я поджала губы, вздохнула, но соврать не решилась:
— Дверь была заперта. А Зюзи нет. Ты сам в этом можешь убедиться.
— А как же…
Я не стала ждать, когда он закончит, и молча ткнула пальцем в распахнутую балконную дверь. Мы немного постояли, тараща глаза: я на балкон, а Андрюха на мой палец, наконец участковый обрел дар речи и с легким заиканием осведомился:
— Вы проникли в квартиру через балкон?
— Я проникла, — строго поправила я, но тут Сенька все испортил:
— И я, — сказал он твердо. — Мы вместе. — И добавил с намеком на панику:
— Потому что беспокоились за Зюзю.
Я представила лицо сестры, если до нее дойдет, что ее сын под моим руководством вломился в чужую квартиру, где и был задержан участковым, так сказать, на месте преступления, и у меня разом заныли все зубы.
— На кой черт ты сунулся в эту квартиру? — простонала я. — Как ты вообще здесь оказался? — Конечно, выяснять отношения сейчас было несколько неуместно, но ничего не поделаешь, такой уж у меня характер. Сенька об этом хорошо знал, потому и начал поспешно объяснять:
— Ты ушла, и я пошел за тобой, потому что ясно стало, что-то ты задумала. Чуяло мое сердце: к Зюзе направишься. Так и есть. А потом ты через балкон махнула, я подождал — тебя нет, и я испугался… а вдруг тебя схватили?
— Вдруг, вдруг, — прорычала я. — Если испугался, в милицию надо звонить, а не лезть через балкон. Что я твоим родителям говорить буду, скажи на милость?
Сенъка загрустил, а участковый вновь ожил:
— Так Зюзи в квартире не было, когда вы через балкон влезли?
Я густо покраснела и кивнула.
— Только Сенька здесь ни при чем, так и запиши. Он за меня испугался и полез. Спасатель. Вот олух, а если б и вправду…
— Я с Кузей, — торопливо сказал он. Я шагнула к балкону, отдернула занавеску и в самом деле увидела Кузю, тот лежал зажмурившись и чутко водил ушами, в остальном не подавая никаких признаков жизни.
— С ума сойти, — не поверила я. — Как же он на балкон забрался?
— Я его подсадил.
— Слушайте, — возмутился Андрюха, — а хозяин-то где?
— Говорю, пропал, — разозлилась я. — Из дома он не выходил, а здесь его нет.
— Нет, — согласился участковый. — А где он?
— Должно быть, у соседей, где ж еще?
— Тогда, может, мы уйдем отсюда? — всполошился Андрюха. — А то он, чего доброго, застукав нас, милицию вызовет.
Мысль показалась мне довольно оригинальной, но спорить желания не возникло, я свистнула Кузе, и мы гуськом во главе с участковым зашагали к двери. Только я собралась вздохнуть с облегчением, что моя дурацкая выходка со вторжением в чужую квартиру благополучно закончилась, как Кузя вдруг громко залаял, поставив шерсть дыбом, и кинулся к шифоньеру.
— Ты что, спятил? — возмутилась я, но вместо того чтобы ухватить Кузю за ошейник и вывести вон, подошла к этому чертовому шифоньеру и повернула ключ. Зюзя сидел в шифоньере. Поначалу я даже обрадовалась, потому что не люблю загадок. А тут все просто, никуда Зюзя не уходил, а взял да и спрятался от нас. Но на смену одной загадке сразу же пришла другая: как он смог сам себя запереть в шифоньере? Я не люблю понапрасну ломать голову, потому, ухватив Зюзю за рубашку, сказала сурово:
— Вылазь.
И тут он такое выкинул… то есть он взял да и вывалился, а мы, сгрудившись возле него, дружно взвыли, потому что стало ясно: запереться в шифоньере Зюзя не мог. Он вообще ничего не мог, потому что… вот здесь начиналось самое жуткое: как ни крути, а слово это произнести придется: Зюзя был трупом. Самым настоящим, причем не нужен патологоанатом, чтобы сообразить, что парня задушили: глаза неестественно выпучены, язык вывалился, а шею обвивает тонкий шнур.