Морозникова сначала, видимо, не поняла мою последнюю фразу, потому что несколько секунд сидела неподвижно, затем вспыхнула и воскликнула:
— Да что вы! Я вообще не имею к случившемуся никакого отношения! Меня вообще тогда не было в детском доме, у меня давно рабочий день закончился!
— Вот и славно, — невозмутимо откликнулась я. — А теперь расскажите, пожалуйста, что там у вас случилось и как все произошло. И поподробнее, чтобы мне пореже приходилось перебивать вас вопросами.
Аделаида Анатольевна залпом допила кофе, который, увы, уже совсем остыл, и начала:
— Одним словом, у нас заболел воспитанник. Точнее, двое… Первый мальчик, из старшей группы, уже был направлен в изолятор — речь шла о дизентерии. Второй поступил туда на следующий день. Два дня пролежал, пролечился, ему стало лучше… И вот наутро он был обнаружен мертвым! В своей кровати!
— А отчего наступила смерть? — все-таки пришлось мне уточнить, потому что Морозникова, вспомнив о деталях трагедии, закрыла лицо руками и замолчала.
— Разумеется, пришлось вызвать «Скорую» и милицию. Врач сказал, что смерть наступила от асфиксии. То есть он задохнулся…
— Или его кто-то задушил, — добавила я.
— Да, — нервно согласилась заведующая. — Но вы же понимаете, что этого просто не может быть!
— Почему? — удивилась я.
— Потому что… Да потому что этого просто некому сделать! — развела руками Морозникова. — У нас только дети и воспитатели! Неужели вы думаете, что кто-то из них способен на такое?
— Но ведь мальчик же умер. Вряд ли он сам себя задушил.
— Но он… Но это мог быть несчастный случай! — стояла на своем Аделаида Анатольевна.
Я вздохнула.
— Когда наступила смерть, по словам врача?
— Около двенадцати часов ночи, — ответила Морозникова.
— А во сколько обычно дети ложатся спать?
— В десять.
— Аделаида Анатольевна, а кто оставался в детском доме после ухода воспитателей? Я так понимаю, что не все сотрудники там ночуют…
— Разумеется, нет. Остаются дежурный воспитатель, нянечка… ну, и охранник.
— Охранник находится в помещении?
— Да, у входа, в вестибюле. Ворота на ночь мы запираем. Входную дверь — тоже.
— То есть никто посторонний на территорию детского дома проникнуть не мог?
Морозникова чуть подумала, потом отрицательно замотала головой.
Я выразительно посмотрела на нее. Она снова вспыхнула:
— Но у нас проверенный коллектив! Вы что же думаете, я людей с улицы набираю на работу? У них у всех стаж, рекомендации! Опыт педагогической работы!
— А воспитанники? — уточнила я.
— А что воспитанники?
— Ну, они-то наверняка не все из благополучных семей. У вас же не только сироты, как я понимаю, но и те дети, от кого отказались родители. Или лишены родительских прав.
— Все верно, — кивнув, согласилась Аделаида Анатольевна. — Но кому из воспитанников и, главное, зачем придет в голову убивать… этого мальчика?
— А что говорит милиция? — спросила я.
— Говорят — будем разбираться! Уже вызывали несколько раз — и меня, и воспитателей, и нянечку. И даже детей опрашивали.
— И что выяснили?
— Да разве они мне докладывают? — отчаянно махнула рукой Морозникова.
— То есть по подозрению в убийстве никто не задержан, не арестован?
— Нет, — покачала головой заведующая и выжидательно посмотрела на меня.
— Простите, но я не совсем понимаю — чего, собственно, вы хотите от меня? — спросила я.
— Ну я же вам говорила о репутации своего детского дома. Я дорожу своей работой, своим коллективом… Детьми, наконец! И мне бы совсем не хотелось, чтобы поползли слухи… — вкрадчиво заговорила Аделаида Анатольевна.
— Ну, слухи так или иначе поползут, — заметила я. — Детей же не заставишь молчать.
— Пускай так, но одно дело, когда просто болтают, а другое — когда для этого есть основания, — возразила мне директор детского дома.
— А разве их нет? — удивилась я.
— Вы меня не поняли, — со вздохом сказала Морозникова. — Я потому и обратилась к вам, чтобы вы развеяли все возможные сплетни. Чтобы вы доказали, что это был несчастный случай и ни воспитатели, ни воспитанники к нему не причастны!
— Я думаю, что это вы не понимаете специфики моей работы, Аделаида Анатольевна, — покачала я головой. — Поймите, я занимаюсь расследованием преступлений — убийств, краж, ичезновения людей… Я могу провести работу и выяснить, что произошло на самом деле. Понимаете? Я могу установить ис-ти-ну. Но вам она как раз может не понравиться. Вдруг окажется, что это было убийство и виноват как раз кто-то из персонала или воспитанников? Что тогда?
Аделаида Анатольевна поморгала накрашенными ресницами.
— Вот этого как раз и не надо! — выдала наконец она. — Я хотела, чтобы вы всех опросили, все сопоставили, а потом сказали в милиции, что мы тут совершенно ни при чем! И чтобы они прекратили дело!
— Простите, но это звучит, я бы сказала, более чем наивно, — усмехнулась я. — Вы сами-то понимаете, что говорите? Я приду в милицию и скажу: «Вы знаете, я там пообщалась в детском доме со всеми, они все такие милые, какие из них убийцы? А мальчик просто забыл, как дышать, и задохнулся, как в том анекдоте. Так что быстренько сворачивайте дело, я вам приказываю». Так, что ли?
— Господи, ну как вы все утрируете! — недовольно проговорила Морозникова. — Но у вас же есть какие-то знакомства, связи в милиции? Наверняка же есть! Вы могли бы просто… ну… как бы неофициально попросить их замять это дело… Разумеется, я заплачу вам за работу!
— Я уже сказала вам, в чем заключается моя работа, — сухо ответила я. — То, о чем вы просите, совсем не по моей части. Если вам нужно решить вопрос, как вы выражаетесь, неофициально, попробуйте сами обратиться в правоохранительные органы и договориться, что называется, без свидетелей. Но я не уверена, что ваша просьба будет удовлетворена.
— То есть вы отказываете мне в помощи, — констатировала Аделаида Анатольевна.
Я только развела руками.
— Хорошо. — Она поднялась и молча направилась в прихожую.
Я последовала за ней и, наблюдая, как заведующая детским домом обувает сапоги, сказала:
— Могу дать вам совет: доверьте все милиции. Даже если окажется, что виноват кто-то из ваших подопечных, то это все равно лучше, чем если спустя какое-то время выяснится, что вы пошли на подкуп. В первом случае вы, конечно, можете получить взыскание, но это не такая уж строгая мера, и со временем все забудется. А вот во втором… Тогда будет существенно подмочена не только репутация вашего заведения, но и ваша собственная. А для педагога она очень важна. Работу можно потерять, а найти новое место будет непросто. Так что послушайтесь меня — не наломайте дров.
— Спасибо, — сухо кивнула Морозникова и, не застегивая шубы, открыла дверь и вышла на лестничную клетку. Потом обернулась и добавила: — Только и в первом случае, боюсь, дело не ограничится простым взысканием. Так что перспективы у меня в любом случае нерадужные.
Вздохнув, я пожала плечами и закрыла дверь. Постояла немного, потом, поежившись от холода, направилась в комнату и залезла под плед, предварительно включив телевизор. Перспективы на вечер у меня тоже не были особенно радужными, хотя это, наверное, мелочи по сравнению с проблемами Аделаиды Анатольевны Морозниковой. Но, как бы ни звучало это цинично, меня эти проблемы не касаются.
* * *Ирина Викторовна нервно ходила по комнате, время от времени бросая косые взгляды в сторону мужа, который молча и внешне спокойно укладывал вещи в большую спортивную сумку и словно не замечал супругу. Затем он подошел к двери, возле которой она стояла, и, чуть отстранив жену, прошел в ванную комнату, откуда вынес бритвенный станок и упаковку лезвий. Ирина Викторовна не выдержала:
— Значит, ты все окончательно решил? — спросила она.
— Я ведь уже сказал, — откликнулся муж, укладывая набор в сумку.
— Но ты понимаешь, что это безумие! — воскликнула женщина, беря мужа за руку и насильно усаживая его на диван рядом с собой. — Владислав, давай поговорим, в конце концов, спокойно!
— Мы же все это уже обсуждали, — глядя в сторону, сказал Владислав Юрьевич.
— Мы так и не пришли к общему знаменателю, — возразила супруга. — Ты совершенно не принимаешь в расчет мои доводы! А они, между прочим, очень убедительны! Господи, да тебе все твердят одно и то же: брось ты эту затею! Все друзья говорят!
— В данном случае меня не интересует их мнение, — парировал муж.
— А мое мнение тебя интересует? — повысила голос Ирина Викторовна.
Владислав промолчал.
— Ты же жизнь свою губишь! — В голосе супруги зазвучали слезы. — И не только свою, но и нашу: мою и Алешкину! Ты о нас подумал? О нем подумал, о сыне родном?