Удары палки, которые обрушились на бледную жирную спину, были нанесены мэтром Правосудие Мортаня в должном количестве и с силой, точно определенной судебными уложениями. Для Ардуина Венеля-младшего речь шла не о скрупулезном учете их жестокости, а о неукоснительном уважении к закону и судебной процедуре. Он вдруг вспомнил: у нее были темно-русые волосы – тонкие и грязные. Как это положено по отношению к женщинам, она была обнажена только до бедер. На каждый вопрос, который ей задавал судья, она отвечала только «уй-уй», плача и крича при каждом новом ударе, издавая очередное «уй-уй». Наконец судья возмутился:
– Мессир Правосудие, нет смысла продолжать это дальше! Мы ничего от нее не добьемся. Мы имеем дело либо с отъявленной лгуньей, либо с настоящей идиоткой. Но так или иначе, мое терпение закончилось! Пусть ей обмоют раны и отведут в камеру, а послезавтра задушат ее землей. Я составлю об этом акт. И пускай священник придет к ней, чтобы ознакомить ее с судебным решением. Она должна понять наше великодушие, мы вовсе не какие-нибудь чудовища!
Ардуин Венель-младший согласно кивнул в ответ на его слова. Тот день очень быстро закончился.
* * *Он перешел ко второй тетради, переживая, что никто этого не заметил. Почему топорик, покрытый кровавой коркой, был найден на огороде в зарослях шалфея, в доброй дюжине туазов от дома, в то время как Мюриетта Лафуа была забита насмерть на том самом месте, где ее обнаружили, – в кухне? Причем все свидетели в один голос утверждали, что вокруг нее не было никаких следов крови. Почему Эванжелина после того, как якобы нанесла своей хозяйке несколько ударов с ужасающей силой и яростью, сперва вышла из дома, чтобы избавиться от импровизированного оружия, а затем вернулась и села рядом с трупом? Она не смыла кровь, не убежала. Она осталась здесь, держа за руку покойницу.
Ардуин Венель-младший вздохнул. Если верить только что прочитанному, ничто не служило доказательством тому, что Эванжелина Какет убила Мюриетту Лафуа. Впрочем, доказательства обратного также отсутствовали. По примеру помощника бальи он сомневался, что толстая слабоумная девица, неспособная на какую-либо злость, могла совершить такое зверское убийство. Он совершенно четко вспомнил ее последнюю фразу, единственную, которую она произнесла за весь процесс, когда ее уже вывели из тюрьмы, как раз перед тем, как он, мэтр Правосудие Мортаня, связал ей за спиной руки, чтобы вести к яме, вырытой для того, чтобы она была там похоронена заживо.
– Почему вы попросили этот топорик? Зачем принесли его обратно в дом? Вы сказали, что он нужен вам, чтобы прикончить карпов.
Эванжелина Какет, озадаченная его быстрыми вопросами, нахмурила брови, быстро кивнула, а затем заговорила с глупой улыбкой. Не понимая, о чем ее спрашивают, прицепившись к единственному слову, которое воскрешало в памяти что-то знакомое – «карпы», – она забормотала, с трудом ворочая языком и пуская слюни:
– Клянусь вам… я не сделала ничего плохого карпам… милым карпам… но что же делать, раз их надо кушать… я их убила, зато они теперь не кричат… я никому не сделала плохого… нет-нет… никому-никому… милые карпы…
Он также прочел показания вдовца, вроде бы безутешного, но подозрительно быстро снова связавшего себя узами брака. Гарен Лафуа – чиновник, разбивающий соляные брикеты, что подтверждается служанкой, состоявшей с ним в близких отношениях, еще когда он не был вдовцом, – некой Маделиной Фроментен.
Из дома ничего не было похищено, даже драгоценностей хозяйки, а ведь среди них было несколько очаровательных колечек, которые можно было легко обратить в деньги. Оказались на месте и другие ценные вещи, даже несколько денье, которые Мюриетта Лафуа хранила в комнате, чтобы рассчитаться, когда придет повозка с товарами, или заплатить человеку, нанятому на тяжелую работу.
Судья на это высказал предположение, что какой-нибудь бродяга, застигнутый во время мелкой кражи, просто не успел сообразить, где что лежит.
* * *Ардуин Венель-младший перешел к последней тетради, где были собраны различные свидетельства, обеспечившие смертный приговор Эванжелине Какет, четырнадцати лет от роду[84].
Молодая служанка Адель Сарпен заявила под присягой, что Эванжелина ненавидела Мюриетту Лафуа. Она свидетельствовала, что много раз слышала, как та жалуется на свою хозяйку, которая будто бы завалила ее тяжелой работой и скупится кормить как следует. Она даже вспоминала, что как-то застала Эванжелину за яростной рубкой кровяной колбасы большим ножом, и при этом та якобы восклицала: «Вот тебе, ослица!» Когда же она спросила, с кем Эванжелина так яростно расправляется, та будто бы ответила: «С этой старой каргой Лафуа».
Далее четким почерком было дописано:
«Подобно двум остальным служанкам, Адель Сарпен не последовала со своим хозяином, когда тот переехал в Ножан-ле-Ротру после своей вторичной женитьбы. Напротив, она вышла замуж за сына богатого маркитанта, некоего Луи Ботетта, что позволяет высказать предположение об имевшемся у нее приданом. Эта семейная пара сейчас живет в Брюнелле».
Ниже торопливым небрежным почерком было приписано: «Чернорабочий Элуа Талон, бывший солдат, поклялся на четырех Евангелиях, положив на них руку, что в момент убийства сопровождал хозяина, который объезжал свои владения. Выехав на рассвете, они вернулись только поздним вечером и застали в доме весь этот ужас». На полях добавлено, без сомнения, рукой заместителя бальи: «Элуа Талон поселился в Сент-Пьер-ла-Брюер вскоре после окончания процесса. Он сделался колбасником. Причем мясную лавку купил еще до переезда. На какие средства?»
Далее продолжались записи со слов свидетелей. Альфонс Фортен, слуга, клятвенно заверял, что слабоумная Эванжелина в утро убийства зашла к нему и попросила на время топорик под тем предлогом, что ей нужно отрубить головы карпам. Он взял с нее обещание как можно быстрее принести его назад, а потом забыл об этом. Арно де Тизан снова вносит уточнение своим прекрасным угловатым почерком: «Фортен выкупил в Дансе ферму средней руки, почти сразу после убийства Мюриетты Лафуа. И опять – на какие деньги?»
Здесь же подчеркивалось, что остальные слуги – три женщины и двое мужчин – в момент убийства были усланы из дома по различным делам. Досадное совпадение или тщательно исполненный план настоящего убийцы? Никто не сказал ни слова относительно четы Лафуа или Эванжелины. Обвиняемую называли только словами «дурочка», «идиотка», слабоумная».
Ардуин припомнил резкий комментарий заместителя бальи. Гарен Лафуа быстро переехал из Мортаня в Ножан-ле-Ротру – всего три месяца спустя после того, как его постигло тяжелое испытание. Благодаря которому он стал наследником всего имущества покойной супруги, чтобы быстренько жениться на очаровательной молоденькой мещаночке из… Мортаня. Имя этой девицы нигде не упоминалось. Возможно, жестокий удар, который уничтожил лицо жертвы убийства, был нанесен рукой соперницы? Можно ли усмотреть в этом ревнивую ярость любовницы, которая ждет своего часа? Тем более что Гарен Лафуа, скорее всего, был знаком с нею, еще не будучи вдовцом.
В противоположность заместителю бальи Арно де Тизану Ардуин сам видел эту парочку – мужа и любовницу, ныне являющихся законными супругами. Интересно, они действовали каждый по отдельности или предварительно сговорившись? Муж заблаговременно удалил из дома всех возможных свидетелей и был уверен, что во всем обвинят дурочку, которая не сможет себя защитить. Он возвращается, убивает жену и щедро оплачивает лжесвидетельство Элуа Талона, который клянется перед Господом, что весь день ни на шаг не отходил от хозяина. Или, может быть, удар нанесла потерявшая терпение любовница…
* * *Венеля-младшего уже ничего не удивляло из того, что можно отыскать в человеческой душе, – ни лучшее, ни худшее. Он слышал столько исповедей, и большинство были более чем правдивы. Палач был готов в этом поклясться. Чаще всего услышанное переполняло его отвращением, и лишь иногда, сталкиваясь с поистине прекрасными чувствами, ему хотелось упасть на колени и плакать.
Четверть листа в конце последней тетради была исписана легко узнаваемым квадратным почерком заместителя бальи. Бумага в ту эпоху ценилась очень дорого, и чтобы ее сэкономить, письма обрывали сразу же под последней строчкой[85].
Мэтр Высокое Правосудие,
Меня очень заинтересовала эта новая супруга, Эдвига Лафуа, урожденная Тоннет. Я даже вернулся в Ножан-ле-Ротру, чтобы тайком на нее посмотреть. Очень хорошенькая и еще молодая женщина двадцати четырех лет от роду. По словам лавочников, она добрая и набожная. Я опасался вызвать беспокойство и поэтому не стал их особенно тщательно расспрашивать. То, что вы добрались до этого письма, служит лучшим доказательством вашего интереса.