— Тогда давайте отменим эту операцию, — разочарованно предложил Даббс, — и просто оцепим всю площадь.
— Это ничего не даст, — вмешался Брюлей. — Как мы его будем искать? Спрашивать всех, кто говорит по-английски? Сейчас вся Европа говорит по-английски…
— Кроме французов, — невесело заметил Дронго. — Они понимают язык, но не хотят на нем говорить…
— Да, кроме французов, — подтвердил Брюлей. — Так как же мы его вычислим? Он сразу догадается, что мы решили отменить встречу, и уйдет еще до того, как мы начнем проверку.
— У нас не осталось времени, — глянул на часы Террачини. — Через час вылет в Венецию. Нужно решать. Тянуть дальше нельзя. Как вы считаете, мистер Даббс, что нам делать? Мы должны согласиться на эту встречу? — Он намеренно сначала обратился к американскому эксперту, зная его ответ.
— Да, — не раздумывая, ответил Даббс, — это наш последний шанс.
— Спасибо. А как думаете вы, коллега? — повернулся Террачини к Брюлею, чтобы оставить Дронго в полном одиночестве.
Но, к удивлению комиссара, Брюлей оказался не столь категоричен, как Даббс.
— Не знаю, — ответил он. — Мне кажется, эта встреча очень опасна для вашего офицера.
Террачини растерялся, но все же посмотрел на Дронго.
— А вы против? — спросил он, не сомневаясь в этом.
— Нет, — ошарашил его Дронго. — Я считаю, что встреча обязательно должна состояться. Но с одним нюансом. Я хотел бы рассказать вам мой план… — И он изложил его — секунд за сорок или сорок пять.
Когда Дронго закончил, Даббс усмехнулся:
— У нас, в Америке, с вашим вариантом никто не согласился бы. Никогда. Это дискриминация…
— Так будет лучше, — поддержал Дронго Брюлей, — хотя тоже очень опасно.
Террачини молчал. Просто смотрел на Дронго и молчал. Наконец выдавил:
— Очень интересное предложение. Но офицер Фелачи может не пойти на такое. У нас, конечно, не Америка, однако некоторые общие правила…
— А вы всегда спрашиваете мнение подчиненных? — зло поинтересовался Дронго. — Или, может, на этот раз сами примете решение? — Он хотел еще что-то добавить, но, увидев укоризненный взгляд Брюлея, замолчал.
Террачини достал новую сигарету.
— Мне так же сложно, как и вам, — пробормотал он, — и если вы думаете, что я с удовольствием отпускаю моих людей на такие встречи, то ошибаетесь. Я вообще не люблю терять моих офицеров. Хуже этого ничего нет. Пусть меня уволят на пенсию или вообще оставят без пенсии, только я не хочу подвергать человека такой опасности, синьор Дронго. — Последнюю фразу он произнес по-итальянски, зная, что собеседник его поймет.
— Извините, — пробормотал Дронго, — только я думаю, что и меня можно понять.
— Вы с ней спали… — Террачини не спросил, это было утверждение.
— Я должен был получить разрешение в вашем Министерстве внутренних дел? — отреагировал Дронго.
— Нет. Конечно нет. Вы ей нравитесь, я это знаю. Она спрашивала про вас еще до того, как вы здесь появились…
Дронго молчал. Конечно, Луиза Фелачи должна была знать о его приезде в Италию. Если об этом сумел узнать даже убийца, то ей наверняка было известно. И поэтому еще в Риме, на лестнице, сразу его узнала. А он поверил в ее сказку о парфюме.
— Я бы пошел на свидание вместо нее, — в сердцах произнес Дронго.
Террачини фыркнул. Брюлей улыбнулся. Даббс громко расхохотался.
— Не получится, — развеселился он. — В тебя трудно влюбиться гетеросексуальному мужчине. Да и поднять тебя с твоим ростом и твоими плечами он не сможет… Ты бы еще Тайсона вместо себя послал…
— Между прочим, Тайсон уже не в той форме. А я имел в виду другое, — попытался объяснить Дронго, но Брюлей перебил его.
— Хватит, — сказал он, — давайте обсуждать наш план. Предложение Дронго лично мне кажется наиболее разумным. Нужно получить подробную карту площади и посмотреть, как и куда будет двигаться офицер Фелачи. А заодно и еще раз продумать систему ее защиты. — Он взглянул на Дронго и понял, что тот опять с ним не согласен. — Что еще? — поинтересовался Брюлей. — У тебя опять возражение?
— Ведь он не дурак, — попытался объяснить Дронго. — Неужели не понимает, что мы поднимем вертолеты, пустим водолазов, возьмем под контроль все лодки и гондолы. Неужели надеется уйти после этой встречи? Хотел бы я знать, куда он денется? И почему решил так рискнуть?
— Вот и узнаем, — твердо произнес Дезире Брюлей. — Может, он хочет, чтобы его остановили. Такие типы существуют. Один из моих помощников называл их «полуночными неврастениками». Они действуют как лунатики, не отдавая себе отчета в своих действиях, а затем переживают. Некоторые даже связывают себя на ночь, чтобы остановить свои бесконтрольные действия. Может, он из таких. Убийца, который не в силах самостоятельно остановиться. Ведь по существу его действий он настоящий маньяк.
— А по мне, он расчетливый негодяй, — вмешался Террачини.
— Вот видите, — подхватил Дронго, — значит, он сумел все рассчитать лучше нас. Может, нам вообще отказаться от этой встречи?
— И искать его потом по всей Европе? — отреагировал Даббс. — Или ждать, пока он снова о себе заявит, убив очередную жертву?
Террачини потушил сигарету и медленно поднялся.
— Поехали, — предложил он, — нам еще целый час лететь. В пути все и обсудим. У нас еще есть время.
Дронго вышел в коридор последним. У двери стояла Луиза и о чем-то беседовала с Маурицио. Оба молодых офицера были в штатском. Увидев Дронго, Маурицио поздоровался с ним, а она отвернулась. Словно слышала все, о чем они говорили минуту назад в кабинете.
Глава 2
Каждый раз, приезжая в Венецию, Дронго испытывал необъяснимое чувство печали. Словно уходящий в воду город напоминал о бренности всего сущего, о неизбежности энтропии, поглощающей все живое. Проезжая по каналам города, он пытался понять состояние людей, живущих на воде и среди воды. Выросший у моря, Дронго не боялся массы воды, инертной по своей природе, но город, построенный на воде, вызывал у него сложные ассоциации. И если Ленинград будил чувство восторга, Амстердам — любопытство, то Венеция навевала легкую грусть.
Может, потому, что здесь нашел свой последний приют Иосиф Бродский — один из самых любимых его поэтов? В этом символическом жесте гениального поэта — пожелании быть похороненным в Венеции — очевидно, выразилось и его отношение к бывшей Родине. Перенесенные унижения, судебный приговор за «тунеядство», отсутствие должного признания — все это сказалось потом в его решении не возвращаться на Васильевский остров. И завещание Бродского похоронить его тело в Венеции, так напоминавшей ему родной город, стало некой точкой, завершившей земное существование бунтаря и одиночки.
Дронго подумал, что жизнь гениальных людей не бывает легкой, как сложна и история городов, ставших символами развития цивилизаций.
Первые упоминания о Венеции относятся к V веку, когда в 421 году часть прибрежного населения, спасаясь от нашествия гуннов, переселилась на острова. Через сто с лишним лет Венецию заняли войска Византии, а еще через полтора века в городе избрали первого дожа. Стоит особо отметить, что дож избирался пожизненно, но эта должность не была наследственной. Таким образом Венецианская аристократическая республика счастливо избежала пороков наследственных монархий, когда на троне нередко оказывались слабые правители, не способные принимать решения, либо, что еще хуже, никчемные личности, находящиеся под влиянием своих фаворитов и фавориток.
Внешним выражением фактически обретенной самостоятельности стал тот момент, когда Венеция приобрела собственного святого покровителя — евангелиста Марка. Венецианские купцы похитили в Египте его мощи и, забросав их свиными тушами, чтобы скрыть от мусульманских стражей, привезли в свой город, где вскоре началось строительство собора Святого Марка. Отныне крылатый лев — символ святого Марка — навсегда сделался и символом Венеции.
В XII–XIII веках Венецианская республика стала очень богатой, но подлинный ее расцвет наступил во время Четвертого крестового похода, организованного на деньги венецианцев. Под руководством великого дожа Энрико Дандоло они повернули на христианский Константинополь, чтобы сокрушить своих единоверцев и торговых конкурентов.
Византия так и не оправилась от этого удара и через двести пятьдесят лет пала под ударами турков-османов. А Венеция за это время выдвинулась в ряды первых мировых держав.
Еще целых триста лет она играла важную роль в европейской политике. Но все постепенно меняется. Новые торговые пути в Индию вокруг Африки, открытие Америки, могущество австрийских Габсбургов и усиление Франции работали против Венецианской республики. В 1718 году Австрия и Турция вынудили ее отказаться от своих территорий и колоний в Европе, а в конце XVIII века Венецию завоевал Наполеон и передал ее по договору австрийским Габсбургам.