Три месяца он был членом нашей семьи, не проживая, однако, в нашем доме. Все это время мне казалось, что нас посещает приятный, но грешный молодой дядюшка, которого мы прежде не видели из-за его непрерывных волнующих приключений в забытых уголках мира и который, помимо всего прочего, оказался еще и гением.
В течение двух недель Джеми, как само собой разумеющееся, написал портреты Элис и мой и даже вылепил скульптурную голову Отца, отлив ее затем по каким-то непонятным нам соображениям из алюминия, — сейчас я отдал бы все, чтобы эта идея не была воплощена. Но, как я и говорил, даже Отец был сражен этим безумцем от искусства. Его старая фабрика по производству самолетов отодвинулась на второй план — ни до ни после такого в жизни Отца не было. В том, как мы интересовались тогда искусством и самим Джеми, было что-то лихорадочное, извращенное и нереальное. Подобно гипнотизеру или волшебнику, он очаровывал нас, создавая прекрасный мир мечты.
Я потерял всякий интерес к работе своего Отца, и моей тайной неясной целью стало совершить что-либо в области психиатрии. Еще я намеревался посвятить свою жизнь маринистике, к чему у меня был замечен талант, но позволил другим считать это увлечение случайностью, что весьма упростило мою жизнь и особенно отношения с Отцом. Впрочем, все было гораздо серьезнее.
Что касается Элис, то внешне все это затронуло ее гораздо меньше — она не обладала художественными талантами. В действительности же она пострадала больше всех — она полюбила Джеми. А он, со свойственной ему непредсказуемостью, поощрял ее чувства.
Учтите: все это не было очевидным. Я уверен, что был единственным, кто понимал суть происходящего, но в то время меня это не беспокоило. Напротив — казалось прекрасным, что я могу предложить Джеми красавицу сестру и она возбуждает его интерес. С тех пор я начал обращать внимание на то, что многие мужчины испытывают потребность — обычно подсознательно или они делают вид, что это так, — предоставлять своим друзьям услуги жен, сестер и дочерей, похоже, что это распространено так же, как и потребность лиц противоположного пола, имеющая, видимо, столь же примитивное происхождение, напасть на любого мужчину, позволяющего себе таким образом смотреть на женщин.
Мама, возможно, догадывалась о сильном увлечении Элис, но я уверен, что дальше этого ее догадки не пошли. Она сама находилась под влиянием Джеми и потому не могла думать о нем без симпатии. Знаете, к этому времени мы узнали о несчастливом браке Джеми — он старался скрыть это или делал вид, что старался, — как и то, что его жена Джейн была безнадежной алкоголичкой, проводившей почти все время в лечебницах, и одной из причин, вынуждавших Джеми так много работать, была оплата ее больничных счетов. Я даже не предполагал в то время, что Джейн — лишь одна из его жертв, и ее алкоголизм поддерживался благодаря его двусмысленному поведению: он хотел ее и в то же время не хотел, он одновременно заботился о ней и избавлялся при помощи психиатрической лечебницы. Она подхватила инфекцию, перенесенную им, и так случилось, что именно алкоголь способствовал развитию болезни.
Но тогда все мы очень сочувствовали Джеми и переживали. Все мы жили в ярких мирах, созданных его фантазией. Элис, я убежден, существовала только ради того дня, когда Джеми решится похитить ее, чтобы жениться или завести бурный роман, — не думаю, чтобы ее беспокоили последствия. Равно как и меня в глубине души не волновало — стану я известным художником-маринистом или буду просто ассистентом Джеми. И Элис и я готовились к чему-то необычайному.
То, что произошло, было просто ничем. Джеми закончил свою работу и уехал в Мехико. Мама снова занялась игрой в бридж, я выбросил свои краски в океан, оставив попытки изобразить его на полотне. А Элис поехала мозгами и отметила это событие, пристрелив двух афганских борзых.
Мама и Отец, конечно, ожесточились, но все еще никоим образом не связывали произошедшую трагедию с Джеми. И я должен признать, если вы не желаете докапываться до истины, что и прежде существовало достаточно причин для безумия Элис: она всегда была застенчивым, трудным ребенком с массой личностных проблем, ей было ужасно трудно бороться с полнотой, позже ее дважды выгоняли из колледжа, она колебалась в выборе карьеры, якшалась с какими-то наркоманами и так далее.
Нет, я был единственным, кто понимал, какую в действительности роль играл в этом деле Джеми. Мама и Отец в один голос заявляли, что Джеми оказывал хорошее влияние на Элис и она сошла бы с ума гораздо раньше, не привнеси он в нашу постылую жизнь атмосферу деятельности и возбуждения. Надо сказать, эта мысль овладела ими настолько глубоко, что когда шесть месяцев спустя Джеми суетливо вернулся из Венесуэлы совершенно потрясенный сочувствием к Элис (хотя это не мешало ему все время болтать о своих новых приключениях — он даже привез шкуру ягуара для Матери), они с энтузиазмом ухватились за его идею посетить Элис в психиатрической лечебнице. Они воображали, что это сможет дать эффект — разбудить ее и все такое прочее.
А отвезти его туда должен был я. Я, который начал избегать его, почувствовав, что от него исходят невидимые микробы безумия (я действительно ощущал это). Я, вспомнивший его слова о том, что «зеленый — ее цвет», и теперь осознавший значение зеленого галстука, повязанного на нем. Поверьте, я до сих пор не знаю, понимал ли он, а если понимал — то до какой степени, — что сеет вокруг себя трагедии, что он — носитель.
Это была длительная поездка под безоблачным небом — прообраз нашей последней поездки с Джеми. Когда мы сели в машину, он взглянул на небо и вспомнил, что голубой является моим цветом. Я содрогнулся, но не выдал своих чувств. Хотя помню, что я думал о странной чувствительности, свойственной художникам. Саржан однажды написал портрет женщины, и доктор, который никогда прежде ее не встречал, поставил диагноз начальной стадии сумасшествия, причиной которому явился портрет. Диагноз вскоре подтвердился.
Затем, через какое-то время, Джеми погрузился в странную задумчивость, смешанную с шутливой жалостью к самому себе, и рассказал о мрачной кончине своей жены в нью-йоркской больнице, а также о многочисленных друзьях, которые сошли с ума или покончили с собой.
Я уверен, он и не подозревал, что дает мне материал для расследования, занявшего мои мысли на протяжении последующих нескольких лет.
В то же самое время я начал различать в этих смутных фактах механизм воздействия Джеми как носителя безумия — то, в чем сейчас я разобрался очень хорошо.
Понимаете, в этом просто должен был быть какой-то механизм, иначе передача безумия являлась бы ничем иным, как колдовством. Точно так же передачу телесной болезни в старину приписывали черной магии, пока с изобретением микроскопа не открыли, что возбудителями инфекции являются микробы.
Вызывают сумасшествие, по крайней мере — шизофрению, передают ее и несут в себе мечты — разбуженные мечты, приходящие к нам днем, наиболее могущественные и опасные. Джеми пробуждал мечты о любви в каждой женщине, которую встречал. Они смотрели на него, они его слушали, они теряли себя в золотой мечте любви, которая ослепляла их на долгие годы, вступали в разные молодежные группы и братства, делали карьеру, учились, отказывались от благополучия и положения в обществе, предоставляемых мужьями, и так далее. А затем..
Джеми ничего не делал для этого. Ничего смелого, ничего безрассудного и даже ничего жестокого или по-мужски животного. Уверен, что он никогда не спал с Элис. Как и других, Джеми держал ее в подвешенном состоянии. В мужчинах Джеми пробуждал мечты о славе, мечты о приключениях и достижениях в искусстве за пределами их реальных возможностей. И те отказывались от своей работы, образования, изменяя здравому смыслу. Так же, как это произошло со мной, если, конечно, не учитывать, что я заметил западню Джеми и вовремя выбросил краски.
Но в одном смысле Джеми загнал меня в ловушку дальше всех остальных: я почувствовал, что он опасен и понял, что должен изучать это явление до тех пор, пока не смогу что-либо предпринять, — независимо от того, сколько на это потребует я времени и насколько это может повредить мне самому.
…Да, я смутно осознал все это, когда мы впервые ехали из Малибу в психиатрическую больницу. Тогда же я получил одну вполне конкретную улику против Джеми, хотя прошли годы, прежде чем я смог оценить истинное ее значение.
Устав от разговоров, Джеми прикрыл глаза и погрузился в какую-то тревожную полудремоту. Через некоторое время он повернулся на узком сидении машины и принялся достаточно ритмично что-то бормотать и шептать — словно в полусне сочинял или повторял какие-то стишки под шуршанье колес и шум мотора. Я так и не знаю, какие мыслительные процессы происходили тогда в Джеми — случается, что творчество принимает странные, искаженные формы. Я внимательно прислушался и вскоре начал улавливать отдельные слова, а затем и фразы. Он продолжал повторять одно и то же. Вот слова, которые я разобрал: