– Кто у него?
– Черник, – тоже шепотом ответила Рита, продолжая подслушивать. Минут через десять рык стих, а еще через пять минут распахнулась дверь кабинета и показался Черник Артур Петрович, пухлый молодой человек лет тридцати, в светлом костюме, очках в золотой оправе. Его темные волосы прилипли к потному лбу, лицо было багровым, губы подергивались, казалось, он вот-вот разрыдается.
Черник торопливо прикрыл дверь, достал из кармана платок, вытер лицо, покачал головой и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Сумасшедший дом…
– По какому случаю лютует? – проявила я любопытство.
– Вас зачем вызвали? – игнорируя мой вопрос, спросил Черник.
– Без понятия.
– Что-то не так, – кусая губы, пробормотал он. – Я думал, может, вы знаете?
– Не больше вашего.
Я поднялась с намерением идти к Деду, но Черник остановил меня:
– Там Нефедов.
Нефедов был ближайшим другом Деда. Их разговор мог затянуться надолго.
– Может, я выпью кофе в баре? – спросила я Риту.
– Лучше здесь жди, – зашептала она. – Кофе я тебе заварю.
Черник между тем схватил графин, налил воды в стакан, выпил и, должно быть, почувствовав облегчение, посмотрел на меня и опять спросил:
– Вы правда не в курсе?
– Может, буду в курсе после встречи с ним.
– Понятно. – Он привычно пожевал губами. – Точно черт в него вселился. Вчера все было отлично, а сегодня прицепился к смете, хотя утверждали ее две недели назад. А я опять виноват.., уходить надо, искать другое место.., нет возможности работать.
Мы с Ритой переглянулись. Она презрительно хмыкнула, тем самым выражая свое отношение к его словам. Черник работал на Деда лет пять и трижды в неделю собирался уходить, однако в серьезность его намерений никто не верил. Таких денег, как здесь, ему нигде не заработать, да и сама возможность ухода лично у меня вызывала сомнения, так как Черник ведал финансами Деда и прекрасно понимал… В общем, понять было нетрудно.
Глядя на его потную физиономию с затравленным взглядом, я вдруг подумала, что он, возможно, и в самом деле мечтает уйти, хлопнуть дверью, желая потешить свое самолюбие. Если честно, Дед относился к нему по-свински, потому что не уважал бесхарактерных людей, а Черник твердостью характера похвастаться не мог, хотя, по общему мнению, специалистом был от бога. С утра до ночи он сидел в офисе, готовый по первому же требованию предстать перед хозяином, и регулярно получал нагоняй. В тридцать лет у него не было ни семьи, ни друзей. Выпив лишнего, он часто жаловался, что понятия не имеет, куда потратить деньги, которых с каждым годом у него становилось все больше и больше. Впрочем, у меня тоже ни семьи, ни друзей, и деньги тратить я тоже не умею… Так что мы с Черни-ком, можно сказать, родственные души.
– Что-то у нас не так, – с легким всхлипом заявил он, уставившись на меня. Я в ответ пожала плечами. Он поставил стакан, суетливо огляделся и сказал:
– Ну, я пошел. – После чего покинул приемную.
– Ему и правда здорово досталось, – заметила Рита.
– С утра было много звонков? – поинтересовалась я.
– Как всегда, – пожала она плечами.
– А с какой стати он решил вызвать меня, не сказал?
– Конечно, нет. С кем-то разговаривал по сотовому, с кем, мне неведомо, на то и сотовый.
– Откуда знаешь, что разговаривал?
– Я как раз кофе подавала, тут звонок.
– Звонившего по имени не назвал?
– Нет. Я бы запомнила. Через пять минут велел позвонить тебе.
– Понятно, – кивнула я, думая о том, что это наверняка как-то связано с ночным происшествием.
Дверь кабинета распахнулась, и появился Нефедов, представительный мужик лет шестидесяти, давний друг Деда, тоже из бывших военных. Политикой он не интересовался и страсть Деда к этому виду деятельности, по слухам, не приветствовал, но активно помогал и потому числился в первых помощниках. Меня он тоже не жаловал, кивнул в ответ на мое приветствие, не раскрывая рта, и вышел из приемной, даже не взглянув на Риту. Судя по выражению его лица, жизнью он вполне доволен. Рита нажала кнопку и сказала:
– Игорь Николаевич, Оля в приемной. Заходи, – кивнула она на дверь кабинета, затем приподнялась и торопливо перекрестила меня.
Я вошла в кабинет, Дед стоял у окна, сунув руки в карманы брюк и раскачиваясь с пятки на носок. Услышав, как закрылась дверь, повернулся, подошел ко мне и обнял за плечи, заглядывая мне в глаза. Я растянула губы в улыбке, демонстрируя большую радость от свидания с ним.
– Как дела? – вместо приветствия спросил он.
– Нормально, – ответила я, хотя поначалу хотела сказать “отлично”, но в последний момент решила не перебарщивать.
– Садись, – кивнул он на кресло, и я покорно села. Он остался стоять у окна, опершись руками на подоконник и продолжая разглядывать меня. Он молчал, и я молчала, делая вид, что меня очень занимает рисунок ковра под ногами, при этом я думала о том, что Дед здорово сдал. Сколько я его помнила (а это лет двадцать, не меньше), он выглядел человеком без возраста. Всегда подтянутый, бодрый, даже седая шевелюра впечатления отнюдь не портила, а в глазах женщин только прибавляла ему шарма. Открытое лицо с яркими голубыми глазами неизменно вызывало симпатию. Однако теперь Дед казался усталым: мешки под глазами, резкие складки от крыльев носа к подбородку и взгляд.., взгляд был колючим, если, конечно поблизости не находился фотограф и Дед не начинал позировать. Ему скоро шестьдесят. Через год или через два, сразу и не сообразишь. Через два. В его возрасте пора и о душе подумать… Я представила его в роли пенсионера и мысленно фыркнула. Нет, он из тех, кто умрет на боевом посту. Или лишившись оного. Потому-то эти выборы так много для него значат. Следовательно, и для меня тоже, раз мы в одной лодке (я опять фыркнула, потому что знала, что лукавлю, по большому счету мне все равно).
Между тем Дед отлепился от подоконника и устроился в кресле напротив, а я вдруг подумала: “Кто стирает ему рубашки?” Официально он вдовец, сын давно живет отдельно, служит на Тихоокеанском флоте, уже в больших чинах, Дед вспоминал об этом к месту и не к месту, хотя сын вовсе не был его, он был сыном его покойной жены от первого брака и несколько лет они ладили друг с другом как кошка с собакой, до тех пор пока Дед не заработал свои первые сто тысяч долларов. После этого в их отношениях наметился прогресс (Дед никогда не жадничал), а вслед за этим вспыхнули родственные чувства.
В настоящий момент с ним жила девица лет двадцати, о невероятной глупости которой слагали легенды. Но как-то я не верила, что она заботится о его рубашках. Я б еще немного поразмышляла на эту тему, но Деду надоело играть в молчанку, и он изрек:
– Говорят, ты много пьешь. “Ну вот, пожалуйста”.
– Кажется, мое пьянство – любимая тема разговоров, – сурово отрезала я. Он смущенно отвел глаза.
– Ты же понимаешь, что я.., что меня беспокоит.., я хочу сказать… – Когда он вот так начинает мямлить, я готова разрыдаться от жалости к нему.
Я закатила глаза, демонстрируя таким образом, как осточертела мне эта тема, а Дед ухватил меня за руку и больно сжал пальцы.
– Что с тобой происходит?
Вот только разговоров по душам мне и не хватало. Однако, зная его характер, я поняла, что от него так просто не отделаешься, потому я нахмурилась и с обидой в голосе заявила:
– Между прочим, пью я немного. Только вечером (небольшое отклонение от истины), только после работы (тоже не совсем верно), так что…
– Да плевать мне на работу, – не сдержался он. – Я хочу знать… – Тут он понял, что взял неверный тон, хлопнул ресницами, точно обиженный ребенок, и закончил весьма трогательно:
– Поговори со мной.
– На тему моего предполагаемого пьянства? Не знаю, что тебе доносят, но до алкоголизма мне далеко.
– Ты в самом деле каждый вечер торчишь в баре?
– Ну и что в этом особенного? Должна же я как-то проводить свой досуг? Мне что, крестиком вышивать или вязать тебе шарфы?
– Раньше ты находила себе занятие.
– Раньше у меня была богатая фантазия. Теперь поистощилась.
Он смотрел на меня, пытаясь облечь свои чувства в слова, ему это редко удавалось, не удалось и сейчас, он горестно вздохнул и сказал виновато:
– Мне больно слышать, когда окружающие…
– Еще одно слово о моем пьянстве, и я пошлю тебя к черту. – Он опять хлопнул ресницами, точно малое дитя, а я, покачав головой, сказала:
– Ей-богу, я пью в меру, точнее, иногда позволяю себе выпить. А в баре сижу, потому что в моей чертовой квартире слишком много места… Я подумываю завести собаку. Пока не решила, какой породы. Может, таксу, как считаешь? Таксы симпатичные.
– По-моему, они уродливые.
– Нет, ты не прав. Ужасно симпатичные, нелепые немного, но…
– Детка… – Не помню, чтобы он называл меня иначе, с его легкой руки (или языка?) меня теперь зовут так все кому не лень, иногда мне кажется, что имя, данное мне при рождении, и не мое вовсе. Правда, Дед произносит это слово по-особенному, у него это получается очень сексуально, может, он по привычке зовет так всех своих баб, чтоб не путаться? В этом что-то есть. – Детка, – повторил он, погладил мое колено и вдруг выпалил: