Он тоже был мечтатель. Пусть он мужчина, но хочет он почти того же, чего и она. Часто сиживали они бок о бок, наперебой в подробностях рассказывая друг другу о великих южных городах, куда когда-нибудь попадут. Каблин строил большие планы. Вот этим летом, самое позднее — следующим, он убежит из стойбища, когда придут торговцы.
Марика ему не верила. Слишком он осторожен, слишком боится перемен. Может, он и станет торговцем, но только тогда, когда его прогонят из стойбища.
— Чего ты видела? — повторил он вопрос.
— А ничего. Все в тучах. Кажется, снежная буря будет.
Каблин готов был захныкать. Очень многое пугало его без причины, и в том числе погода.
— Сумасшедший этот Всесущий, если допускает такой хаос!
Каблин не понимал погоды. Она была неупорядоченной, непредсказуемой. А беспорядок он ненавидел.
Марику беспорядок вполне устраивал. В управляемом хаосе избы беспорядок был образом жизни.
— А помнишь бурю прошлой зимой? Во красота была!
Всю избу тогда покрыл лед. Деревья стояли в ледяных одеждах. На несколько часов весь мир украсился драгоценностями и хрусталем. Волшебное было время, как в старой сказке, а потом выглянуло солнце и все растопило.
— Холодно было, и ходить нельзя было, чтобы не поскользнуться. Помнишь, как, Мар упала и сломала руку?
Вот такой был Каблин. Всегда практичный.
— А этим своим касанием ума ты их можешь найти? — спросил он.
— Тссс! — Она высунула голову из укрытия и огляделась. Никто из щенят не слышал. — Не в доме, Каблин. Ты поосторожнее. Пошит… — Он тяжело вздохнул, явно не в настроении слушать ее поучения. — Нет, не могу. У меня только чувство, что они идут на север. К скале Стапен. А это и так ясно.
О ее способности знал только Каблин. Точнее, способностях. С последнего лета она каждые пару больших лун открывала новые. Если б не Пошит, которая ненавидит ее и выслеживает, она бы не стала скрывать свои таланты. Но теперь Марика была уверена, что открытое их признание ей ничего хорошего не принесет. Вторя Пошит, старухи частенько поминали магию, чародейство и тьму, и не слишком одобрительными словами, хотя каждая из них имела свои секреты и магические тайны — а больше всех шаманка.
Очень осторожно расспросив других щенков, Марика окончательно уверилась, что такие таланты есть только у нее — и чуть-чуть у Каблина. Это ее озадачило. Пусть эти способности были таинственны и ненадежны, ей они казались частью ее самой и воспринимались как естественные.
Марика знала, что им с Каблином недолго осталось быть вместе. Уже минул их десятый день рождения. Этой весной Каблин и Замберлин будут почти все время на мужской половине. А она — с молодыми женщинами, обучаясь охоте и всему тому, что должна будет знать, когда спустится с чердака на южную половину избы.
Слишком скоро. Еще три лета. Ну, четыре, быть может, если ма забудет про их возраст. А потом кончится свобода. И мечтаниям конец.
Конечно, будет и хорошее. Дальше можно уходить от ограды. Шанс навестить эту каменную крепость ниже по реке. Слабый, но все же шанс спуститься по дороге к одному из городов, о которых рассказывают сказки торговцы.
Очень слабый шанс. Цепляясь за свои мечты и давая себе клятвы, она в глубине сердца знала, что мечты — всего лишь мечты. Охотницы Верхнего Поната оставались тем, кем они рождены. И это было печально.
Иногда она чуть ли не жёлала быть мужчиной. Не часто, потому что доля мужчины была тяжкой и жизнь короткой, если он вообще переживал младенчество. Но только мужчины становились торговцами, только мужчины уходили из стойбища навсегда и бродили где вздумается, разнося вести и товары и видя весь широкий мир.
Говорили, что у торговцев есть своя крепость, где никогда не бывают женщины, и свои таинства, и язык, отличный даже от языка тех мужчин, которых Марика знала.
Все это прекрасно, и все недостижимо. Ей придется жить и умереть в стойбище Дегнанов, как и ее ма, и ба, и стольким поколениям дегнанских женщин до них. Окажется она быстрой, сильной и сообразительной — и тогда когда-нибудь она возьмет себе избу и кучу мужчин для себя одной. Но это и все.
Марика съежилась в тени рядом с Каблином, боясь этого неотвратимого завтра, и оба они слушали внутренние голоса, стараясь проследить путь группы, которую вела ма. Марика чувствовала только, что они уходят к северу и чуть к востоку от стойбища и идут медленно и осторожно.
Хорват, старший из мужчин избы, объявил обед. Следить за временем — одно из немногих таинств, доверенных его полу. Где-то в узком и глубоком погребе под полом северной половины находилось устройство, которым измерялось время. Туда никто не спускался, кроме мужчин, как в погреб на южной половине избы могли спускаться только охотницы. Марика никогда не была внизу и не будет до тех пор, пока старшие охотницы не уверятся, что она никогда не расскажет ничего о том, что видела и узнала. «Странные мы создания — скрытные», — подумала Марика.
Выглянув за край лаза, Марика увидела, что никто из взрослых за едой не спешит.
— Давай, Каблин! Мы будем в очереди первыми.
Они ссыпались вниз и быстро схватили свою посуду.
За ними ссыпались другие малыши, сообразив то же самое. Молодняк редко добирался до котлов рано. Обычно на их долю оставались объедки, добытые в междоусобных стычках, а слабый мог и вовсе остаться без еды.
Марика наполнила свою чашку и миску, игнорируя обычные хмурые взгляды раздатчиков-мужчин. У них была власть над щенятами, и они пользовались ею, насколько смели. Она забралась в тень, стараясь как можно быстрее проглотить свою еду. У мет и метов манер не было. Они ели быстро, давясь, и старались заглотать больше, потому что никто не мог гарантировать, что будет еще еда — даже в стойбищах, где коварство судьбы хоть отчасти пол контролем.
К ней присоединился Каблин. Он был горд собой. Держась поближе к Марике, он сумел быстро схватить пищу впереди щенят, которые его обычно отпихивали в сторону. И налил себе чашку и миску чуть ли не через край. Глотал он как голодный зверек, да он таким и был: слишком он слаб, чтобы схватить лучшее.
— Они жутко встревожены, — прошептала Марика. Впрочем, это было ясно и без ее слов. Любой мет, не бросившийся за едой, явно блуждал разумом в тысяче миль отсюда.
— Давай еще возьмем, пока они не спохватились?
— Давай!
Марика положила себе скромно. Каблин снова налил с верхом. Тут уж вышел сам Хорват и на них рявкнул. Каблин только голову пригнул и бросился в тень со своей добычей. Марика пошла за ним. Теперь она ела медленнее. Каблин по-прежнему глотал, давясь, — возможно, из опасения, как бы еду не отобрал Хорват или кто-то из щенков.
Доев, он застонал и погладил пузо, которое теперь заметно выпирало.
— Уф-ф! Шевельнуться не могу. Ты что-нибудь чувствуешь?
Марика покачала головой:
— Не сейчас.
Она поднялась и подошла к кастрюле для мытья, в которой топился снег. Молодые сами занимались своей посудой, даже женщины. Марика сделала два шага. Может быть, потому что Каблин напомнил, она вдруг оказалась способна воспринимать. И что-то стукнуло по ее разуму как удар кулака. Такого страха она не ощущала с того самого дня, как прочла мысли Пошит. Скрипнув зубами, чтобы не испустить визг и не привлечь к себе внимания, Марика упала на колени.
— Что такое?
— Тихо! Если взрослые заметят… Если Пошит… Я… я что-то почуяла. Касание. Что-то плохое. Одна из наших охотниц ранена. Серьезно ранена.
Сквозь прикосновение лилась боль, окрашивая картину в красный цвет. Отключить ее Марика не могла. Изба как-то дергалась, плыла, становилась нереальной. Как будто знакомые формы теряли сущность. На секунду мелькнули два вроде бы призрака, яркие, но почти не имеющие формы; они плыли сквозь западную стену, словно ее и не было. Они тыркались вокруг, как любопытные щенки. Один поплыл в ее сторону, будто зная, что она знает о нем. И вдруг страшная связь разорвалась резко, как ломается сухая пажа. Контуры вернулись на места. Призраки исчезли, но Марика ощутила что-то — словно прикосновение легкого перышка. Даже непонятно, к меху прикосновение или к разуму.
— У них там беда, Каблин. Большая беда.
— Давай скажем Побуде.
— Не можем. Она нам не поверит. Или захочет знать, откуда я знаю. А Пошит тогда…
Чего именно она боится, Марика объяснить не могла. Но знала, что бояться надо, что ее тайный дар может принести ей много горя.
Каблин, однако, не просил объяснений. С ее даром он был знаком, и с ее страхом тоже. Это было для него достаточным объяснением.
— Я боюсь, Каблин. За ма боюсь.
2
Поисковая партия вернулась глубокой ночью. Вдевятером. Две охотницы были ранены. С ними пришли еще две раненые неизвестные и дикарь — тощий скелет в рваных и облезлых мехах. Он хромал и шатался, и его наполовину волокли охотницы. Лапы у него были связаны за спиной, но он не пресмыкался, как те трусливые мужчины, которых знала Марика.