Вытирая руки о влажное полотенце, она сказала:
– Вы не волнуйтесь, с Амвросием Отаровичем все в порядке.
Глеб и в самом деле несколько обеспокоился, увидев домработницу, ведь обычно генерал обходился на даче своими силами.
– Я приезжаю сюда только тогда, когда у генерала накапливается стирка, – добавила женщина.
– А где Амвросий Отарович?
– Вы бы в дом вошли.
– Хотелось бы поскорее его увидеть.
– Спешите?
– Не совсем.
Домработница исчезла из окна. Затем она появилась уже на крыльце, успев по дороге поправить прическу.
– Вон туда идите, – привстав на цыпочки и придерживаясь рукой за столбик навеса, домработница указала на реку. Глеб увидел неподалеку от камышей деревянную лодку, в которой сидел седовласый генерал с удочками в руках.
– Хорошо, спасибо. – По взгляду женщины Глеб догадался: ей бы не хотелось, чтобы Лоркипанидзе возвращался вместе с Глебом в дом-, уж очень много дел набралось по хозяйству и не так-то удобно заниматься уборкой, когда в доме гости. – Мы спим побудем на реке, так, наверное, лучше, – сказал Сиверов.
Домработница ответила ему благодарной улыбкой, но из вежливости возразила:
– Зачем, вы мне не помешаете.
– Я давно не был на природе.
«Какой все-таки милый молодой человек, – подумала старушка о сорокалетнем Глебе Сиверове, – а главное – предупредительный».
Глеб шел по густой сухой траве, ощущая, как пружинит под ногами влажная земля. На лужайке перед леском, отделявшем речку от домов, паслись две ухоженные сытые коровы и стреноженный конь. И хоть Глеб родился и вырос в городе, он ощутил, как кольнуло сердце от здешней красоты, от размеренности и спокойствия жизни. Если раньше он временами подтрунивал над старым генералом, что тот предпочитает деревню городу, то теперь сам пожалел, что все свое свободное время, такое нечастое, проводит в Москве или других крупных городах, где невозможно отдохнуть по-настоящему. Там что ни делай, время проносится стремительно, подчиняясь бешеному темпу жизни. А тут, в деревне, хоть и расположенной совсем близко от столицы, минуты растягиваются в часы, часы – в дни. И пара суток, проведенных на природе, равноценна неделе отдыха в большом городе.
Глеб двинулся напрямую через лес, стремясь как можно скорее оказаться у реки. Он раздвигал руками заросли орешника и малины, пригибался под большими нависшими над головой ветками. Лесок кончился внезапно, и Сиверов оказался на небольшом обрывчике, выходившем к реке. Внизу желтел мелкий песок подмытого в излучине реки берега.
Генерал сидел в лодке к Глебу спиной, нахохлившись, такой же неподвижный, как и поплавки на спокойной в заводи воде. Сиверову казалось неуместным нарушить этот покой, он просто не имел права грубо в него вторгаться, прерывать чужие мысли, не зная, о чем человек думает. Сиверов опустился на корточки, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Язычок пламени отклонился к реке, повинуясь легкому дуновению ветра. Глеб с удовольствием глубоко затянулся. Сигаретный дым стек с обрыва и поплыл над водой.
Сиверов докурил сигарету до середины, когда первое легкое облачко дыма достигло лодки. Почуяв дым, Амвросий Отарович недовольно обернулся. Он уже битых три часа искал причину, почему нет клева, И вот теперь появлялось приемлемое для рыбацкого самолюбия объяснение: рыба не ловится потому, что здесь ходят чужие.
Но при виде Глеба Сиверова, который спокойно сидел на корточках на верху невысокого обрыва, будто бы устроившись тут с самого утра, Лоркипанидзе расхохотался:
– Ax, вот кто припожаловал! – и принялся без всякого сожаления сматывать удочки.
А потом, стараясь не показывать, что это удается ему с трудом, вытащил самодельный якорь из воды, забросил его в лодку и взялся за весла.