Он вздохнул тяжело, пламя колыхнулось на ту сторону, там взвизгнула Лиска.
— Пора, — сказал он, поднимаясь. — Заночуем как люди!
— И поедим, — добавил Таргитай мечтательно. Олег метнул на него удивленный взгляд, Таргитай пояснил поспешно: — Разве это еда? Так, на один кутний зуб.
— И чтобы постель, — добавила Лиска.
Кора уточнила:
— Пусть на сене, но чтоб как постель, а не все вповалку...
Их взгляды скрестились на Олеге. Волхв вздрогнул, вклинился между Таргитаем и Мраком. Мрак злорадно отодвинулся еще дальше, позволяя и рыжеволоске втиснуться, за что Лиска метнула взгляд такой горячей благодарности, что у Мрака от неловкости вспотела спина.
Над головами раскачивалось темное небо с россыпями колючих звезд. Луна смотрела через настолько ветхое облако, что Таргитай тут же увидел его как одежду молодого нищего, под которой скрывается чистое яркое сердце...
Он начал прикидывать, не вставить ли в песню, но облако медленно перетекло из ветхой одежды в отвратительного дракона, что заглотил луну, а та бродит по внутренностям, натыкаясь на ребра, просвечивая, пытаясь прорвать толстую кожу, кое-где истончая... и вот наконец прорвалось, победно озарилась... Хотя не совсем прорвалась, виден приподнятый хвост дракона, луна вывалилась у него из-под хвоста. Не совсем чистая, вон пятна...
Он вздрогнул, этот образ совсем не для песни, разве что для грубого Мрака, бегом пустился догонять четверку.
Призрачный свет падал на деревья, высвечивая верхушки, а все остальное пряталось в такую тень, что чудилось то страшное, что было до первого дня творения. Из черноты стрекотали неутомимые кузнечики, над головой тяжело прогудел жук. Земля под ногами еще казалась теплой, недавно прогретая солнцем, но от кучек деревьев несло ночным холодом.
Олег тихохонько догнал Мрака, пошел рядом. Мрак слышал его мерные шаги, затрудненное дыхание. Волхв что-то хотел спросить, но не решался. Но Олег есть Олег, даже когда трусит, он заставляет себя сделать шаг.
— Мрак, — послышался его голос, в котором были тревога и недоумение, — я одного не понял...
— Счастливец, — позавидовал Мрак.
— Почему?
— А я ни черта в жизни не понимаю. Чем больше узнаю, тем больше запутываюсь.
— А-а-а-а... Нет, я о другом, помельче. Не о всем доме, а о кирпичике... Но понять надо, ибо из кирпичиков...
Мрак скривился:
— Ну, говори.
— Ты сказал, что повязка сползла...
— Сказал.
— Но как могла сползти, если застряла бы на твоих ушах? Они у тебя не больно гнутся. У коровы бы — да, но ты не совсем корова... Человек не совсем, но не корова же? Да и глаза закрыла бы. Да не корова, а повязка! Правда, для тебя нюх важнее, но и глаза все-таки... Да и нос мешал бы. Хотя, если приплющить... Нет, все-таки мешал бы.
— А рот? — бросил Мрак ядовито.
— Ну, рот проскочила бы, — рассуждал Олег. — Губы у тебя не те, что у Тарха. Но дальше вовсе какая-то дурость!.. У тебя ж плечи ого! Даже ого-го.
Мрак не слушал занудные рассуждения, шел, оглядывался на женщин. Обе притихли, чуют неладное. Полная луна заливает землю призрачно мертвым, но ярким светом. Лес чернеет в сторонке, они идут вдоль реки, памятуя, что люди всегда селятся вблизи воды. Над головами качается звездное небо, странный купол с великим множеством ярких и тусклых звезд, холодных и подмигивающих, серебристых, красных, даже оранжевых...
Не прошли и версты, как лунный свет захватил страшноватые кресты, приземистые плакучие ивы, оттуда донеслось раздраженное карканье воронов, однако Мрак вздохнул с облегчением. Если погост, то и село уже близко, деревня или хотя бы весь. По всему кладбищу торчат яркие, как серебренные, вершины кустов, остальное в черноте, кое-где белеют березы, а кресты почернели, холмики почти сравняло с землей... Нет, вон свежий крест, так что люди поблизости еще живут.
Он углубился в думы, а Таргитай засмотрелся на дальние могилы. Там, скупо освещенный луной, огромный косматый мужик, весь в лохмотьях, сквозь которые просвечивает старческое высохшее тело, дрался с мертвецами. Двух сумел сбить на землю могучими ударами, мертвяки уползли обратно в могилы, тихо подвывая от страха и жалости к себе, но третий подкрался сзади, ухватил мужика за шею, давит страшными костлявыми пальцами.
Даже в ярком лунном свете было видно, как потемнело лицо ведьмака, хотя откуда кровь, ничто не должно приливать к его жуткой харе. Он ухватился за пальцы, пытался оторвать, мертвец давил изо всех сил, а тут зашевелилась земля еще на двух дальних могилках, показались костлявые пальцы.
Те мертвецы выбирались медленно, но их пустые глазницы уже были направлены на борющихся. Таргитай не выдержал, побежал к кладбищу, перепрыгивая земляные холмики, ударил кулаком по затылку напавшего на ведьмака сзади. Череп хрустнул и рассыпался грязными черепками.
Ведьмак стряхнул с горла костяшки, с трудом перевел дыхание. Двое мертвецов уже вытащили ноги из земли, пошли на него. Ведьмак прохрипел все еще перехваченным горлом:
— Спасибо... Скажи тем... в селе... мак, дурни, забыли...
Мертвяков встретил кулаками, Таргитай отступил, фигуры Мрака и Олега едва мелькали в лунном свете. Устрашенные женщины бежали впереди, оглядывались и визжали. Пришлось мчаться напрямую через кусты и могилки, прыгать как коза.
Мрак оглянулся на шум, пожал плечами, а Олег бросил недовольно:
— Что ты везде лезешь?.. Он здоровый, отобьется.
— Да, его чуть не прибили!
— Ведьмак всегда побеждает, — заметил Олег поучающе. — Правда, что-то их повыползало многовато... Видать, какой-то мор был. Обычно, по одному.
Мрак оглянулся на ходу:
— А если ведьмак не задержит, эти явятся в село?
— И такое бывает, — вздохнул Олег. — Мертвое хватает живое, так всегда.
Таргитай вспомнил:
— Он еще сказал, что мак забыли!
Мрак уходил, не слышал, или не обратил внимания, а Олег наморщил лоб:
— Мак... При чем мак?.. А-а-а, чтобы избавить от второй души, нечистой!.. Черт, простое людье всегда забывает, что у ведьмаков по две души, чистой и не совсем... Ладно, когда придем в село, скажи войту.
Далеко на краю кладбища, прямо на дороге, ведьмак мужественно дрался с мертвецами, не пропуская их в село. Обе женщины смотрели на Таргитая со страхом и восхищением. Он приосанился, все-таки доброе дело сделал, помог человеку... ну, который остался человеком и там, за порогом.
Лиска тихонько попросила:
— Таргитай, иди к нам! Ты такой смелый...
— Потому что дурной, — сказал Олег уязвлено. — Он не знает, что чем тише едешь, тем дольше будешь.
— Тем дальше, — поправил Таргитай с недоумением.
— Чем тише едешь, — громыхнул Мрак свою мудрость, — тем морда шире!.. Олег, зачем тебе морда? Не воевода поди, а волхв... Правда, чем больше богам жертв, тем волхвы толще. Правда, и боги... Вон посмотри на Тарха. Морда скоро в кувшин с молоком не будет влазить.
Таргитай обиделся:
— Ты чего? Она и так не влезает!
— Вот видишь, — согласился Мрак, — уже не влазит! Или не влезает, как твердит волхв. А что будет, когда для него в каждой деревне по девке топить будут?
Таргитай от обиды даже сбился с шага, сразу спины оборотня и волхва начали отдаляться, загораживая женщин, все двигались ровно и споро, как олени в знакомом лесу. Хотя для невров любой лес — родной, но все же обидно насчет кувшина: у кого морда в кувшин влезет, у журавля разве что? Или у цапли... У аиста тоже влезет, даже у Олега, может быть, влезет, когда он в птицу махнет, все-таки рыло вытянуто, даже не рыло, а клюв...
— Подождите! — заорал он. — Когда это для меня девок топили?
Но безжалостные люди, за что только друзьями зовутся, уже скрылись за деревьями, а в одиночестве страшно всякому, для бога так и вовсе смерть. И Таргитай ощутил, как навстречу ринулись деревья, замелькали справа и слева. Кусты трещали и хлестали по сапогам, когда он с разбега перепрыгивал, ни мало не заботясь что там за зеленой стеной: ровная травка, коряга или выворотень с острыми сухими корнями.
Глава 4
Дорога становилась утоптаннее, в лунном свете заблестели, словно золотые, хатки, крытые соломой. Все пятеро невольно ускорили шаг.
Крайняя вросла нижними венцами в землю, а солома на крыше прогнила, свисала неопрятными космами. Мрак на ходу заглянул в окно: полутемное помещение, треть занимает, как водится, печь, от нее тянутся палати, к окну придвинут стол, за столом в темноте угадывается лавка. На столе пламенеют диковинными цветами пять расписных ложек. Понятно, в доме три женщины и двое мужчин. Мужские всегда шире, а донышко оттопыренное. Одна с обугленным пятнышком на рукояти: прижигали, чтобы приворожить. Лежат выемками вниз, значит — наелись, а что оставлены на столе после еды, то для того, чтобы всем быть на том свете вместе. Дружная, значит, семья.
— Но бедная, — сказал он со вздохом. — Топаем дальше. Вон следующая вроде бы получше.