Возможно, мы имеем дело с проявлением какого-то тайного религиозного или мистического культа, связанного с принесением человеческих жертв…
– А как насчет мясистых частей? – перебил его Резников. – Странная какая-то получается жертва.
– Ничего странного, – подал голос сидевший на дальнем краю стола майор Ребров. – Ритуальный каннибализм известен с древнейших времен. Ты что, в детстве книжек не читал? Съевший тело врага автоматически наследует все его положительные качества…
Сорокин сломал в кулаке незакуренную сигарету и бросил ее в стоявшую под столом корзину для бумаг. «Вот так сюрприз, – подумал он. – Как нарочно, приберегли для пятницы. Плакали мои выходные…» Ему было тошно – не то от усталости, не то от чрезмерного количества выкуренных за день сигарет, не то от зрелища выпотрошенного, мастерски разделанного трупа, которого он никогда не видел, но который тем не менее неотступно маячил у него перед глазами.
– Прошу внимания, – негромко сказал он, и разговоры за столом смолкли. – Давайте все-таки не отвлекаться на исторические исследования. История и теоретические обоснования ритуального каннибализма – это, конечно, интересно, но мы к сожалению, имеем дело с практикой. Я согласен с Жуковым: это можно принять в качестве рабочей версии. Одной из версий, скажем так. Нужно прощупать всех сектантов, всех знахарей, колдунов и гуру, которые орудуют в том районе. Свяжитесь с местными, пусть напрягут свою агентуру. Может оказаться, что мы имеем дело с обыкновенным маньяком… Это, на мой взгляд, хуже всего. Проработайте все связи этой Белоконь. Вдруг ее зарезал дружок, какой-нибудь студент-медик. Зарезал из ревности, а потом разделал, чтобы пустить нас по ложному следу. В общем, надо работать… Кстати, мне помнится, у нас было что-то такое, связанное именно с этим районом…
– Так точно, – торопливо сказал Жуков. – Я как раз собирался вам напомнить. Исчезновения. За два месяца – три заявления от граждан, у которых пропали родственники. Белоконь – одна из этих пропавших.
– Значит, – медленно произнес Сорокин, – у нас есть основания полагать, что остальные тоже найдутся.
– Да, – негромко согласился капитан Резников. – И находок может оказаться больше, чем заявлений о пропаже. Бомжи, одинокие люди, иногородние…
– Фу, – снова подал голос Ребров. – Бомж – это же невкусно!
«А, чтоб тебя! – подумал Сорокин, сдерживая желание снова грохнуть кулаком по столу. – Кругом остряки! Только одни орудуют языком, а другие – медицинским скальпелем или чем-то в этом роде…»
– А может быть, это чеченцы? – предположил кто-то. – Нет, погодите, не смейтесь! Если бы я хотел создать в городе атмосферу террора и нездоровых слухов, я не стал бы пользоваться взрывчаткой.
Тем более что со взрывчаткой сложно. А так – разделал десяток человек, и готово: весь город стоит на ушах, во всех газетах сплошные людоеды, и все косятся друг на друга – не торчит ли у кого-нибудь из-за пазухи окорок Марьи Ивановны…
Сорокин припомнил прочитанную давным-давно статью какого-то американца, который на полном серьезе утверждал, что каннибализма как такового никогда не существовало. Автор с цифрами и фактами в руках доказывал, что слухи о каннибализме создавались искусственно и возникали в разных частях света именно тогда, когда государство вело или собиралось начать колониальную войну. По мнению исследователя, такие слухи были призваны оправдать массовое уничтожение врага: дескать, это не люди, потому что они едят друг друга и пьют кровь христианских младенцев. «Да, – подумал полковник, – это очень удобно. Многие были бы рады узнать, что зажатые в угол боевики начали от бессилия ловить и жрать прохожих на московских улицах.