Активист, едва заметно морщась, окинул взглядом небритую, испитую физиономию, сине-белую болоньевую курточку и замызганные, сильно обтрепанные джинсы, поправил рукой в перчатке узел галстука и спросил:
– Сколько, говоришь, он тебе должен?
– Четыре тысячи, – снова начиная неловко переминаться, ответил скукоженный. – Иди, говорит, на хер, не брал я у тебя никаких денег…
– Ша, – оборвал его Активист. – Это я уже слышал.
Спрашиваю в последний раз: деньги он брал? Если узнаю, что ты пошутил, это будет твоя последняя шутка.
– Да брал, брал, – зачастил скукоженный, истово прикладывая к впалой груди грязноватый кулак. – Выручай, говорит, зарез мне полный…
– Я же просил: не надо художественной литературы. Условия знаешь? Мы работаем из двадцати пяти процентов.
– Нормальные люди берут половину, – негромко проворчал Телескоп, но Активист даже не оглянулся.
Скукоженный кивнул, все еще прижимая к груди кулак.
– Дом мамашин продал, – невнятно пробубнил он. – Хороший дом, пятистенок, и от Москвы всего ничего – двести верст…
Активист его уже не слышал – он нырнул в воняющую кошками темную пасть подъезда. Телескоп сдержанно вздохнул и шагнул следом. Тыква отодвинул скукоженного с дороги и вошел последним.
– Погуляй, – сказал он скукоженному, и тот, уныло кивнув, побрел на свое место у гастронома.
Приятель скукоженного, кинувший его на четыре тысячи, жил на третьем этаже. Дом был старый, построенный со сдержанным размахом достопамятных сталинских времен, и на лестничную площадку выходило всего две квартиры. Поднимаясь по лестнице, Тыква вынул из-за пазухи и натянул на голову шерстяной спецназовский шлем-маску с прорезями для глаз. Активист и Телескоп уже были в масках. Телескоп залепил глазок в соседней двери пластилином и обрезал телефонный провод, а Активист, позвякивая связкой отмычек, возился с замками богато отделанной железной двери, тихо насвистывая сквозь зубы. В левой руке тускло поблескивал вороненой сталью старенький «вальтер». Щуплый Телескоп вынул из-под кожанки обшарпанный наган и встал позади Активиста, из-за блестевших в прорезях маски очков до жути похожий на какого-то чокнутого инопланетянина. Медлительный Тыква потянул «молнию» сумки и не спеша вынул двуствольный обрез с обмотанной красной изолентой рукоятью. Теперь вся троица была в перчатках.
Активист потратил на оба замка в общей сложности около четырех минут и бесшумно распахнул тяжелую дверь.
– Твою мать, – тихо сказал у него за спиной Телескоп, увидев за первой дверью вторую.
Теперь стало слышно, что внутри квартиры работает включенный на всю катушку телевизор – там раздавалась стрельба, какие-то дикие вопли и хлесткие звуки ударов.
– Все как у людей, – сказал Телескопу Активист и повернулся к Тыкве:
– Мишук, может, ты откроешь? Время – деньги.
Тыква отодвинул его в сторону, бегло осмотрел дверь, пожал плечами и коротко ударил ногой по замку. Косяк с треском вылетел, дверь распахнулась, и Тыква ворвался в квартиру, держа обрез у плеча стволами вверх. Активист стремительно и бесшумно нырнул за ним. Телескоп вошел последним, аккуратно закрыв за собой железную дверь и заперев ее на замок.
Тыква был уже у самых дверей гостиной, когда хозяин квартиры, плотный, почти квадратный бородач в малиновом халате, выскочил ему навстречу, привлеченный шумом. Он сжимал в волосатом кулаке огромный газовый пистолет, который тут же отлетел в угол, разбив стоявшую на низком столике керамическую вазу. Бородач охнул и сел на пол, прижимая ладони к окровавленному лицу. Тыква потряс в воздухе ушибленной левой кистью и от души врезал бородачу ногой по ребрам, продолжая держать обрез стволами вверх во избежание несчастного случая.