Директор, он же хозяин, он же личный друг сочинского мэра, был плотным, коренастым брюнетом с тяжелой, темной от проступившей щетины нижней челюстью, оливково-смуглым лицом с грубыми чертами и мощной, уже начавшей расплываться фигурой бывшего борца. Глаза у него были черные, как угольки, бойкие, подвижные и в то же время какие-то мертвые, непроницаемые, как будто в глазницах вращались два шарика темного стекла. Разговаривал он с заметным кавказским акцентом, называл собеседника "дорогой" и все время норовил панибратски похлопать по плечу, от чего Славин, честь ему и хвала, ловко уклонялся. Звали директора Аршаком – так он, во всяком случае, представился, когда они приехали. Полковнику Славину, несомненно, его анкета была известна до последней запятой; Кольцова с этим занятным документом никто не ознакомил, да он в этом и не нуждался: все подробности богатой на события трудовой биографии Аршака были крупными буквами прописаны прямо на его смуглой физиономии. Бывший борец, вряд ли из чемпионов, но явно спортсмен крепкого мирового уровня, еще на заре перестройки сообразивший, с какой стороны на бутерброде масло, и вместе с бандой таких же, как сам, отставных мастеров спорта вытрясавший дань из тогдашних кооператоров. Если сидел, то недолго, и вернулся из зоны не на пустое место – друзья ждали, оказали посильную помощь, да и у самого небось в загашнике было кое-что припрятано...
Кольцов дернул щекой, поискал глазами, куда бросить окурок, не нашел и украдкой отправил погасший бычок в гущу живой изгороди. Холуи подберут, им за это деньги платят. Ишь, отгрохали рай для избранных, рэкетиры толстобрюхие...
Да, с хозяином этого приятного места все было ясно, и Кольцов в который уже раз поразился тому, какие, в сущности, уродливые, не имеющие ничего общего со справедливостью законы правят миром. Любой бандит, наворовавший определенную сумму денег, автоматически становится уважаемым членом общества, с ним считаются, к нему обращаются за советом и поддержкой, выдвигают его кандидатуру, голосуют за него на выборах... Не то чтобы Кольцову это было в диковинку – без малого двадцать лет послеперестроечного бардака давно научили его ничему не удивляться, – но очень уж дикая была картина: жирный и наглый вчерашний бандит, непринужденно обсуждающий с полковником Федеральной службы охраны подробности планируемого посещения президентом этой фешенебельной, выстроенной на кровавые деньги малины... Впрочем, политика – дело тонкое, и Кольцов давно уже понял, что вокруг существует множество дел, в которые лучше не вникать. Меньше знаешь – крепче спишь, а здоровый сон – основа долголетия... К тому же разобраться в хитросплетениях настоящей, не показушной политики Кольцов все равно не сумел бы, даже обладая полной информацией, – не тот у него был склад ума, не тот характер. Если бы был тот, Володя Кольцов служил бы не телохранителем, а президентом или, как минимум, его помощником...
Придя к окончательному выводу, что все это не его ума дело, майор Кольцов повернулся к крыльцу спиной и стал смотреть на море. За спиной у него, на крыльце, продолжался разговор – Аршак все убеждал в чем-то полковника Славина и все не мог убедить. Кольцов мысленно усмехнулся: кавказец попусту терял время, уговорить Славина поступиться хотя бы одной буквой должностной инструкции было заведомо невозможно, а в данном случае речь, похоже, шла именно об этом – что-то было не так, на чем-то Аршак пытался сэкономить, а Славина это не устраивало. "Ну хорошо, – услышал Кольцов ровный, бесстрастный голос своего начальника, – давайте посмотрим еще раз". – "Э, что смотреть, дорогой?! – с присущей всем кавказцам преувеличенной эмоциональностью воскликнул в ответ Аршак. – Все хорошо, тебе говорю! Э, как хочешь. Идем, будешь смотреть".